Дорога цвета собаки - Наталья Гвелесиани

Для того же, чтобы возвести возлюбленную в степень обожаемой, надо поставить самих себя в условия смертельной опасности, когда борьба и сладостно-счастливое напряжение вдвоем, будоража кровь, связывает жизнь тончайшими, глубокими узами. Только тогда и узнаешь цену жизни, считал он, когда не ставишь ее ни в грош.

Это был чудовищный план. Девять раз вел он свою даму по самому острию над бездной. Две женщины оставили его в начале пути и вернулись в громоздкую виллу с натюрмортом. Четверо, сделав пару заходов, отказались от следующего. А три последние, войдя во вкус, обогнали и тоже оставили его, уйдя далеко вперед. Веками поэты и читатели, симпатизируя ему, все-таки осуждали — хоть частицей сердца — за ветреность и непостоянство. А ведь он умел быть верным до гроба. Просто возлюбленные оставляли его то по эту, то по другую сторону, так и не вкусив до конца нежности. А что касается ветра — в развороченной душе Дон Жуана ветра было достаточно.

Расставшись с креслом, Дон Жуан замедленно приоткрыл дверь в спальню.

Донна Анна уже сидела на заправленной постели, завернувшись после душа в махровое полотенце. Она тревожно-вопросительно посмотрела в лицо мужа, надеясь поймать его блуждающий взгляд.

— Видишь ли, Анна, — сказал Дон Жуан торжественно и тихо, — я — альпинист. Ты знала это заранее. Я должен идти в горы.

— Так скоро… — протянула Анна упавшим голосом.

— Да. Но ты пойдешь со мной.

Донна Анна продолжала скрупулезно выуживать взгляд мужа, но к выражению ее лица пристала неопределенная улыбка, которой она попыталась испытать Жуана на серьезность.

— Но ведь я не скалолазка. А если я разобьюсь?

Вопрос заставил Дон Жуана съежиться (внутренне, разумеется). Но он совладал с собой и заявил громче:

— Я буду страховать тебя. Ты же знаешь, что все мои восхождения завершались удачно.

— Так же, как и похождения?

— Анна, ты пойдешь со мной в горы?

Донна Анна была достаточно умна для того, чтобы не тратить время на раздумья.

— Мы пойдем на трехпиковую гору?

— Нет, я уже когда-то бывал там, а штурмовать одно и то же скучно. Думаю, двух часов на сборы нам хватит. Я уже почти приготовил все необходимое.

— Как, так скоро?

— Да, моя дорогая.

Дон Жуан быстро вышел. Он боялся, что промедление поколеблет его решимость, и тогда придется идти в кабак и, залив горечь потери, вновь бродить по свету в поисках новизны, способной утомить его всего за медовый месяц, равный свежести натюрморта.

Вскоре они уже стояли у подножия скалы, скорее широкой, че м =высокой, похожей на одинокого сурового серого слона с единственным бивнем. Кончик бивня и был той вершиной, которую предполагалось одолеть.

Дон Жуан незаметно глянул искоса на любознательные черные глаза, резко выступающие на мраморно-белом лице, еще сохранившем следы затянувшегося отдыха. Он подумал, что мог бы еще некоторое время любить ее здесь, внизу, не взваливая на хрупкие плечики своего горного неба — капризного, своевольного. Настроив незаметно фотоаппарат, он сделал неожиданный снимок. Хотел запечатлеть двойственный взгляд: любознательный снаружи, а внутри, под радужной оболочкой, такая укоризна и тревога, что Боже мой, как не умереть уже сейчас, не простив себе преступного счастья, за которым крадется беда! Или же, как не посмеяться, рассматривая фото постфактум с любимой, в случае удачи, рассчитывать на которую было безумно? Донна Анна была самой прекрасной женщиной из всех, кого он знал, а скала, на которую требовалось совершить восхождение, считалась одной из самых опасных в округе. Путь сулил немало неожиданностей.

