Сливовое дерево - Эллен Мари Вайсман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько минут из носика чайника стали вырываться клубы пара. Кристина стянула свитер и закатала рукава ночной рубашки. Половину горячей воды от вылила в раковину, намочила руки и щеку и начала щеткой взмыливать на коже резко пахнущую пену. Вернувшись домой после митинга, она помыла руки и лицо, потом еще раз, перед тем, как переоделась ко сну, но этого было мало. Она все еще ощущала потную руку Гитлера в своей руке, его липкие пальцы на своей щеке, как будто его мерзкие прикосновения опоганили, отравили ее. Девушке чудилось, что его пот перемешивается с ее собственным, что тлетворная скверна впитывается в ее кровь и разъедает тело и душу. Словно сам дьявол наложил на нее руку, и теперь на ней лежит неотвратимое проклятие. Она закрыла глаза и, скривившись, изо всех сил терла кожу, а слезы уже собирались пролиться из ее глаз. Щетка царапала ее, мыло жгло мелкие ссадины. Через несколько минут Кристина подошла к печи, снова взяла чайник и вернулась к раковине. Как раз когда она собиралась окатить кипятком руки, в кухню вошла Мария.
— Что ты делаешь?! — в ужасе воскликнула она и вырвала у сестры чайник. — Прекрати! Ты обваришься!
— Bitte, — всхлипнула Кристина. — Я почти закончила. Ничего не случится.
— Nein! — Мария поставила чайник на плиту. — Ты повредилась в уме?
— Мне надо смыть с себя эту гадость.
— Он обычный человек, — твердым голосом произнесла Мария. — Конечно, низкий человек, но в нем нет ничего сверхъестественного. Он не может навредить тебе простым прикосновением! Он не колдун!
— Почем ты знаешь?! — сквозь слезы воскликнула Кристина. — Он околдовал стольких людей! Как еще он мог завоевать такое количество сторонников, несмотря на все свои злодейства? — Кристина и сама понимала, что ее слова — чистое безумие. Но знала она и то, что Марии можно довериться.
Мария взяла Кристину за руку и повернула к раковине.
— Давай я помогу тебе. Но чур не лить на себя кипяток, — она спустила из раковины мыльный раствор, налила немного свежей холодной воды, добавила чуть-чуть горячей, а затем осторожно ополоснула щеку и руки сестры. — Ну вот, вся исцарапалась, — хмурясь, посетовала она.
— Я ничего не чувствую, — заверила Кристина, послушно позволяя Марии смыть пену со своей раздраженной кожи. — Прости, что напугала тебя, я просто…
— Я понимаю, — остановила ее Мария. — Гитлер не только устроил безумное представление на сцене, он хочет убить того, кого ты любишь. Если бы он коснулся меня, наверно, у меня бы тоже ум за разум зашел.
— Danke, ты замечательная сестра, — поблагодарила Кристина. — Не знаю, что бы я без тебя делала.
— Я тоже не представляю жизни без тебя, так что ты уж, пожалуйста, побереги себя. А если бы ты обожглась и подхватила инфекцию? Ты же знаешь: для гражданских медикаментов нет! Все идет на нужды фронта! — Мария с повлажневшими глазами достала из ящика буфета кухонное полотенце и бережно промокнула руки и лицо Кристины.
— Знаю, — кивнула Кристина. — Это было глупо. На меня что-то нашло.
Мария сжала губы, слезы заструились по ее лицу.
— Почему ты плачешь? — забеспокоилась Кристина. — Я уже пришла в себя, правда!
— Вижу, — Мария утерла рукой нос. — Мне страшно. Все время думаю, что же дальше будет.
Кристина обняла Марию за плечи, браня себя за то, что поддалась глупым фантазиям. Тлетворная скверна впитывается в кровь, надо же такое сочинить! О чем она только думала! Она нужна семье — малолетним братьям и младшей сестре. Она должна оставаться сильной, какие бы сумасбродные мысли ни лезли в голову.
— Все обойдется, — проговорила она. — Я всегда буду рядом. Мы все станем поддерживать друг друга.
— Обещаешь? — слабым голосом произнесла Мария.
— Обещаю.
— Поклянись.
— Свидетель Бог, включая всех, отмены нет, — поклялась Кристина. В голове у нее промелькнуло: можно ли давать клятву, когда не уверен, что сможешь ее сдержать?
Глава одиннадцатая
На следующее утро в семь часов с аэродрома взлетели первые самолеты люфтваффе. По долине прокатился низкий гул, похожий на рык хищного зверя. Кристина и мутти были на кухне, ждали, когда остальные члены семьи выйдут к завтраку, накрывали на стол и варили яйца на дровяной плите.
Мать, нахмурившись и решительно сжав губы, сидела на краешке скамьи и нарезала последние четыре ломтя ржаного хлеба пополам, чтобы получилось восемь кусков. Кристине больно было смотреть на мать: морщины на лице мутти углубились от страха и волнений, глаза потускнели от непрестанной тревоги. Она очень исхудала, щеки поблекли и впали, платье буквально висело на ней. Кристина подозревала, что мать недоедает, чтобы больше пищи оставалось детям, и решила понаблюдать за ней. Если выяснится, что так оно и есть, Кристина воззовет к материнской практичности. Мутти должна заботиться и о себе тоже, иначе как они все выживут без ее помощи? Кто еще знает, как вырастить мангольд между рассадой помидоров, помнит, что бархатцы отпугивают садовых вредителей, умеет сторговать у мельника лишний грамм растительного масла, приготовить из имеющейся муки как можно больше буханок хлеба и определить, что курам нужно больше белка и меньше зелени, всего лишь взглянув на яичный желток. Мутти была оплотом семьи и последней нитью, которая связывала их с привычной, нормальной жизнью. Те человеческие блага, которые еще были доступны — еда, чистая одежда, теплая ванна, — они имели усилиями матери.
Такие мысли роились в голове у Кристины, когда над городом пронеслись тяжелые самолеты люфтваффе и все в доме задрожало: столовое серебро в ящике стола, тарелки в буфете, оконные стекла, мебель, да и сам дом, казалось, заходил ходуном. Карл и Генрих вихрем ворвались в
