Михаил Задорнов. От Рюрика до Ельцина - Сергей Алдонин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, молодой боярин Фёдор Никитич Романов жил в Москве в своё удовольствие. Щёголь и повеса. Жил он здесь, рядышком с английским подворьем. На улице Варварке, которая в ХХ веке много лет носила имя Степана Разина. Голландский путешественник Исаак Масса вспоминал про него: «красивый мужчина, очень ласковый ко всем и такой статный, что в Москве вошло в пословицу у портных говорить, когда платье сидело на ком-нибудь хорошо: «второй Федор Никитич»» А ещё тот голландский шпион пересказал слух о том, что царь Фёдор Иоаннович перед смертью буквально передал скипетр своему тёзке Романову. Слух устойчивый, который, по всей видимости, сами Романовы и распускали.
Когда умер царь Фёдор, последний Рюрикович, Фёдору Романову было 44 года. Преклонный, даже запредельный возраст по тем временам, но расцвет для политика, если Бог наделил его здоровьем. Он к тому времени стал опытным управленцем, воеводой. Вызывал уважение в дворянской среде приятным обхождением и мягкой твёрдостью. Словом, человек, рождённый властвовать. Это и тревожило Бориса Годунова, нового царя. Он видел в Романовых конкурентов и врагов. К тому же Фёдора Никитича он невзлюбил со времен Ивана Грозного. Величайший политик своего времени, он умел устранять конкурентов. Родовитые бояре считали его выскочкой, он же не был царём по рождению, не был природным царём. Годунов отвечал им жёстко, показывал, кто в доме хозяин. Фёдор Романов не скрывал властолюбия — и сразу подпал под подозрение. Он-то считал себя выше Годунова! Как-никак, родственник природного царя, и красив, и латыни учён. Но политический опыт Бориса был оружием неотразимым. Годунов был близок к трону ещё во времена Ивана Грозного, многому он научился у первого русского царя. А уж при Фёдоре правил, как всесильный премьер-министр. Словом, пришлось Фёдору Никитичу несладко.
— Опала?
— Борис Фёдорович Годунов, как и положено государственному деятелю, ценил соглядатаев и доносчиков. Они позволяли ему видеть сквозь стены. За доносы он щедро награждал серебром, мехами и поместьями. В свите бояр Романовых шатался дворянин — сам владелец богатой вотчины — по фамилии Бартенев. Служил он у них, между прочим, казначеем. Тайно он явился к Семёну Годунову и предложил свои услуги. Они сговорились. Вскоре Бартенев подложил в тайник Романовых каких-то отравленных кореньев. Начался сыск.
Дом Романовых — вот эту усадьбу на Варварке — царёвы люди взяли приступом. А потом братьев Романовых допрашивали, а их людей жестоко пытали. Коренья стали доказательством того, что Романовы готовили страшное злодеяние: хотели отравить царя.
Не странно ли, что в православном царстве-государстве пострижение в монахи было самой расхожей политической репрессией? Всё-таки любая идеология, любая религия — в известной степени фикция. Так было во все времена. В истории всё устроено мудро: Лицемерие спасает от фанатизма.
И вот под колокольный звон, в 46 лет светский лев становится монахом и получает имя Филарет. Он и церковной службы толком не знал. Заодно в монахини постригли и его супругу — урождённую Ксению Ивановну Шестову. Эта властная, яркая (и тоже уже немолодая) женщина нисколько не походила на служительницу Бога. Ксении Ивановны больше не стало. На свет Божий явилась инокиня Марфа. Романовых сослали подальше от Москвы. «Дан приказ: ему — на Запад, ей — в другую сторону». Новоявленного Филарета отправили в Антониев-Сийский монастырь на Северной Двине, а Ксению-Марфу — на дальний заонежский погост.
Казалось, супруги больше никогда не свидятся.
Монах не мог претендовать на престол. Не имел права. Но Фёдор (простите, теперь уже Филарет) и в ссылке верил в будущее своё возвышение. К церковной службе душа его не лежала: он вообще, по сравнению с современниками, был глуховат к мистике, она нагоняла на него скуку. К высшему духовенству он относился кисло. Патриарха Иова, который участвовал в расправе Годунова над Романовыми, вообще ненавидел. Поначалу он не помышлял о церковной карьере и держал себя с братьями-монахами высокомерно.
Пристав Богдан Воейков — усердный соглядатай — доносил царю, что живет Филарет «не по монашескому чину, всегда смеется неведомо чему и говорит про мирское житье, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил, и к старцам жесток». Воейков побаивался, что Романов может бежать, потому что «ограду монастырскую велено свесть на гумно и около монастыря ограды нет». Ограду укрепили, да и следили за пленником не вполглаза. Филарет воодушевился, когда получил известия о художествах Самозванца — будущего Лжедмитрия Первого, который наступал на Годунова.
Когда «вор Гришка Отрепьев» стал царём Димитрием, пока ещё без приставки «лже» — Романова выпустили на волю. К тому времени Филарет стал иеромонахом и метил в архиереи. Борода его поседела. Самозванец старался приветить врагов Бориса Годунова — и Филарет быстро стал митрополитом Ростовским. Трудно сказать, как отреагировали на это настоящие священники вверенной ему епархии. Можно только предполагать, что они были не в восторге…
— Но вернемся к Вашему тёзке. Чем он интересен?
— Ещё никогда на московский престол не занимал столь ярко выраженный маменькин сынок. По крайней мере, такие ребята надолго не задерживались у власти. А Михаилу повезло: врагов у него хватало, а опасных конкурентов не было. Спасителя Отечества, князя Димитрия Пожарского он то приближал, то унижал — а тот всё терпел. Почему Пожарский не претендовал на трон? Откуда такое смирение?
Инокиня Марфа обосновалась в Вознесенском монастыре, непосредственно в Кремле. В двух шагах от царских покоев. Жила она в богатой келье скорее по-царски, чем по-монашески. Вокруг неё составился своеобразный двор из монахинь и слуг. Главную роль при дворе играли, конечно, Салтыковы. Родственники Марфы, многочисленное и алчное семейство.
А Михаилу уже исполнилось двадцать. Не век же бобылём бегать! Выборы царской жены по давней московской традиции превращались в своеобразный конкурс «А ну-ка, девушки». Кандидаток отбирали заранее — рослых, ладных, да ещё и из многодетны семей, чтобы царственное потомство было гарантированно. А уж дальше выбирал жених.
Михаил выбрал свою подругу детства Марию — дочь незнатного коломенского дворянина Ивана Хлопова. Впрочем, есть версия, что впервые он увидел её на смотринах — и влюбился с первого взгляда. Марию тут же взяли в теремные хоромы цариц, нарекли ее по воле царя Анастасией, приказали всем оказывать ей царские почести. Она