Супруги обвязались веревкой и пошли по пологому на первых порах склону.

Начало дня сложилось пасмурно. Но уже через час небо залила почти слитая с голубизной позолота невидимого прохладного солнца. Это приободрило женщину. Волнистые волосы стали похожи на поверхность моря с ярко-рыжим отливом. Оставляя изжелта-бурый цвет, несся минеральный родник. Донна Анна подставила под искрящуюся струю сложенные лодочкой ладони и стремительно поднесла к губам.

Дон Жуан сделал еще один неожиданный снимок. Анна, заметив, повернулась к нему, потянулась всем телом, прощающе улыбаясь. Жуан щелкнул еще раз. Он почувствовал, что это очень удачный снимок, который будет долго вдохновлять их на вилле в случае удачи: так он продлевал жизнь внизу, чтобы не идти в горы сразу же после спуска.

— Жуан, у меня кружится голова, внизу так мелко!

Анна жгла ему взглядом спину, а он, поминутно оглядываясь, импровизировал, поглаживая веревку:

— Не надо смотреть вниз. Смотри на вершину. Мы связаны одной веревкой — ты и я. Хочешь — пройди вперед. Ты можешь взойти на вершину первой. Ты можешь пойти выше вершины — одна, по воздуху, бросив меня на высшей точке опоры. Я не очень обижусь. Не оглядываться назад — это главное. Когда-нибудь, возможно, ты будешь вести меня по склонам, а я найду долгожданное счастье в вечной погоне за тобой. Но теперь… Теперь ты должна следовать строго по моим следам.

Из-под ботинка Дон Жуана откололся плоский острый камешек. Скользнув по ноге Донны Анны, он причинил ей боль даже сквозь брезентовые брюки.

— Ах, Жуан, мне нужен лист подорожника!

Он улыбнулс этим забавным трогательным словам, и Анна, прочитав его мысли, рассмеялась. Дон Жуан пришел в восторг от того взаимопонимания, которое еще только налаживалось между ними. Спустившись к жене, он нежно прильнул щекой к ноге в свободных брюках. Никогда не любил он горы и женщин так сильно.

Тропа, которую они прокладывали, неумолимо набирала крутизну и скоро встала на одном участке стеной. Оставшуюся часть дня они молча отвоевывали сантиметры у отвеса в тридцать метров. Но Дон Жуан хорошо знал, что усталость, капризы, слезы — впереди. Ведь это был только первый день восхождения.

Багряные вершины соседних гор напомнили о закате.

— Не ты ли создал эти горы, извергая кровь из сердец своих возлюбленных? — ввернула между прочих шуток Донна Анна.

Они уже организовали ночлег на уступе и лежали рядом, плечом к плечу, снова счастливые, притихшие…

— Горы не так уж насыщены красным, — сказал серьезно Дон Жуан. — Посмотри, как порозовели склоны. Розовый цвет — цвет здоровой инфантильности. Им пропитаны и облака, параллельно которым слепо бежит наш слон. Не пройдет и недели, как мы оседлаем его бивень.

Решимость их скрепил долгий поцелуй.

Плыли по небу в соитии, находя опору только друг в друге, забывшиеся надменные коршуны.

А потом между лежащими на уступе людьми встрял сон. Густой и въедливый, он распался на две неравные части и покрыл их, двуликий, каждого по-своему. Дон Жуан шел в самое небо по упругому воздуху и вел за собой на веревке Донну Анну. Он высматривал в вышине зоркие глаза Марии из Магдалы. А Анне снилась вилла. Широкая двуспальная кровать с верблюжьим одеялом и подушкой из лебяжьего пуха. В подушке утопал большой черный камень с розоватым отливом. «Откуда здесь камень? — подумала она. Его нужно столкнуть с кровати». Анна налегла на него, но не смогла сдвинуть с места. Тогда она перевалилась через камень и слетела, как перышко, на пол, который был наяву бездной…