Преподаватель симметрии. Роман-эхо - Андрей Битов

— Господи! Какой измены??

— С этой шлюхой Марлен.

— Да не изменял я тебе с ней, если это была ты же! Где логика?

— А тут только одна логика и осталась.

— Какая логика! Если ты не ездила к Хаппенену, то откуда керосин?

— Это просто. У меня в той части острова, за леском, склад.

— Ума не приложу, как ты сумела так перевоплотиться?

— Это как раз просто. Когда мы воспитывались в монастыре, то на Рождество разыгрывали прекрасные вертепы. Мне всегда доставалась роль ангела, а Марлен — черта…

— Слушай, уймись. Врешь, как два человека. Это не Голливуд, а два человека. Не три. Ты и я. Я и ты. Всё! Двое.

— Ах, если бы… — вздохнула Марлен голосом Лили, прижимаясь к нему плечиком.

— И ради этого ты обрилась повсюду налысо?

— Я давно собиралась это сделать, до твоего приезда, — сказала Лили голосом Марлен.

— А тату?

— Тату?.. — сказала Лили. — Это все Марлен. Это она в детстве по глупости сделала. Кстати, что у нее там? Я давно не видела.

— Кажется, лилия… Давай посмотрим.

— Ну уж нет! — сопротивлялась Лили, брезгливо отпихивая его готовность.

— Ну уж да! — кричала Марлен, грубо ухватываясь за нее.

Все вдруг сникло и опустилось в Урбино. Он зарыдал.

— А не пошли бы вы обе!! — вскричал он. — Я иду собирать вещи.

— А это я написал именно тебе, Лили. Не Верди, не Марлен.

Он подал ей тщательно заклеенный конверт, на котором размашисто было начертано:

Без адресата и обратного адреса. Хаппенен нетерпеливо плескал веслом, как Марлен хвостом.

— Скорей! Мы не успеем до бури!

И действительно, в небе сотворялось нечто небывалое. Края его загнулись, как у китайской пагоды, а сердцевина провисла, как бомба.

Все здесь ожидало его скорейшего отбытия.

Они уже пересекли половину пролива, когда эта черная бомба оторвалась, как капля.

— Лили! Я вспомнил! — кричал Урбино, захлебываясь, изо всех сил выгребая обратно к острову. — Я вспомнил это слово из кроссворда.

     Подобрал его военный катер. Когда из него выкачали всю воду и он задышал, то первым сло­вом как выдохом оказалось «Хаппенен!».

      — Со мной был еще один! Где он?

      Ему дали хлебнуть виски. Он хлебнул и по­плыл в других волнах...

The more we live —The more we leave.The more we choose —The more we loose.The more we tryThe more we cry.The more we win —The greater is sin.To reach the aim —Obtain the same.The only law —Loose Waterloo.The only way —Just run away.

ПОСЛЕДНИЙ СЛУЧАЙ ПИСЕМ

(Pigeon Post)

Во сне заранее успели сообщитьмне о твоем приезде… Черт!проснулся слишком рано, опоздална, в рифму приблизительный, вокзаледва поспел, ругая на чем свет(едва светало…) слуг нерасторопность:успели опоздать с такою вестью!К часам был подан трап. Пришлось спуститьсяи попадать в объятья поджидавшихменя каких-то крохотных вьетнамок:„Прочь! кыш! я не гурман!“ — Они вспорхнули стаей,корабль ушел, я опоздал безбожнои казнь придумал лучшему слуге,успевшему ко мне до пробужденья:За расторопность. Экая бездарностьстарания прилежного успетьи тиканьем отмерить время жизни,лишая жизни — время…Как — за что?!за то, подлец, что не щипнул служанку,не выпил лишней кружки и успел,не опоздал остаться в сна пространстве —за дверью, с петухами остывая!

Так, наконец-то вырвавшись из бреда,я резко сел, бессонно огляделся:„Ну ночка! ну и ну… помстилось просто“. За ночьмне кто-то поменял обивку на диванеи переставил стены. Там, напротив,где я уснул вчера, — теперь прямоугольник,поросший кустиками пыли… в этой чаще —другой, геометрически подобный:вниз адресом письмо, с крестом диагоналей…Две нитки с уголков сходились в узелок —то змей воздушный!.. — тоненькая нитьтянулася к окну. Окно слегка серелои было как конверт… В пыли лежит окно,и светится письмо в оконном переплетеи рвется в небо улететь. Такое диво связи —вполне понятно. Я устал гадать:означить круг потерь — всегда полезней…Надорвано окно. Босой, озябший почерк.На подоконнике повис клочок тумана…„Вчера я слишком раноуспела на вокзалне жди не опоздайцелую спи прощайМаркиза Меранвиль“…Тьфу, пропасть!Я порвал. Я отвязал шнурок.Кто, в наше время, письма пишет, право?..Письмо взлетело высоко, кивая ветру,над прусским бывшим городком зарозовело,опередив восход и обозначив, что наконец сегодня настает!Я улыбнулся, я смахнул с лица:„Ну будет, будет!..“ — было это бред,напоминало сон.Я ковырял обивкицветочек, южный, как бы итальянский…как он здесь пророс? —на аккуратной, пыльненькой поляне —письмо лежало.

