Ночные тайны королев - Жюльетта Бенцони

– Теперь она не сможет противиться мне, – прошептал он.

Так оно и получилось. Королева была вне себя от горя, когда узнала о страшной гибели любовника, но все же согласилась принять герцога Бургундского.

– Ваше Величество, – вкрадчиво сказал Жан, низко кланяясь своей повелительнице, – гибель такого достойного рыцаря, каким был герцог Орлеанский, – это горе для всех нас. Я…

– Вот как? – язвительно перебила его королева. – Значит, вы скорбите, герцог? Неужели слухи о том, что вы ненавидели покойного, распускались вашими врагами?

– Я был привязан к Орлеану! – твердо заявил герцог и пристально, в нарушение этикета, посмотрел на Изабеллу. Повисло молчание. Королева беспомощно оглянулась, как бы ища поддержки у столпившихся за ее спиной придворных, а потом кивком отпустила Жана. Аудиенция была окончена.

Через два дня торжествующий герцог Бургундский был допущен в опочивальню королевы в ее особняке на улице Барбетт. Изабелла стала его любовницей. Теперь они вместе грабили Францию и постепенно, по кусочкам, уступали ее англичанам.

Жан Неустрашимый оказался покладистым возлюбленным. Он не возражал против того, чтобы королева обзаводилась все новыми и новыми обожателями, и сам часто изменял своей венценосной даме сердца. Но один из его романов закончился для него плачевно, да и могло ли быть иначе, если в дело тогда вмешался сам дьявол?

…Впрочем, о трагической участи герцога рассказ будет впереди, а пока мы перенесемся в год 1417-й.

Королю Карлу исполнилось тогда сорок девять лет. Страдания избороздили его лицо морщинами, взгляд у него был потухший, а платье, которое он по-прежнему умел носить с изяществом, изумляло своей ветхостью. Казна Франции была пуста, и король, совсем недавно узнавший эту печальную новость, грустил. Еще несколько дней назад он находился во власти привычного для него безумия, но нынче ему стало легче, и он призвал к себе графа Бернара Арманьяка, коннетабля Франции, главного управителя города Парижа и всех замков королевства (таков был полный титул этого храброго воина и ловкого царедворца), дабы узнать о положении дел.

И Арманьяк, радуясь тому, что государь наконец-то проведает о бедствиях и несчастьях, постигших страну в последнее время, рассказал ему о корыстолюбии герцога Бургундского, о том, что англичане высадились на французском побережье и собираются овладеть Парижем, а также о том, что королева действует заодно с Жаном Неустрашимым, который открыто ведет переговоры с Англией, чтобы отдать Генриху Английскому чуть ли не всю Францию, но выторговать себе при этом новые владения.

Король пристально посмотрел на коннетабля.

– Вы хотите сказать, что Изабеллы нет сейчас в Париже? Ведь, если я верно понял ваши слова… а разум мой, к несчастью, не слишком тверд… герцог Бургундский давно уже обосновался в Венсене.

– Да, государь, – ответил коннетабль. – Ее Величество также изволит жить в Венсене.

– А мой сын? Где дофин Карл?

– Вчера поздно вечером, – громко и отчетливо произнес Арманьяк, – Ваше Величество подписали указ о назначении дофина Карла верховным правителем королевства. Это было сделано потому, что вы, государь, беспокоитесь за собственный рассудок. Если болезнь вновь завладеет вами, принц станет командовать верными присяге солдатами. Сейчас он осматривает крепостные стены.

– Но вы, любезный мой Бернар, поможете мальчику советом? Ведь ему лишь недавно минуло… постойте, сколько же? А, вот, вспомнил! – И король засмеялся звонким смехом ребенка, справившегося с трудной задачей. – Пятнадцать! Я не ошибся, нет?

– Нет, государь, вы сочли верно, – успокоил несчастного коннетабль. – Да, дофину всего пятнадцать, но он весьма искусен в воинском деле, и я убежден, что он справится с командованием. Что до меня, то, конечно же, я всегда буду рядом с ним. Правда… – Тут коннетабль замялся, и король заметил это.

– Почему вы замолчали? Говорите!

– У нас почти нет денег на ведение войны, – неохотно признался коннетабль.

– Да, вы уже упоминали об этом, – кивнул король. – Но ведь есть еще и сокровища казны, которые предназначены для особых случаев.

– Они уже проданы, государь.

– Проданы? Но как это могло случиться? Ведь для этого надо было иметь нашу царственную печать и подпись нашей руки!

– Государь, лицо, почтение к которому не дает обвинению сорваться с моих губ, присвоило вашу печать и рассудило, что ваша подпись не обязательна.

– Ах так! – Глаза Карла сверкнули гневом. – Значит, на меня уже смотрят как на умершего?! Значит, Изабелла… а ведь вы толковали о ней, не так ли?.. – Коннетабль молча уронил голову на грудь. – Изабелла, моя некогда любимая Изабо, изменяет мне с бургундцем, и они вместе грабят нашу и без того вконец обнищавшую Францию! Я отомщу! Я жестоко отомщу! Оба будут казнены! Оба! Коннетабль, мы завтра же отправляемся в Венсен! Измена должна быть наказана!

Арманьяк, которого такой исход дела весьма устраивал, поклонился в знак повиновения, моля бога об одном – чтобы король за ночь не передумал или же не оказался вновь под гнетом своего недуга.

Но судьба оказалась благосклонна к герцогу Жану, о котором попросту забыли. Когда на следующий день королевский кортеж тронулся в путь, ему навстречу попался некий молодой человек. Одетый нарядно и даже изысканно (с голубого – а это был любимый цвет королевы – берета ниспадала на плечо широкая лента; талию обрисовывал тесный камзол голубого же бархата, стянутый золотой бечевой, поверх которого была наброшена свободная куртка красного бархата; костюм этот, стоивший очень и очень немало, дополняли прилегающие панталоны цвета бычьей крови и черные бархатные туфли с острыми и столь сильно загнутыми вверх носками, что они с трудом влезали в стремена), этот юноша беспечно ехал по дороге, что вела из Венсенского замка, и довольно громко напевал песенку, посвященную королеве. Завидев государя, он не стал спешиваться и уж тем более обнажать голову, а лишь небрежно кивнул и поехал дальше. Смелым и даже наглым делало его то, что вот уже несколько месяцев он проводил каждую ночь в объятиях Изабеллы.

– Кто это? – изумленно спросил король.

– Шевалье де Бурдон, – мрачно ответил коннетабль, ненавидевший юнца всеми фибрами души. Бернар ненавидел всех, кто пользовался приязнью королевы, потому что презирал Изабеллу и видел в ней препятствие, мешавшее ему влиять на короля.

– И что же говорят о нем при дворе? – поинтересовался Карл, оглядываясь на Бурдона, который остановил свою лошадь и, ловко спрыгнув с нее, принялся рвать росшую у обочины спелую землянику.

– О, государь, это первейший из дамских угодников. Молва утверждает, будто не сыщется ни одной дамы, которая устояла бы перед его чарами, – сообщил коннетабль, надеясь, что король не замедлит с дальнейшими расспросами.