Разведчик с Острова Мечты - Алексей Тихонов

Шагалан вытерпел второй за последний час взгляд живых, проницательных, может, только не таких жестких глаз, освещавших грубоватое крестьянское лицо. Мужчина улыбнулся в усы:

— Значит, говорят, дерешься здорово?

— Не то слово здорово, господин Ааль, — с придыханием затараторил рядом Куля. — Истинный Бог, никогда подобного не видал.

— Хорошо. Доброму ратнику всегда у нас занятие найдется.

Из-за стола поднялся мрачный Бархат:

— И так полно лишних ртов. Куда еще одного?

Ааль чуть повел в его сторону бровью:

— Дармоеды расплодились — в том ваша вина. И коль этот удалец один четверых побил, то гнать надо не его, а тех четверых болванов. Тогда и ртов поубавится.

— Но ведь непонятно, что он за птица. Про себя сообщать не хочет, темнит. Если…

— Прекрати, — оборвал Ааль и повернулся к юноше: — Не обижайся, парень. Как, слышь, тебя звать?

— Шагалан.

— Не обижайся на Бархата, Шагалан. В последнее время он слишком много работал, усталость обострила его и без того непомерную подозрительность. Мне же ты, наоборот, симпатичен.

— Благодарю, — скупо ответил юноша.

— Нам нужны такие парни, как ты, молодая, горячая кровь. Только вы способны вдохнуть новые силы в дело. А если при том еще обнаруживается и воинский талант… Такими ребятами мы не вправе разбрасываться!

Ааль совсем уж доверительно обнял Шагалана за плечи и неспешно повел в глубь комнаты, словно не желая делить дружескую беседу с остальными.

— С этой стороны все прекрасно, сынок. Проблема возможна в другом. Сумеешь ли ты объяснить, чего хочешь у нас добиться? Ради чего готов рисковать жизнью? Надеюсь, понимаешь, риска тут бывает с избытком?

— Понимаю, сир. С объяснениями же никакого сомнения: моя единственная цель — борьба с мелонгами. Они сделали меня сиротой, уничтожили мой дом, поработили мою страну. Долги подлежат оплате их поганой кровью. Если вещаемое о вас, сир, соответствует истине, я получу шанс осуществить свою месть.

Лицо Ааля просияло — он явно услышал то, что страстно желал услышать. Атаман развернул Шагалана к свету и вгляделся в него, улыбаясь.

— Отлично сказано, мой мальчик! Ты действительно попал в нужное место. Здесь собрались люди, главной заботой которых как раз и является освобождение Гердонеза. Я постарался отыскать лучших из тех, кто наполняет сейчас нашу страну, — униженных, ограбленных, оскорбленных. Мы уже немало пережили и многого добились. Нас гоняли по лесам и горам, мы голодали и теряли товарищей, но терпели. Терпели, потому что верили — настанет час, и мы сами разгоним белокурую свору по этим чащобам, где она и сгинет на веки веков. И ничему не пошатнуть нашей веры! Будет, обязательно будет решающий бой, день жестокой битвы добра со злом. Кое-кто сомневается в победе, но я говорю — она придет! Таких как мы — десятки, даже сотни тысяч. Если каждый отдаст свои силы в общий поток, мы сметем язычников, словно весеннее половодье! Пепел и кровь Гердонеза взывают об этом, они не простят трусости и колебаний! Ты, полагаю, слышал, мы добились кое-чего на севере. Немало захватчиков и их приспешников головой заплатили за совершенные злодеяния, однако основная работа еще впереди. Путь к свободе долог и труден, он потребует множества жертв и подвигов. У каждого появится шанс стать героем… Если будет на то воля Творца, это получится и у тебя, сынок.

Раскрасневшись от собственной эмоциональной речи, Ааль перевел дыхание. Остальные не проронили ни звука.

— Конечно, долгие годы борьбы требуют также и солидных средств. Люди должны есть, одеваться, вооружаться. Чем-то помогают крестьяне, но их закрома скудны… Улавливаешь мою идею, сынок?