В пространстве, как всегда, соблюдена небрежность:вот щель в полу, откуда бьется свет, —что там внизу? — зловещая пирушка;но, слава богу, им не до меня.Вдруг — спор фальшивый, ссора, голосарастут, и двери — дерг!и смех вульгарный: „Да ну его!“ — уходят навсегда.И так сойдет, мол.Спят мои предметы,чужие тени одолжив в былом пространстве…Как свет погасший тороплив в тени!И крик трепещет по соседству с горлом! —так много ужаса в себе содержат вещитвои, недоказуемо меняясь:вернувшись — занимают свое место!..Вот на гвозде совсем мое пальто,в нем нету человека, и, однако,враждебным бархатом воротничок подбит,а тень гвоздя лежит навстречу свету…Мне мир моих спасений непонятен!Так испугавшись разных пустяков,меня предавших столь неуловимо, —почтовый ящик, найденный внезапнона месте тумбочки,меня не удивил,а даже умилил… Я усмехнулсяи в щель просунул палец.„Вот и все“, —подумал ровнои, не разуваясь,беспечно навзничь лег, закинул руки:„До потолка возможно ли доплюнуть?“ —Простые мысли в голову пришли:поставить чайник, марочку отпаритьи дочке подарить.„Да, да, войдите!“И нету никого.Письмо куда-то делось.В пыли примятый след, вполне из-под письма —но нету и его. Сюжет, весьма забавно,прилег доспать…Прийти пора рассвету,а мне зевнуть: как смят конверт постели!и лампочки подвешена печатькконверту потолка,письмом закрыта печка,потрескался паркет форматами письма…и шизый голубь сел на подоконник,где пишется обратный адрес сна.

Научный факт: эпистолярный жанрнам породил когда-то жанр романа…Ах, было средство в Средние века —подарок жизни знать и понимать игру:погибнуть или умереть —и наслаждатьсясвободой выбора из двух,предпочитая случай…Как будто им известно было, будточитали книгу жизни до рожденьяи был известен им при жизни их роман,написанный про них…Единственна случайность!Слова СУДЬБА и СТРАСТЬ про них, про них,про них!Для нас, для нас! — театр их движений:альковный рок, воздушный почерк шпаг,паденья — окончательность… Роман„Записки голубя почтового“ — прекрасен!

.. Картинка детская: „неверная женапоследним поцелуем сражена“.Старательно плечо обнажено,падение корсажного цветкаи пленницы махание платка —для будущих возможностей киновот „птичка вылетит“ в темничное окно,и голубь, крыльями взбивая облака…Стена монастыря, увитая плющом,облатка опускается в вино,в глазах твоих становится темно,а сталь ревнивая потеет под плащом —в тени стены, увитой тем плющом,по лестнице звон шпор и помноженье ног…И силу зрительный здесь набирает ряд(чтобы успеть наш оператор мог) —так долог поцелуй прощальных строк…И стоит жизни — смерть! и стоит риска взглядсейчас, сейчас! потом — любезный яд…Что в этом ритуале — жизни срок?О знание, что жизнь идет сейчас!та невозможность разделения на части,счастливо называвшаяся „страстью“,что до сих пор уныло ноет в нас:„Ты?..“ — „Я“. — „Когда?..“ — „Сейчас!“ —вот корень слова „счастье“.А мне пора домой, а мне пора из дома —дорога „к счастью“ хорошо знакома.

Мы будем в прошлом жить! И это сущий рай —сознание, что в будущем ошибкумы жизни совершили лишь однажды —и хватит.Жизнь хамит, а смерть — любезнахотя бы тем, что не пройдет, как боль.Верна нам смерть, и наша ей изменане оттолкнет ее. Она — дождется.До встречи что осталось? Вечный миг —промолодеть до первого шлепкаи стать ничем, что смотрит на меня…с такой любовью…хуже мне не станет.

Посмертные записки