Сталин в Царицыне - Борис Васильевич Легран

самом деле – зачем комиссии торчать в Царицыне, вместо того, чтобы вернуться в Москву и продолжить работу там? Дел-то хватает. А когда сообщение будет восстановлено – поезжайте себе до Баку. Но не тут-то было. Комиссия, состоявшая из весьма занятых людей (так, во всяком случае, выходило из их рассказов), осталась в Царицыне с разрешения Доссера.

Одним из главных комиссии был некий инженер Алексеев, имевший на руках мандат, подписанный заведующим отделом химической промышленности и членом Президиума ВСНХ Карповым. В Царицыне Алексеев показал себя с хорошей стороны. Явился в Царсовет, посетовал на то, что вынужден сидеть без дела и спросил, нет ли для него какой работы. Разумеется, работа для квалифицированного инженера-химика сразу же нашлась. Алексеева направили на металлургический завод. Предсовета Минин ставил Алексеева в пример – вот, дескать, какой сознательный товарищ, ни дня без дела сидеть не хочет. Алексеев не только сам начал работать на заводе, но и привлек к работе группу приехавших с ним инженеров, которые находились под его началом. В этой группе было и два сына Алексеева. Старший из сыновей был поручиком царской армии, но скрывал это.

Несколько дельных советов, касающихся производства, снискали Алексееву авторитет на заводе. Он не отказывал, если его просили о консультации где-то на стороне и буквально за неделю стал своим человеком в Царицыне. У этого негодяя была невероятная способность располагать к себе людей, сходиться с ними на короткую ногу. Я пишу «негодяя», поскольку Алексеев был уполномоченным московской белогвардейской организации, которая поручила ему подготовку контрреволюционного восстания в Баку и выдала для этой цели большие средства, около 10 миллионов рублей. Стараниями врагов, засевших в Главконефти, эти деньги были оформлены (фиктивно), как средства для восстановления бакинской нефтяной промышленности. За всем этим заговором маячили англичане, мечтавшие прибрать к рукам каспийскую нефть.

Не сумев добраться до Баку, Алексеев решил использовать имевшиеся у него средства для подготовки восстания в Царицыне и получил на то разрешение от своего начальства. Если сотрудники штаба округа относились к подпольной организации Добровольческой армии, то Алексеев принадлежал к «учредиловцам», сторонникам Учредительного собрания, которых истинные «добровольцы», в большинстве своем бывшие убежденными монархистами, на дух не переносили. Поэтому в Царицыне Алексеев не связался с штабными контрреволюционерами (не имел такой возможности), а действовал на свой страх и риск. На завод он устроился для того, чтобы изучить обстановку в городе и местные настроения.

В Царицыне у «учредиловцев» имелось некоторое количество сторонников, один из которых (помощник городского коменданта по фамилии Тершуков) был осведом[150] ЧК. Таким образом с самого начала своей контрреволюционной деятельности Алексеев был на виду у чекистов. Его не арестовали сразу только для того, чтобы выявить с его помощью всех местных контриков, которыми, как выяснилось, руководил эсер Котов, бывший уездный комиссар Временного правительства. После Октябрьской революции Котов прикинулся ее горячим сторонником, ходил на все митинги говорил правильные речи и в результате получил невысокую должность в Царсовете. То есть считался «своим».

Сил для восстания у «учредиловского» подполья не хватало, имелся только офицерский костяк и небольшое количество бойцов, то есть по сути дела командовать офицерам было некем. Поэтому они решили устроить восстание руками наемников. «Нам главное поджечь, а дальше само разгорится», примерно так рассуждали они. С этой целью Алексеев обратился к командованию сербского революционного полка, расквартированного в Царицыне, который насчитывал около 1000 штыков. Расчет его строился на том, что сербы – люди пришлые, чужие, российская революция им «чужая» и при помощи денег их можно будет перетянуть на свою сторону. Заговорщики не понимали, что в классовой борьбе с буржуазией пролетарии всех стран выступают сообща и имеют одну общую цель. Впрочем, странно было бы ожидать знания марксизма от белогвардейцев.

Сербские товарищи поступили умно. Притворившись, что согласны, они вызнали планы Алексеева и сообщили все сведения в ЧК. Чекисты сначала не поверили в то, что Алексеев, руководитель заговора, мог оказаться таким дураком, чтобы рассчитывать на помощь сербов. Все иностранцы (чехословаки, сербы, венгры) к тому времени уже определились со своими политическими взглядами. Одни воевали за белых, другие за красных. Если бы сербы, стоявшие в Царицыне, хотели, то давно бы ушли к Деникину или Краснову. Но это были преданные Революции товарищи.

Планируя разгром «учредиловцев», председатель Царицынской ГубЧК Борман обратился за помощью не к Носовичу, а к товарищу Сталину. В конце июля – начале августа 1918 года Снесарев с Носович полностью разоблачили себя. В Царицыне открыто говорили о том, что в штабе округа засели беляки. Снесарев, Носович, Ковалевский и др. были арестованы за неделю до разгрома «учредиловцев». Первыми были арестованы начальник артуправления Чебышев и трое его подчиненных. Штаб округа прекратил свое существование. Но никто не мог предположить, что спустя месяц-другой Носович и Ковалевский снова объявятся в Царицыне, на сей раз в штабе Южного фронта. Все были уверены, что их постигнет та же участь, что и Алексеева с его подельниками (они были расстреляны). Но заступничество Троцкого возымело действие. Враги были отпущены на свободу и, более того, им снова предоставили возможность вредить делу Революции. Справедливое возмездие настигло белогвардейских агентов только после перехода Носовича к белым. Но до этого они успели натворить еще много дел.[151]

Борман торопился, хотел как можно скорее покончить с заговором («вырвать крапиву с корнем», как он выражался). Как только фамилии всех участников заговора стали известны, чекисты собрались их арестовать. Но Сталин посоветовал Борману не торопиться. Нужно было не только арестовать всех, но и узнать, где они прячут оружие (тайников было несколько) и ценности. Сербскому полку Алексеев за участие в заговоре обещал заплатить не только деньгами, но и золотом. Была большая разница в общении Сталина с теми, кому он доверял и теми, кого он считал врагами. С Носовичем, Снесаревым, Ковалевским и другими военспецами-штабистами Сталин говорил сухо, резко, приказным тоном («делайте то-то и то-то»), а вот с Ворошиловым, Борманом, Скляром и другими товарищами разговаривал деловито, но с теплотой в голосе и никогда не стремился приказывать, если можно было дать совет и надеяться, что человек ему последует. Я давно изучил эту черту характера Сталина, еще во время подготовки бакинской стачки. Сталин старается окружать себя не бездумными исполнителями его приказов, а думающими людьми, которые способны принимать правильные решения самостоятельно. А если кто-то колеблется, Сталин подтолкнет его в нужную сторону, но сделает это мягко, по-товарищески. Со Сталиным не только хорошо и легко работается, с ним еще и очень приятно, радостно работать. Он ведет