Тёмные пути - Андрей Александрович Васильев

Проще говоря, я сделал то же, что и она. Я вцепился ей в глотку что есть силы, при этом максимально напряг свои мышцы шеи.

Самым неприятным в этом противостоянии оказалось не то, что дышать стало сложно, а то, что пришлось созерцать, как меняются черты той, которая хотела меня убить.

Ее лицо в какой-то момент начало дергаться так, будто его кто-то очень сильный начал мять, словно кусок пластилина. Съехал на сторону точеный носик, глаза поменяли форму, губы сначала превратились в две линии, а после верхняя вовсе исчезла.

— Отх-х-х-хт-т-ти-и-и, — сипело существо, но при этом само горло мое не отпускало, да еще все крепче обвивало меня ногами. — Т-ты-ы-ы! Отх-х…

Я ничего не отвечал и только давил все сильнее, так, как только мог, понимая, что любая слабость приведет к тому, что там, Москве, кто-то через день-другой найдет в квартире мое бездыханное тело. А душа… Как бы ей не застрять навеки здесь, в компании вот с этой дрянью, от которой посмертного покоя ждать не стоит.

Воздуха не хватало, перед глазами поплыли разноцветные пятна, но я все же добился своего. Сдалась лжекоролева, отпустила мою шею и попробовала вырваться из капкана, в который попала. Задергалась, вцепилась в мои руки, пытаясь от них освободиться, только напрасно все.

К тому моменту человеческого в ней осталось немного. Тело сохраняло некую схожесть с нашим строением, а вот лицо… Его просто не было как такового. Пустое место белого цвета — вот и все. Нынешний облик обитательницы кулона более всего мне напоминал чучело Масленицы, которое незадолго до праздника заказывала мама. Обитателями нашего поселка этот праздник был любим, потому отмечался в обязательном порядке и при любой погоде. Я и сам никогда не пропускал его, даже когда вырос. До какого-то момента не пропускал, а потом просто перестал на него ходить, хоть мама каждый год звонила и звала меня на нашу поселковую горку, где все происходило. И Юлька тоже звонила. Но я не приезжал. Штука в том, что с той самой горки по традиции под конец мероприятия колесо горящее скатывали, и делал это мой отец, как правило, на пару с дядей Сережей Певцовым.

Так вот, мама всегда сама разрисовывала упомянутое чучело. Сначала это была просто белая тряпка, а после на ней возникали глаза, рот, красные пятна на щеках. Причем мама никогда не повторялась, каждая новая Масленица на самом деле была новой, со своим характером и отличительными чертами.

А тут все строго наоборот произошло. Было лицо — и нет его, глаза — и те исчезли. А скоро и всего остального не станет.

Тварь сипела, шипела, до какого-то момента дергала конечностями, а после перестала, но меня это не останавливало, поскольку я ей не очень доверял. И потом — мне не в плен надо эту пакость взять, а убить.

Угадал, обитательница драгоценности поняла, что хитрость не сработала, и с последними силами попробовала вырваться, но по забавной случайности только усложнила свое положение. От ее рывка я потерял равновесие и рухнул на кровать, добавив к давлению рук еще и тяжесть своего тела.

Безликая погань этого не выдержала, издала протяжный хрип и лопнула в моих руках, словно воздушный шарик. Спасибо еще ничем не забрызгала, а то под конец она здорово напоминала огромного опарыша.

Но ускорение мне этот взрыв придал немалое, потому в комнату я не упал, а влетел. Причем не абы как, а приложившись спиной о стенку. Хорошо так приложившись, внутри, как мне показалось, даже что-то хрустнуло.

А еще сверху на меня упала ваза, стоявшая там с незапамятных времен. Сам не понимаю, как я ее поймать сумел.

«Живой? — прозвенел в ушах все тот же голос. — Ну надо же!»

Мне показалось, или радости в нем больше, чем язвительности? Да нет, наверное, показалось.

— Живой. — Я, охнув, поднялся на ноги. — Однако, ночка выдалась. Даже и не знаю, стоит ложиться спать, нет…

— Лучше ляг, поспи, — раздался голос подъездного, он стоял у входа в комнату. — А то обчество не знает уже, что ты еще нынче учудишь. Сам посуди: то снова Марфа Петровна пожалует, то зеркало путь в туманы откроет, то вон, ты проклятую вещь в дом припрешь. А, нет, не проклятую. Излечил ты ее, выходит. Но все одно — поспал бы ты, Валера. И мы бы прилегли, а то ведь маята сплошная.

— Прими мои извинения, Анисий Фомич. — Покаянно повесил голову я. — И родне своей их передай. Ну, надо так, понимаешь? Нет у меня выбора. Но сразу скажу: ведьм в доме в ближайшее время не ожидается и всего остального тоже. А еще я обчеству торт закажу размером с колесо, чтобы всем хватило. Классический какой-нибудь, «Прагу» там или «Полет». «Добрынинский» могу. Он сильно вкусный.

— Торт — это хорошо, — оживился подъездный. — Но насчет сна… Перекури да ложись. Тебе же еще на работу идти!

— Ну да, ну да. — Я положил кулон в ящик и вытянул сигарету из пачки. — Только вот что, Анисий Фомич, просьба у меня есть большая. Ты никому ни про Марфу, ни про дверь на болота, ни про кулон не рассказывай, ладно? Не кличь беду на дом. И остальных предупреди от греха.

— Уж не сомневайся, — заверил меня подъездный. — Никто ничего уже и не помнит. Все, иди курить и баиньки!

Глава девятая

Я не обманул подъездного — в моей квартире установились покой и тишина. Никто не ломился в дверь ни с утра, ни вечером, и продолжалось это счастье аж до субботы. Впрочем, и там обошлось без визитов, поскольку Карл Августович подниматься наверх, на мой этаж, не стал. Он ждал меня около подъезда, сидя на лавочке и безмятежно щурясь на ласковое утреннее солнышко. Ну а чего? Он же накануне позвонил, учтиво поинтересовался, не изменились ли мои планы в его отношении, а после сообщил, что в случае необходимости он готов уступить свое место даме. Читай — Марфе Петровне. Само собой, хитрый антиквар заранее знал, что «нет» не услышит, но он не мог не продемонстрировать свою осведомленность в отношении недавних ночных событий. Нет, о детальном знании речь не шла, но хороший блеф — половина дела. А еще я был уверен в том, что въедливого старикашку на самом деле просто распирает от желания узнать, как именно мне в компании с ведьмами удалось раздобыть кулон, вот