— Вы о лихом промысле, сир? — отозвался ровный голос Шагалана. — Я прекрасно понимаю, ремесло это не очень почетное, но неизбежное. В конце концов, одни проливают за свободу свою кровь, прочим же следует поделиться доходами. Пусть даже по принуждению.

— Молодец! — расцвел Ааль. — Видишь, Бархат, наш юный друг не только умел и храбр, а еще и благоразумен. Гран здорового цинизма на бадью возвышенного порыва — то, что нужно! Помяни мое слово, именно такие ребята однажды войдут победным маршем в Ринглеви! Они не впадут в беспощадный разгул, но и не помрут с голоду из-за романтических догм. А ты намеревался его повесить! — Он покачал головой: — Ну, все, решено. Остаешься у нас. Дня два-три осмотреться, обвыкнуться, познакомиться с людьми. После подумаем о твоем боевом крещении.

Атаман обернулся к дверям:

— Куля! За то, что привел такого способного парня, тебе прощается сегодняшняя оплошка. Ряж не вернулся? Приедет — пусть определится с командой и снаряжением. А пока отведешь новичка к Опринье, скажешь, чтоб устроил и накормил. Ну, ступай, сынок. Да, Куля! Передай Опринье: надо выслать пяток людей навстречу Ряжу — он что-то запаздывает, а может доставить неплохую поживу. Если получится, вечером закатим знатную пирушку. Заодно отметим и твое, Шагалан, появление. Ступайте.

Когда они вышли на крыльцо, у подножия уже копошилась кучка любопытствующих. Напустивший на себя суровый вид Маглис сдерживал их древком копья.

— Уф-ф, — негромко выдохнул Куля, утирая мокрый лоб. — Ловко, однако, все сладилось. Я уж чаял — конец, быть беде. Особливо струхнул, как Бархат на тебя навалился. А теперь вроде и ничего, все оказались молодцы, едва ли не герои! Ловко! Хотя, конечно, кабы не Ааль… Все-таки большого ума человек.

— Давно у него? — вскользь поинтересовался разведчик.

— Скоро уж год. Как он в здешние края направлялся, так наша ватажка к нему и прибилась. Под сильной рукой и надежней и сытнее… И вот что. Ты, Шагалан, за ту стычку у брода на меня с ребятами зла не храни. Мы свое дело делали, ты, как выяснилось, — свое. Убивать тебя никто не собирался, деньги бы забрали и все. Если б не супротивился, вообще бы пальцем не тронули.

— Ерунда, забыто. Сами меня извините. Помял я вас там немного, но без этого, понимаете, мне сюда бы не добраться. Потому тоже не обижайтесь.

Лицо Кули расплылось в неуверенной улыбке:

— Согласен. — И они пожали друг другу руки.

Снизу встретили этот жест одобрительными возгласами. Спустившись с крыльца, двинулись сквозь группу из десятка человек, оказавшуюся на удивление плотной. Со всех сторон неслись вопросы, тянулись руки. Куля, волоча Шагалана за собой, как мог отбивался на ходу. Вырвавшись наконец на волю, они пошли по улочке, но двое из любопытных уцепились хвостом. На середине улочки Куля развернулся, сердитый:

— А вы чего привязались? Совсем одичали, на свежего человека сразу кидаетесь? Оставьте в покое!

— Кончай собачиться, Куля. Не съедим мы его.

Подошедшие были молоды. Точнее, по-настоящему молодым следовало считать одного из них, не исключено, даже ровесника Шагалана. Высокий светловолосый парнишка выглядел очень худым и слегка сутулился, единственная яркая деталь на бледном лице — большие голубые глаза. И еще разведчику запомнились его руки — длинные нервные пальцы слабо представлялись с мечом или плугом. Второй был не молод, а скорее моложав. На вид ему дали бы лет двадцать, но на деле вполне могло оказаться и под тридцать. Круглое открытое лицо, ворох рыжих волос, крупный нос, толстые губы. Немного ниже первого парня, зато ощутимо крепче. Приблизившись, оба минуту топтались в замешательстве, потом светловолосый заговорил: