Звезды в озере - Ванда Василевская

— Ну, хозяин, хватит сложа руки сидеть. Чисть рыбу! Нам тут надо кое-чем заняться.

К собственному удивлению, Гаврила послушался. Он взял нож и принялся соскребать острую, глубоко сидящую в рыбьей коже чешую. Гости тем временем достали карту и разложили ее на столе.

— Вот здесь. За этой излучиной Стыри. Здесь Припять.

— В самом деле, ни одного поселка кругом.

— Постой, это какой город?

— Пинск, разумеется. А там Луцк. А мы точнехонько здесь, — показывал высокий, постукивая пальцем по карте.

— Заблудиться невозможно, — заметил коренастый.

— Да я вовсе и не беспокоюсь, что их еще нет. Явятся! Опять-таки дорога не из лучших…

— Да, только мы все здесь передохнем с голоду.

— Вздор. Рыба есть, а чего тебе еще надо? Да и ненадолго.

— А черт его знает.

— Ну, не беспокойся. Вся эта история кончится еще до зимы.

— Если бы хоть радио…

— Сообразим и насчет радио.

Гаврила ожесточенно чистил окуней и жадно ловил каждое слово. Кто они такие, чего им здесь нужно? Хотя в конце концов ему-то какое дело! Мало ли народу ночевало в хате и прежде? Поживут и уйдут. Вот только этот высокий считает его вроде как своей собственностью.

— Послушай, братец, как там с рыбой? Растопи печку, есть хочется.

Гаврила огрызнулся:

— Топи и топи. Откуда я столько дров возьму?

— Не беспокойся, найдутся и дрова. Все будет. Надо только энергично браться за дело, понимаешь?

Гаврила вышел в сени набрать щепок. В хате тем временем разразилась ссора.

— С этим мальчишкой тоже глупейшая выдумка!

— Ты что, спятил? Что мне с ним было делать? Я думал, хата нежилая, ведь она еле держится.

— Он, того и гляди, какую-нибудь штуку выкинет!

— Да ну, не выдумывай!

— И что с ним делать? Голову разве свернуть?

— Может, было бы и лучше.

— Не вижу надобности. Мальчишка занятный, животики с ним надорвешь.

— Занятный, занятный, а вот как убежит…

— Глупости! Ну, куда он побежит? Ведь он тут же сидит, вместе с нами. На всякий случай можно и присмотреть.

— Присмотришь за ним, как раз! Он ведь здешний. Шмыгнул в кусты — и ищи ветра в поле!

— Удирать-то он как будто не собирается. Подожди, увидишь, как я его цивилизую. Мы из него сделаем повара. Негры, например, замечательные повара, говорят. А он очень сообразительный.

— Возможно, и сообразительный, но уж что завшивлен — это наверняка.

— Вообрази, что нет! Даже обиделся, когда я полюбопытствовал. У нас, говорит, не водятся… Животики с ним надорвешь!

Вошел Гаврила и присел на корточки перед печкой.

— Сколько отсюда километров до деревни?

— До какой деревни?

— Ну, до деревни, все равно до какой!

Мальчик подумал с минуту:

— Как сказать? Километров пятнадцать, наверное, будет. А то и больше.

— Ну, вот видите. Клад!

— Это мы еще посмотрим, что за клад…

— Эх, тебе бы только каркать. Увидишь, как все замечательно устроится, — сказал высокий и толкнул створку окна. Свежий воздух ворвался в хату.

Гаврила сначала не бунтовал — его заинтересовала вся эта история, такая необычная и непонятная. А потом уже было поздно. Он и оглянуться не успел, как из хозяина своей развалившейся хаты стал рабом и слугой. Приходилось с утра убирать в хате, носить воду, топить печку и целый день прислуживать то одному, то другому из гостей, которых становилось все больше. К ним приходили еще какие-то люди, что-то такое приносили, оставались на день-другой и исчезали. В кустах возле дома протянулась проволока антенны, а в соломе на чердаке он нащупал однажды ствол пулемета — и лишь тогда понял, что означал шум по ночам и плеск весел на реке. Винтовок была целая груда, в углу под самой крышей стоял тяжелый ящик, который, несмотря на все усилия, ему не удалось открыть; в другом ящике он легко обнаружил ручные гранаты. По вечерам его выгоняли из хаты, и там шли шумные разговоры; громче всех раздавался голос высокого, Стасека. Однажды Гаврила заметил среди гостей знакомое лицо: это был осадник из Ольшин.

Он долго и ожесточенно ссорился с остальными, раза два, хлопнув дверью, выбегал из хаты. Но в конце концов остался надолго.

Люди приходили и уходили, хозяйничали в хате, как у себя дома. Гавриле, словно из милости, предоставили для спанья охапку соломы в уголке.

И вот однажды он решил сбежать. Утречком, когда все еще спали, он тихонько выскользнул из душной хаты. Стеной стоял над водой белый, как молоко, туман. Гаврила сбежал по тропинке к мосткам, наклонился и стал отвязывать лодку. Рядом он положил узелок с хлебом, рыболовными крючками и старым джемпером, добытым матерью во время христараднических скитаний.

С трудом распутывал он узлы веревки и вдруг подпрыгнул от неожиданности: тяжелая рука легла ему на плечо. Гаврила торопливо обернулся и очутился лицом к лицу со Стасеком. Обычно веселые, светлые глаза были теперь прищурены и холодны, как лед.

— Ну как, брат? Драпанем? Собирай-ка манатки и в хату!

Гаврила глянул в сторону, мысленно измеряя расстояние до тростниковых зарослей. Но высокий недвусмысленно хлопнул рукой по карману:

— Ну нет. Не советую.

И Гаврила, повесив голову, послушно направился к хате, чувствуя вплотную за своей спиной Стасека. Он отчетливо видел кустики травы, выросшие на плотине между камнями, и песок, нанесенный сюда водой. Он споткнулся на пороге. В хате еще спали. Высокий весело окликнул их:

— Вставайте, братцы! Птичка попалась.

Они заворочались, поднимая растрепанные головы. Коренастый Генек приподнялся на постели, но, увидев мальчика, опять повалился на сено.

— Глупые шутки. Будит людей…

— Говорю, птичку поймал. Наш дорогой хозяин решил предпринять путешествие. В последний момент захватил его.

Тогда они поднялись. Коренастый покачал головой:

— Ну, кто был прав? Я ведь говорил!

— Куда ты собирался драпать, а? — Рябой схватил мальчика за рваную рубашку на груди, бешено встряхнул его и так стиснул, что у Гаврилы кровь бросилась в голову.

— Ну, рассказывай!

Гаврила молчал. Стасек уселся за стол.

— Не дергайте вы его. Нужно все разузнать сначала. Иди сюда!

Гаврила подошел к столу. Ему смутно вспомнилась давно забытая картина: судья и стол, покрытый зеленым сукном. Только тут не было зеленого сукна — на столе лежали пояса, револьверы и куски черствого хлеба.

— Куда ты собрался бежать?

Гаврила молчал.

— Смотри мне в глаза, слышишь?

Мальчик поднял отяжелевшую голову. Глаза у Стасека были ясные, пронзительные и холодные, как лед.

— Говори!

Коренастый Генек подошел ближе:

— Эх, нянчится еще с сопляком! Дай ему подзатыльник — запоет, как птичка!

— Подожди, всему свое время, — спокойно сказал Стасек, и Гаврила задрожал мелкой, противной дрожью, которую не мог подавить.

— Ты не трясись, а говори! — крикнул рябой. — Почему ты хотел бежать?

— Так… — выдавил из себя Гаврила.

— Куда ты собрался?

— Пустые разговоры! Известно — куда. Наверняка уже снюхался с приятелями! Пока ты тут с ним разговариваешь, нам, того и гляди, целая банда свалится на голову!

— Ты был где-нибудь, с кем-нибудь условился?

Мальчик не понимал. Все стояли вокруг него с злыми, красными лицами. Кто-то поднял кулак, и Гаврила невольно прикрыл руками голову.

— Никто тебя пока не бьет, — сказал Стасек, — только ты, брат, лучше рассказывай, мой тебе совет. В деревне был?

— Нет. Когда ж я мог попасть в деревню?

— Тут он, пожалуй, не врет, — вставил рябой. — Ведь все время был на глазах.

— Допустим. Но сейчас-то куда ты собирался?

— Отсюда…

— Ага! Не понравилось, значит… К большевикам захотелось?

Гаврила стиснул зубы и молчал.

— Да что с ним нянчиться? — вмешался коренастый. — Не сегодня, так завтра, а уж какой-нибудь номер он выкинет. Вывести его за дом — и точка!

Гаврила почувствовал, что у него оледенели руки, что холод сковывает ему все тело.

Высокий смотрел на мальчика и небрежно играл лежащим перед ним револьвером.

— Ну, ладно… Слушай, щенок. На этот раз все останется по-старому. Но запомни: попробуешь еще раз — пулю в лоб получишь. С нами шутки плохи. Слышишь?

Мальчик невольно кивнул головой.

— Ну, вот, так и запомни: сидеть в хате. О каждом выходе докладывать. Понятно?

Гаврила еще раз кивнул головой. Его охватила внезапная слабость, растеклась по всем жилам. «Значит, не убьют. Пока еще не убьют!»

Но с этого дня началось настоящее рабство. Он сидел в хате, глядя сквозь грязные стекла на реку, отливающую на солнце золотом. Ему позволяли даже ловить рыбу, но тогда с ним всегда ходил коренастый Генек, который, впрочем, сам научился забрасывать удочку и следил за каждым движением мальчика. При этом он изводил его непрестанными издевками: