Война - Владимир Козлов

– То есть ты как бы только на этом уровне принимал участие? «Генератор идей» для бандитов?

– Нет, не только. Далеко не только это… С позиций сегодняшнего дня я был самым обыкновенным бандитом. Ну, может, не самым ординарным, но это уже «в нерабочее время». С другой стороны, знаешь, как ни банально звучит фраза «время было такое», она, в сущности, точная. Людям всегда, в любое время, при любой системе и режиме, нужна идея, за которую они могут уцепиться. В конце восьмидесятых это была ненависть к «совку», в наше время – это потребление, а в девяностые – криминал. Почему считается, что архетип девяностых годов – это бандит и проститутка? Потому что действительно большинство молодых ребят хотели быть бандитами и проститутками, это считалось нормальным. И какое-то количество – не все, конечно, но немалое число людей – через это прошли. Кого-то это погубило, а кого-то нет, и он благополучно перешел в следующую эру…

– …эру потребления…

– Ну да. И некоторые детали своего прошлого тщательно скрывают. Знаешь, меня поражает, как Россия переходит из одной системы в другую, избегая радикальных, внутренних изменений. Ведь когда коммунизм рухнул двадцать лет назад, не было таких уж радикальных перемен. КГБ осталось на своем месте, с теми же людьми и методами, только вывеска поменялась. Менты остались теми же, только стали еще хуже, потому что появились новые возможности для коррупции. Компартия осталась на месте. Я, помню, несколько лет назад прочитал в одной статье: разница между Россией и бывшими соцстранами в том, что там к власти пришла новая элита, а у нас – продукт разложения прошлой системы. Отсюда и все то, в чем мы сегодня живем. Постсоветский человек – это человек во многом советский, сохранивший многие элементы той ментальности. Плюс и окружающая действительность этому способствовала.

– А в чем, ты говоришь, сохранился менталитет?

– В том, что человек готов лизать жопу власти, примазываться к ней, ему обязательно нужен царь. Это единственное, что объединяет разных людей, живущих в России. А в остальном Россия абсолютно разобщенная страна, потому что одни люди пытаются, живя здесь, жить вроде бы в Европе, а другие – и их большинство – в дикой грязной Азии…

Квартира Андрея. Он сидит за компьютером. Звонок в дверь. Он встает, идет в прихожую, отпирает. На пороге – Оля. Она заходит, целует его в щеку, снимает кеды.

– Ты в кедах? Неужели не холодно?

– Не-а.

Оля снимает куртку, проходит в гостиную, Андрей за ней.

Оля садится на диван, поджав под себя ноги в широких синих джинсах.

– Мамы нет, как видишь. На работе задерживается.

– Прошлый раз тебя не было. Но оно и хорошо. Мне, честно, проще с вами общаться по отдельности. Не обижайся.

– Я не обижаюсь.

Они смотрят друг на друга, улыбаются.

– Как твои дела? – спрашивает Андрей.

– Обыкновенно.

– Извини за банальный вопрос, но меня, как отца, интересуют твои планы. Тебе полтора года осталось в универе…

– Полтора года – это очень много. Например, полтора года назад я была как бы совершенно другим человеком… И я действительно не думаю о том, что я буду делать через полтора года. Надеюсь, ты не будешь мне говорить, что уже сейчас нужно начинать строить карьеру, создавать свое будущее. – Оля улыбается.

Андрей тоже улыбается.

– Нет, не буду. Ты знаешь мою позицию. Деньги и прочие материальные ценности, карьера, любые формальные показатели успеха – это все ерунда. Это ни в коем случае не измеряет «уровень счастья» человека. Измеряют только его собственные ощущения. Но при этом все же надо чем-то заниматься, зарабатывать на жизнь…

– Я это понимаю.

– А еще я с возрастом все больше понимаю, что мы не умеем ценить то, что имеем. Уметь ценить и уметь пользоваться этим. Это не противоречит движению вперед. Видишь – я как-то настроен сегодня на философский лад… Сварить кофе?

– Да, конечно.

Андрей выходит на кухню.

Оля оглядывает комнату, встает, выходит в соседнюю. На столе рядом с компьютером – телефон Андрея. Она берет его, начинает смотреть телефонную книгу, находит телефон, записывает его в свой. Возвращается в гостиную, садится на диван.

Прихожая. Андрей и Оля смотрят друг на друга.

– Пока, – говорит Оля, целует его в щеку.

