Vremena goda - Анна Борисова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вера, Ника
– Не старайся, он не ответит. Она тем более, – сказала Вера, когда Берзин во второй раз, повысив голос, произнес «бонжур». – Пойдем к окну.
– Она понятно, а он-то чего? Глухонемой, что ли? Слава недовольно смотрел на Эмэна, неподвижно сидевшего возле кровати.
– Он аутист. Я тебе рассказывала. Ты пропускаешь мимо ушей всё, что не представляет для тебя практического интереса.
В разговоре с Берзиным она моментально впадала в брюзгливый, раздраженный тон. Если не ощетиниваться иголками, по-ежиному, не держать оборону, капиталистический хищник слопает и не поперхнется. Так Вера сама себе объясняла свою реакцию на работодателя.
Расслабляться с ним было нельзя. Вмиг заморочит голову, опутает шелковыми сетями, запрет в золотую клетку – сама не заметишь, как превратилась в типаж, всегда вызывавший у Веры отвращение.
На свете полно лоснящихся от сладкой жизни чиновников от филантропии, которые тратят на собственное содержание, на всякие балы с банкетами больше, чем на дело, которому обязаны служить. Так, к сожалению, функционирует большинство богатых благотворительных фондов – особенно в нашей стране.
Была тут история с самолетом.
У Берзина, как положено мультимиллионеру, имелся собственный джет. Для предпринимателя такого уровня это не роскошь, а средство передвижения, тут никаких вопросов. Слава гонял на своем «фальконе» по всему континенту. Две-три тысячи верст для него не околица. Пару раз прилетал и в Нормандию. На несколько часов, поговорить. Вот как сегодня.
А что такого? В семь утра выехал из дому. В одиннадцать по французскому времени сел на местном аэродроме. В полдень приехал в мезон. «Порешает проблемы» – и обратно, потому что вечером у него еще деловой ужин.
Ладно, это нормально. Но в прошлом месяце он вдруг позвонил утром и говорит: «Срочно прилетай, сегодня вечером пробы в Останкине. У телевизионщиков вечно пожар».
Она стала объяснять, что это нереально. Пока она соберется, пока доедет до Парижа, да будут ли еще билеты на ближайший рейс. «Не булькай, – оборвал ее Берзин. – Паспорт в зубы, и дуй в Сен-Гатьен. Джет уже в воздухе, скоро сядет».
Сен-Гатьен – это местный аэродром, полчаса от мезона на машине.
В самолете Вера вся измучилась. Со всех сторон миллионерские прибамбасы: водяной матрас для релаксации, массажное кресло, стол с компьютером, а больше всего напрягала персональная стюардесса, поминутно опекавшая единственную пассажирку. Какой сок вам выжать? Шторку не прикрыть? Одеяльце предпочитаете кашемировое или мохеровое? Вот женские журналы, специально для вас. Яичко желаете пашот или кокотт?
Вышла из самолета Вера уже на взводе. И совсем взбеленилась, когда берзинский лимузин доставил ее не в офис, а в Третьяковский проезд, где дорогие бутики. Там ее уже поджидал работодатель.
– У нас полтора часа, чтоб тебя приодеть, – с ходу заявил он, как обычно, не здороваясь. – Лицо Фонда, а выглядишь чучелом. Блин, на какой помойке ты эту рубаху нашла?
Тут-то она ему и выдала по первое число, за всё сразу: и за водяной матрас, и за пашот с кокоттом. Даже не стала заезжать домой, чтобы поменять байковую рубашку на свитер, как собиралась. Из принципа.
И на смотринах телевизионных вела себя по-волчьи. Если говорили: встаньте вот так – не вставала. Говорили: ну улыбнитесь же – не улыбалась, саботировала.
В итоге ее даже не позвали на беседу с продюсером, Берзин объяснялся там без Веры. Когда ехали из Останкино, она сказала, что ни в каком шоу участвовать не будет, и баста. Не для нее это. Разругались в дым.
– Ладно, езжай в аэропорт, лети в свою Нормандию. Остудись там, подумай, – в конце концов сказал Слава, поглядев на часы. – Пособачились бы еще, но у меня встреча.
Даже ссориться с ним было тяжело. Не человек, а хронометр с турбийоном.
– На твоем не полечу, – отрезала Вера. – Что им, потом еще обратно порожними возвращаться? Позвони своей Яне, пусть возьмет мне билет на обычный рейс. И чтоб никаких бизнес-классов.
– Ёлки, ты же президент Фонда! Тебе нужно марку держать! Ноблесс оближ! Думаешь, мне самому по душе все эти навороты? – он обвел рукой салон «майбаха». – В России живем! У нас по одежке и встречают, и провожают!
– Во-первых, «навороты» тебе по душе. А во-вторых, если у человека профессия – помогать несчастным, то нечего демонстрировать всем вокруг, как у тебя жизнь удалась. Это и пошло, и глупо! – Вера всё больше заводилась. – И знаешь что, Славочка, «мерседес» свой забери обратно. Когда вернусь, выделишь мне тачку попроще. Знаешь, бывают такие, как в армии, цвета хаки, с полным приводом. Мне в самый раз будет.
Берзин уставился на нее. Она думала, сейчас опять заведет вечную песню: мы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи, и всё такое прочее.
Не угадала.
– А что? В этом есть фишка, – задумчиво молвил хозяин жизни. – Всё-таки я в тебе не ошибся. Есть у тебя, Коробейщикова, чутье на стиль. Знаешь, что мне продюсер сказал? У тебя, представь себе, интересный имидж «суровая искренность» и чумовой прикид. Это мнение профи. Ему видней, чем мне. И насчет тачки идея супер.
Заставка для телешоу: Доктор Вера спешит на помощь. Ты в клетчатой хламиде и бандане фигачишь, как доктор Айболит, по колдобинам за рулем сраного «уазика» спасать старичье в какой-нибудь Говнопамперск. Кул! Опять же поддержка отечественного автомобилестроителя, это сейчас в тему. Я закажу спецэкземпляр. Движок поставят нормальный, всю начинку поменяют, сделают нормальный салон, подушки безопасности, полный тюнинг. По бабкам это, конечно, выйдет сильно круче «мерина», но понты дороже денег.
В общем, Берзин был неисправим и неизлечим.
Хоть Вера и старалась держаться с ним как можно суше, старушки из мезона не сомневались, что у стажерки с молодым человеком «отношения». Сколько она ни отпиралась, не помогало. Только подмигивали: «Э-э, дочка, глупенькая ты еще. Такой солидный мужчина не станет попусту тратить время на полеты к финтифлюшке. Какие такие важные дела у вас могут быть?» О берзинском суперпроекте бабушки не знали, поэтому переубедить их было невозможно. Да и зачем переубеждать? Краткие наезды Берзина вносили в небогатый на события мирок «Времен года» оживление, а в Вериной судьбе население мезона, особенно его женская, то есть основная часть принимала живейшее участие.
Контакты с «гостями» у стажера Коробейщиковой установились самые душевные – за исключением Долорес Ивановны. С ней всякая душевность исключалась, потому что у этой, прости Господи, старухи Шапокляк на почве витцельзухт-синдрома душа полностью дистрофировала.
Конечно, работать здесь было труднее, чем в обычном домвете. Там все тебе рады, каждое твое появление – дар и праздник, а здешние старики в большинстве своем очень много о себе понимают и относятся к персоналу как к обслуге. Но ведь так, в сущности, и должно быть.
Старые люди имеют право важничать и принимать заботу как должное. Они находятся на заслуженном покое после долгой жизни, проведенной в трудах. Не было бы их, не было бы и нас, разве не так?
Ну а когда Вера все же уставала от вздорностей и капризов своих подопечных, то садилась за руль, врубала музыку и накручивала километраж по окрестным городкам.
Поездки по французским проселкам доставляли ей огромное удовольствие. Будто сошедшие с барбизонских полотен неяркие пейзажи – плавные холмы, ивы над прудами, зеленые шары омел на тополях и кленах – излучали мир и покой. В этом дремотном царстве не могло случиться ничего страшного. Здесь ничто не погибало раньше своего часа – ни деревья, ни звери. По полям не бегали, а будто прогуливались зайцы; на ветви сидела ленивая белка. Легко было представить, как проживешь здесь до восьмидесяти или девяноста лет, и мина никогда не ускорит своего тиканья, потому что ей не из-за чего будет взорваться.
Самообман, конечно. Человек так устроен, что, если поместить его в психически комфортную, абсолютно бесконфликтную среду, он начнет генерировать стрессовые ситуации из-за ерунды.
Как-то в июле у Веры в голове ударили нешуточные тамтамы практически без повода. Сбегала по лестнице, оступилась и чуть не грохнулась, еле ухватилась за перила. В Москве бы вскрикнула или чертыхнулась и помчалась себе дальше, а здесь от расслабленного житья ого-го как прихватило. Минут пятнадцать в себя не могла придти, только глубинным дыханием и спаслась.
Аневризма тут как тут, дожидается своего часа. Ну и бес с ней, пусть дожидается.
С другой стороны, если б не этот маленький казус, не получилось бы хорошего разговора с отцом Леонидом, отставным священником.
Он был человек старинного воспитания, держался учтиво, но отстраненно, и, сколько Вера ни пыталась, наладить с ним нормальный контакт не удавалось. Трудно выстроить сердечные отношения с тем, кто в них не нуждается, потому что и так пребывает в полном ладу с собой и миром.