Вайолетт Винспер - Вайолетт Винспер

— Мне можно повернуться и взглянуть, как соблазнительно вы выглядите? — с сарказмом в голосе произнес Дуэйн.

— Что заставляет вас быть таким… таким невыносимым? Я не просила вас оставаться со мной и предпочла бы попробовать вскарабкаться наверх.

— По этому поводу у меня нет никаких сомнений. — Он лениво повернулся к ней, продолжая пристально на нее смотреть. В уголках рта застыла улыбка, смешанная с удивлением. — Киска, конечно, вас трудно назвать моделью Гогена, но заправьте свободный угол ткани в складку у бедра.

Вот так! Теперь вы вне опасности! Вам удобно?

— Как блохе, попавшей в пламя. Вероятно, вас это совсем не волнует — то, что мы сейчас здесь, но мне это совсем не нравится. Люди могут всякое подумать.

— Говоря люди, вы, конечно, имеете в виду Тристана?

— Теперь он показывал свое удивление, вскинув брови. — Дитя мое, он слишком хорошо меня знает, чтобы подумать, что я смогу вас хоть пальцем тронуть.

— Уверена, что Тристан знает ваш вкус, но женщины гораздо менее выдержаны.

— А теперь, вы, конечно же, имеете в виду Изабеллу?

Она кивнула в знак согласия, поддерживая переднюю часть своего облачения. Она ощущала неловкость и была уверена, что выглядела точно так же.

Дуэйн изучающе смотрел на Рослин, прищурив глаза.

Затем он вновь занялся устройством их постели. Переворачивая лодку набок, мышцы у него на спине напряглись. Он освобождал место для небольшого ялика. Затем он взял лампу, и на какое-то мгновение стало темно, потом с ее помощью он тщательно осмотрел внутреннюю поверхность лодки и, убедившись, что там не было пауков, уложил на дно парусину.

— Вполне удобное место для отдыха, — обратился он к Рослин. — Ты можешь разместиться в одном конце, а я — в другом. Хорошо?

— Да, господин Хантер. — Она уже почти сменила гнев на милость, ведь не могла же она не признать, что Дуэйн Хантер был изобретательным. Во всяком случае, лодка с подстилкой из парусины выглядела гораздо более привлекательно, чем голый пол.

— Нам следовало бы устроиться на ночлег раньше, чем в лампе кончится керосин. Оп, вставай же! — Взяв на руки, он перенес Рослин через борт лодки. — Когда я устроюсь на своем месте, то вытяну край парусины, чтобы нам накрыться. Ты пока укладывайся, а я должен разложить свою рубашку и свитер — к утру они просохнут.

Рослин клубочком свернулась на дне лодки, наблюдая, как Дуэйн положил свои вещи рядом с ее рубашкой, брюками и грязными сандалиями. Пламя в лампе светило уже неровно, вот-вот обещая погаснуть. Когда Дуэйн ступил в лодку, то она начала плавно раскачиваться. Рослин была рада, когда услышала, как Дуэйн положил на пол ботинки.

Ведь он был таким высоким, что, вытянувшись во сне, его ноги, наверняка, будут прямо у лица Рослин.

Она почувствовала, как он вытягивает парусину с одной стороны.

— Накрывайся, как следует, — сказал он ей. — Я как следует проверил, нет ли там какой живности в складках.

Да, этой парусине далеко до лучшего постельного белья, не так ли? Ну, да ладно, нам хотя бы не будет холодно. — Рослин почувствовала, как Дуэйн вытянул ноги. — Мои ноги где-то у твоего лица, да? — спросил Дуэйн.

Она дотронулась до них рукой. — Надеюсь, ты во сне не брыкаешься, — сказала она.

— Бог знает. Было бы лучше, если бы мы оба сейчас… подожди, я сейчас попробую продвинуться немного повыше под сиденьем. Ой!

— Что случилось?

— Думаю, поставил себе синяк. — Она слышала, как он закряхтел, и решила, что он ударился не сильно. — Утром в гостинице синяк станет поводом для разговоров, да?

Рослин предположила, что Изабелла для симметрии наградит его еще одним.

Она слушала, как он устраивался, и, хотя они не касались друг друга, она ощущала его тело каждым своим нервом. На улице квакали древесные лягушки. Было слышно, как плещется вода в озере, и, вторя этим звукам, шелестели пальмы.

— Ты уже спишь? — В темноте голос Дуэйна прогремел как гром.

— Нет, пытаюсь. — Рослин пыталась найти удобное положение и положила себе руку под щеку.

— Извини, что не знаю никаких колыбельных. Когда я был совсем маленьким, моя няня из индейцев пела мне одну, то тебе она, наверное, покажется очень странной.

— Ты, видно, мальчишкой был таким же диким, как индейцы, — сквозь дрему произнесла Рослин.

— Это было неизбежно, особенно, когда… — он вдруг остановился, и Рослин почувствовала, как он беспокойно заворочался. — Забавно, я имею в виду любовь. Любовь к месту, так же как и любовь к человеку. Она проникает внутрь человеческого существа.

— Ты жалеешь, что уехал из джунглей? — спросила Рослин.

— Я не о себе, — ответил ей Дуэйн спустя некоторое время.

— Я думала…

— Нет. Я не жалею. Я все равно так никогда не прочувствовал до конца той жизни, как мой отец. Для него там был и его дом, и смысл его жизни, и игра.

Из разговоров с Нанетт Рослин знала, что Дуэйн был скрытным человеком, особенно, если это касалось его личной жизни, а потому она была вдвойне удивлена, что именно с ней он говорил о своем отце. Может быть, необычность ситуации способствовала столь дружескому расположению? Темнота скрывала их друг от друга, и, возможно, Дуэйн думал, что говоря с ней об отце, он сможет внушить ей спокойствие, и она перестанет нервничать, что осталась с ним одна.

— Наверное, ему было тяжело уезжать из тех мест, — сказала она. — Нанетт рассказывала мне, что он вернулся в Англию, и именно поэтому ты согласился управлять плантациями в Дар-Эрль-Амре.

— Он устал и был болен. Несмотря на то, что он любил те места, джунгли могли бы убить его. В конце концов, он согласился и вышел на пенсию, поселившись в Лоубойз, в графстве Кент, в маленьком загородном доме, оставленном ему братом.

Дуэйн замолчал, а лягушки все продолжали задавать свои вопросы.

— Ты устала, — сказал он через некоторое время. — Должно быть, хочешь спать.

— Эта усталость и не дает мне заснуть, во всяком случае — пока, — ответила Рослин. — Если у тебя есть желание говорить, то мне приятно было бы услышать твой рассказ.

— Как детям перед сном, да?

— Да, — ответила Рослин. Дети в спальне сиротского приюта. Она никак не могла вспомнить это место, где выросли и она, и Джульет Грэй. Сиротский приют — не лучшее место на белом свете. Она никогда не знала теплоты и родительской ласки. Поэтому ей очень хотелось, чтобы Дуэйн продолжил свой рассказ об отце.

— А как живется твоему отцу в Англии? — спросила она.

— Лучше, чем я предполагал. Его письма стали веселее, чем были. Пару лет назад я писал ему, чтобы он переехал ко мне в Дар-Эрль-Амру, но он не согласился. Он сказал, что все здесь наполнено воспоминаниями, а у него нет сил встретиться с ними вновь. Он так и живет в Лоубойз и, кажется, нашел в той жизни свои преимущества. Там любому понравится.