– Пока.

Оля выходит. Андрей запирает дверь, возвращается в комнату, садится к компьютеру. Он смотрит на свой телефон рядом с клавиатурой. На экране – запись в телефонной книге: Igor Voron’ko.

Комната Жени. Она сидит на кровати с ноутбуком. На экране – аудиопроигрыватель. Звучит разговор Оли и Стаса:

«…это человек, во многом, советский, сохранивший многие элементы той ментальности. Плюс и окружающая действительность этому способствовала.

– А в чем, ты говоришь, сохранился менталитет?

– В том, что человек готов лизать жопу власти, примазываться к ней, ему обязательно нужен царь».

Разговор заканчивается, идет длинная пауза. Женя отодвигает ноутбук, резко захлопывая крышку. Она начинает плакать. Рыдания становятся все громче. Она вскакивает с кровати, подходит к письменному столу, берет телефон, начинает искать в записной книжке номер. Ее руки дрожат. Она подносит телефон к уху, кричит в трубку:

– Ты сука, падла, я тебя убью, на хуй!

Женя отбрасывает телефон. Он, ударившись о стену, падает на пол. Отваливается крышка.

Женя садится на пол у стола, продолжает рыдать.

Комнату освещает только лампа на столе, рядом с компьютерным монитором. За стеной болбочет телевизор, слышны приглушенные голоса. Оля сидит на диване, Саша – на полу, лицом к ней. На нем – майка Manu Chao.

– И что теперь? – спрашивает Оля.

– Это не должно повлиять на наши дела.

Оля хмыкает.

– Звучит красиво. А реально?

– Реально. – Саша смотрит на нее.

– Я завтра соберу вещи и уйду к родителям. На какое-то время, а там будет видно.

– Почему не к нему?

– Он ни с кем не хочет жить.

– Офигенная позиция… Ладно, не торопись уходить. Знаю, что тебе там будет обломно. Я могу спать на полу пока. А там, как ты говоришь, будет видно…

– Хорошо, спасибо.

За стеной включается вода, начинает тарахтеть кран.

Квартира Воронько. Он лежит на диване, курит косяк. На полу стоят пустые пивные бутылки. Звонит лежащий на полу мобильник. Воронько дотягивается до него, нажимает на кнопку ответа.

– Алло.

В трубке – голос Оли:

– Алле, здравствуйте. Это – майор Воронько?

– Он самый. А кто это?

– У меня для вас есть информация.

– Очень интересно.

– Возможно, это будет вам действительно интересно.

– Возможно. Говорите.

– Это не телефонный разговор.

– А какой?

– Личный.

– У меня нет времени на это. Все, до сви…

– Подождите. Это касается группировки «Вена-1975».

– Да? И что вы про нее можете рассказать?

– Достаточно много.

– Но почему не сейчас, почему не по телефону?

– Есть причины. Мы можем встретиться в нейтральном месте?

– А к чему вся эта конспирация?

– Вы что, не понимаете, о чем идет речь? И думаете, что я ничем не рискую, встречаясь с вами?

– Тогда какие у вас мотивы?

– Все при личной встрече. Завтра, семь вечера, будьте у входа в лесопарк – вход со стороны проспекта Строителей. Вы должны быть один. Я вам позвоню.

– Не, ну конспирация у вас, по типу, смешная. Фильмов насмотрелись, да?

– Значит, завтра в семь, у входа в лесопарк…

Воронько бросает телефон на диван.

Комната Сергея. Он сидит на разложенном диване, прислонившись спиной к ободранным обоям. Девушка-азиатка, присев на край дивана, натягивает черные колготки.

– И ты часто так? – спрашивает Сергей. – В смысле, за деньги?

Девушка, не оборачиваясь, пожимает плечами.

– А предлагают часто?

– Не очень, – говорит она с заметным акцентом.

– А когда предлагают, ты всегда соглашаешься?

– Почти. Мне деньги нужны. У меня дома ребенок.

– А муж?

– Мужа нет. – Она наклоняется, поднимает с пола лифчик, надевает, застегивает.

– А где он?

– В жопе.

Девушка застегивает лифчик.

– А что твоя религия насчет этого говорит?

– Что – религия говорит? Как – говорит? – Девушка встает, натягивает джинсы, застегивает молнию.

– Ну, типа, по твоей религии так делать, наверно, нельзя? Или можно?

– Религия ничего не говорит. Она так, для красоты.