Так было суждено - Неизв.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где? — уже бессильно произнесла светловолосая.
Глаза Марины смотрели прямо на шуфлядку, в которой надежно от людских взглядов и клептоманских ручонок был спрятан медальон.
Светловолосой казалось чем-то невероятным сейчас разговаривать с Кирой, слушать такой родной, но в то же время такой далекий голос. Он проникал вовнутрь, заставляя девушку окончательно и бесповоротно лишаться своей брони, стремительно таять.
Запоздало прибыла радость.
— Кира! — уже другим, живым, раздался голос Марины.
Девушка на другом конце трубки звонко рассмеялась, причем так, что этот смех пусть и не четко, но все-таки слышала и Юля, о которой светловолосая забыла: настолько неожиданным оказался звонок прошлого.
— Я, Маринк, я. Прости, не смогла удержаться и позвонила раньше времени. Поэтому сейчас буквально на пару минут я тебя покину, а потом позвоню вновь. Не теряй, — протянув слова, сказала Кира и сразу же повесила трубку.
Последние слова словно вернули Марину к реальности.
Светловолосая еще какое-то время не решалась отнять мобильный телефон от уха. Девушка словно боялась разрушить что-то.
В какой-то момент лед и холод сыграли со светловолосой злую шутку. Теперь, без всего этого, она прекрасно могла их чувствовать. Не было произнесено ни одного вырывающегося слова, ничего невероятного и, казалось бы, нужного не было сделано. Тем не менее, Марина явственно ощущала на своем затылке, на плечах, а, самое главное, на руке, в которой она держала мобильный телефон, рассекающий взгляд. Он не был напряженным или страшным, но все равно от него по телу девушки пробежался колючий озноб.
Повернувшись к Юле, светловолосая молча заглянула в карие глаза, которые сейчас были почти черными. Может, во всем была замешана игра света, ведь за окном уже давно был вечер, а в комнате горела лишь худая настольная лампа, а, может, просто всепожирающая ярость, которая должна была растянуться хотя бы на несколько минут, сжалась в тугой и плотный комок одной секунды, заполонив все глаза Юли. Но одна секунда взорвалась, и пеплом рассыпалось по комнате душное молчание.
Кареглазая, от которой Марина ожидала все, что угодно, но только не то, что сделала девушка, на пару секунд крепко зажмурилась, словно внутри у нее сражались мысли. Лицо девушки будто кричало: «Не смотри мне в глаза! Я зажмурила их, лишь бы ты не смогла заглянуть в них!» Но и этот крик оказался обманчивым, потому что в следующий миг все изменилось.
Прежняя Юля бы вспыхнула пожаром, стала бы ледяным водопадом, возможно, диким зверем сорвалась бы с места и унеслась в осень. Это сделала бы прежняя Юля. Но ведь все люди меняются. Кто-то быстро, кто-то настолько медленно, что этого никто и не замечает, но неумолимость изменений и превращений всегда будет отражаться на лице человека. Особенно ярко человек изменяется, когда рядом с ним находится тот, кто ему дорог. Он может перенять даже самые обыденные мелочи от близкого: пить кофе и при этом не вынимать из чашки ложку, усмехаться на одну сторону лица, добавлять какое-то странное слово почти в каждое предложение и т. д.
Когда девушка открыла глаза, в них больше не было гнева, больше не было больного сожаления и удивления, только рваное спокойствие, только тягучее смирение. Не отрывая практически отстраненного, но вместе с тем вопрошающего взгляда от серо-зеленых глаз, Юля до капелек крови сжала руки в кулаки, пока по нервам не ударила острая боль, а затем, на силу улыбнувшись — улыбка выдалась оскорбленным оскалом, — произнесла:
— Кира, значит. Ну, нашлась пропажа. Поздравляю с днем рождения.
— Послушай…
— Нет, — спокойно и тихо ответила кареглазая.
Марина осеклась, хотя на языке, порвав горло и искалечив душу, висели непроизнесенные слова.
Кареглазая нарочито медленно — это она делала для себя, а не для того, чтобы показать или доказать что-то Марине — подошла к своей кровати. Розовый огромный Хряк оказался на шкафу, так как сегодня девушке не нужны были объятия даже своего старого друга. Ей не нужны были слова утешения, ей не нужно было ничего, кроме того, чтобы побыть одной. Хотя бы в постели.
Стянув с себя всю одежду — светловолосая отвернулась, хотя до этого молча наблюдала за каждым действием своей прежде неугомонной соседки по комнате — и оставшись в одном нижнем белье, Юля с каким-то извращенским чувством наслаждалась вмиг окружившим ее холодом — была открыта форточка. Постояв так минуты две, кареглазая все-таки надела майку и легла под ледяное одеяло. Впрочем, даже если бы одеяло и было сейчас теплым, для девушки оно все равно бы осталось льдом, так как Юле ото всего веяло холодом, в первую очередь от Марины.
