Дорога цвета собаки - Наталья Гвелесиани

Анна не вскрикнула, будто нарочно, чтобы не прервать последнего восхождения мужа, который даже не почувствовал перекатившегося через него тела. Веревка, которой они были связаны днем, подпирала, свернувшись змеей, его невероятно тяжелую голову.

Дон Жуан шел.

Донна Анна летела…

…Огненные стены мчались вверх. Горящие балки неслись, оставляя за собой клубы дыма, в метре над его телом. Он падал спиной — непоправимо, насовсем. «— Нет! Нет! Нет!» — заколотил он криком в стены. Вспыхнуло перед лицом дикое, сумасшедшее солнце. Он упал на него грудью — упал вдруг ввысь, перевернулся на спину, рванулся и… открыл глаза.

Он лежал под открытым небом, на плаще. Колосья пшеницы обступали его, как истуканы, за упавшими стояками палатки-тента, с которых была сдернута ткань, и столб неусыпного солнца стоял на макушке. Все в природе из-за отсутствия ветра было обездвиженно. Стрекот кузнечиков делал воздух кричащим, воспаленным. Рука нашарила шляпу и накрыла ею голову машинально. Сердце тоже успокоилось само собой. В последнюю очередь стройность приобрели мысли. Годар осознал, что сидит, широко раскинув ноги, среди пшеничного поля и пробует отдышаться.

Навязчивый сон этот приходил к нему нечасто, но Годар стыдился его. Он не любил своего маленького Дон Жуана, который с завидным постоянством плел ему в уши оду и ту же историю, не опуская удручающих подробностей и мужественно отклоняя попытки сновидца затушевать истинные мотивы поступков. Дон Жуан прямодушно сообщал, предлагая с хитроумной усмешкой запротоколировать его слова и возбудить уголовное дело, что в горы он шел не ради гор и даже не ради женщин. Что вершины манили его не вершинами. Что он хотел всего лишь забыться красивым сном. Можно увидеть яркую жизнь на дне рюмки, а можно — в глазах любимой, когда ведешь ее по краю пропасти. В конце концов, насильно он никого в горы не тащил. Что поделаешь, если только там мы — люди… «- Люди?! — ужасался Годар. Да ты же там преступник!»… «- Зато романтичный, — ухмылялся Дон Жуан. — Разве плохо, что коршуны спариваются в воздухе? Ты только представь — опора лишь только друг в друге». Иногда Годар задумывался, и сон благополучно завершался сценой супружеского счастья коршунов. Но чаще Донна Анна погибала. История восхождения Дон Жуана и Донны Анны имела два варианта концовки. Второй — злополучный — вызывал у него, однако, несмотря на неприязнь к личности скалолаза, чувство протеста. «- Сам-то ты!..» — бросил однажды Дон Жуан, отвечая на чересчур назойливые упреки. Да. Сам-то Годар не знал, куда поведет принцессу Адриану, стань он принцем. Разве что туда же. Суэнское королевство, стань он его правителем, вывернется, изловчится, — на то оно и государство, чего не скажешь о бесхитростной принцессе. Годар желал отказаться от руки принцессы даже сильнее, чем от короны. Вдруг и то, и другое в самом деле выпадет ему, не имеющему никакой цели? Все цели его жизни были попутными, без залетов в перспективу. Лицо Донны Анны, к примеру, было всегда одним и тем же: неблизким, ничьим. Годар никогда не видел и не стремился увидеть его наяву — как-никак, это была не его Прекрасная Дама. Но в облике литературной героини смутно чувствовался образ другой женщины — одной из покинутых им. А еще в чертах Донны Анны виделся образ его нового увлечения, и это отравляло надежду заранее. А снился сей сон Годару как раз в разгар очередной влюбленности. Или накануне. Как сейчас. В нынешнем сне Дон Жуан прильнул щекой к ноге мужественной Донны Анны, а Годар увидел на мгновенье Лану и, одновременно, со спины, Адриану — девочку из белого дыма, бредущую стороной в свое привычное далеко.

Порой он, додумывая сон, представлял Дон Жуана в затерянной в горах общине монахов-отшельников. Сидя плечом к плечу со своими созерцательными товарищами вокруг мистического костра, Дон Жуан наслаждался процессом вызревания мудрости. Отблески скупого пламени освещали родные лица, тепло равномерно циркулировало от плеча к плечу… И вдруг мистический костер тух, задутый нежданным ветром. Ну, кто там пошел за спичками, ведь только теперь и стало по-настоящему светло?!

Неуемный скалолаз представал в новой роли настолько прозаично-неприглядным, что Годар начинал злиться на себя за то, что совсем уж опустил своего героя. Конечно же, найдись на белом свете хоть одна мало-мальски достойная конечная цель, тот бы полез ее ради на какую угодно вершину — со всей страстностью азартной натуры, еще не познавшей собственной глубины. Но как найти свое поприще, если нет-нет, да и всплывет заковыристый вопрос: «Люди собираются для того, чтобы дело делать или делают дело для того, чтобы собираться?» Вернулся Мартин с полными флягами — выбритый, застегнутый на все пуговицы, при сабле. Косой росчерк шелковой ленты на его кителе навеял воспоминание о слепых летних дождях, после которых каждая травинка делается сочной, пахнет, как в детстве, и думать обо всех хочется только по-доброму. Годару представилось, что он больше не ругает незадачливого Дон Жуана и даже прикрывает его спиной от осуждающих взглядов посторонних…

Мартин привнес воспоминания об отчем доме и защитил тем самым Суэнское солнце от упреков непривычного иностранца.

— С добрым утром!.. Что-то мне не спалось на свежем воздухе. От нечего делать приготовил завтрак и набрел на озерцо — всего в двухстах метрах отсюда. Представляешь, а мы его и не заметили. Наверное, вчера мы уснули еще на конях, надо было устроить ночлег пораньше. И знаешь, вода в озерце, как родниковая. Я даже искупался. А фляги наполнил из ручья поодаль. Я, наверное, тебя разбудил? Прислони флягу к какому-нибудь обнаженному месту — станет прохладней. Только не ко лбу — застудишь голову.

— Я лучше искупаюсь.

— Ага. Озеро возле коней — я привязал их на берегу. Они обязаны уменьшить его, как минимум, вдвое.

— А палатку ты снял, чтобы мне стало теплее?

— Ну, что ты, я стараюсь ничем не обеспокоить своего спутника. Мне показалось, что ты даже с боку на бок не перевернулся, когда я предусматривал твое пробуждение.

Второй день пути начинался, как и первый, с фиксированного распределения сил, когда Мартин, взвалив на своего коня мешок с общим провиантом и упакованную двухместную палатку, дал тем самым понять, что возьмет на себя, как человек, приспособленный к пеклу, большую часть нагрузки. Годар задумал, что опротестует это решение чуть позже, когда докажет, что и он — человек бывалый. Пока же он довольствовался тем, что выдерживает скорость передвижения, которую тот задал.

Вопреки закону, они покинули Скир хоть и ближе к утру, но в ночь, то есть тогда, когда ставни любопытных обывателей были плотно сомкнуты, и сделали за весь день только два коротких привала, чтобы напиться и пожевать сухофруктов. Серые кони — степняки, выведенные специально для верховой езды по Стране Полуденного Солнца, стоически переносили и медленный шаг, и отчаянный галоп. Поить их следовало нечасто и не не обильно, для чего вполне хватало привального времени у придорожных водоемов.