Притянув к себе колени, кареглазая накрылась по плечи одеялом и отвернулась прямо к стене. Время было раннее: всего-то восемь вечера. Но девушка упрямо закрыла глаза, желая, чтобы Морфей как можно скорее унес ее в свое царство снов. Юля была согласна даже на черноту вместо сна, но никто не приходил, а девушка не засыпала.
Марина решила предпринять последнюю попытку поговорить. Осторожно и неслышно ступая по полу, девушка подошла к кровати кареглазой. Мягко склонившись над Юлей, светловолосая протянула руку, чтобы коснуться плеча девушки, но кареглазая внезапно произнесла:
— Слишком холодно. Или ты думала, я не почувствую?
Вместо ответа Марина бережно коснулась плеча Юли.
— Даже не смей, — эти тихие слова укусили руку светловолосой.
— Прости.
Несмотря на то, зол ли ты на человека или нет, но если он тебе хотя бы нравится — по-настоящему нравится, — ты не можешь не простить его. Против своей воли прощаешь.
Юля порезала воздух:
— Просто на плече ссадины. Не трогай, пожалуйста.
Светловолосой не надо было повторять дважды. Сжав руку в кулак, девушка отвела ее от плеча Юли.
— Йомана! Да ты прикинь!!! Да я аж с Арчибальдом чуть с окна не навернулась! Да вообще! Зеленые кирпичи бетону в мешалку, ты представляешь?!
Яна очень эффектно появилась на пороге комнаты Марины и сразу же начала разрывать мозг светловолосой внезапной информацией, яркими эмоциями и просто шумом. На голове у девушки, цепляясь за короткие волосы, развалился котенок — да-да, именно его теперь назвали Арчибальдом — и, делая круглые от удивления глаза, пытался удержаться на месте. Удивился котенок не тому, чему поразилась сероглазая, а тому, как его временная хозяйка слетела с катушек, резко и внезапно.
Марина медленно отложила книгу в сторону — девушка ее даже не читала — и только потом всепрощающе и спокойно посмотрела на свою запыхавшуюся подругу.
— Что?
— Ты знаешь, кто приехал? — уже чуть более спокойно осведомилась девушка.
— Да, — мягко ответила Марина.
— И это все? — фыркнула Яна. Котенок, словно под стать Яне, тоже фыркнул, однако у него это не получилось. — Или ты просто… — сероглазая многозначительно кивнула в сторону кровати Юли. — Кстати, а где она?
— Кто?.. Апчхи!
— Юля. Будь здорова как корова, — улыбнулась Яна, пытаясь увернуться от осуждающего взгляда девушки. — Тэк-с… Где же ее носит? Или на шабаш улетела? — хохотнула девушка.
— Она спит, — посмотрев в сторону кареглазой, тихо протянула светловолосая.
— Так рано же еще… Ну, да не беда! Сейчас разбудим! — беря разгон, Яна влетела на кровать кареглазой. — Вставай! Подъем! Ты всю войну проспала! Юля, где ключи от танка? А мы тут пирожные едим и тебе не дадим, если не откроешь глазки.
Для верности сероглазая хитро стрельнула глазами, выжидая пару секунд, а затем резко вскочила с кровати, так как по закону жанра Юля должна была смахивать сейчас на пробудившийся вулкан, в лаве которого безызвестно должна была сгинуть Яна. Но этого не произошло. Сероглазая поникла и в задумчивости провела по волосам.
— Так… где моя шляпа? — пытаясь усмотреть где-нибудь мелкое четвероногое, Яна стала озираться по сторонам.
— Иди сюда, малыш, — тихо раздалось с кровати Юли.
— О, ты это мне? — милой лужицей расплылась Яна. Юля не ответила.
Котенок, шипя и прижимая уши — прямо как тогда на дереве, — не сводил своих разноцветных глаз с девушки, но все равно приближался к ней: чувствовал, кому обязан своим спасением. Для верности царапнув и без того настрадавшееся лицо кареглазой, Арчибальд полез под одеяло, а уже там, возле живота Юли, свернулся клубочком и заснул.
— Ну, вот, меня даже Арчи кинул… — у Яны задрожала нижняя губа. — Марина, почему меня даже коты бросают?
— Нельзя бросить или потерять что-то, чего ты не имел.
Яна хмыкнула.
— Философствуешь? Типа умная, да? — оскорбилась Яна, обиженно боднув девушку головой, к чему Марина отнеслась с нескрываемой иронией, что-то вполголоса отметив про баранов. — Я тоже, между прочим, умею философствовать!
— Ну-ну, — рассеянно произнесла светловолосая.
— Вот смотри! — Яна вся подобралась и, вдохнув побольше воздуха в легкие, выдавила: — Жизнь — это как смерть, только жизнь…