Ответный темперамент - Анна Берсенева

Безопасность, конечно, была относительная: фронт подошел совсем близко, не исключено было, что немцы возьмут Тамбов, город бомбили, и во всей его атмосфере чувствовалась тревога. Но все-таки это был город – с мощеными и заасфальтированными улицами, хорошими каменными домами, парком вдоль набережной Цны… Таня была городской жительницей, и то, что с первых дней войны она оказалась вырвана из привычной среды, ввергло ее в растерянность и страх.

Но теперь, полгода спустя, она старалась не думать об этом, не вспоминать. То есть не думать о войне было, конечно, невозможно: город был наводнен военными, и в госпитале, где Таня дежурила по ночам, чувствовалась прифронтовая обстановка, и все везли и везли туда раненых. Но это была уже другая война, не война-хаос, а война-работа, и для того чтобы справиться с этой работой, требовалось лишь усилие воли, а его Таня делать научилась. И то, что совсем недавно вся ее жизнь, вся она, Танечка Луговская, была сплошная ветреная беззаботность, вызывало у нее теперь недоумение: неужели это было с нею?

Теперь забот у нее хватало, но они никак не относились к ее личному положению. Да и что ее могло заботить в собственной жизни? Она училась, работала, быт ее был устроен, и по военному времени даже отлично устроен, а то, что она уставала, так все уставали, и гораздо больше, чем она; не было во всем городе Тамбове, наверное, ни одного человека, который отдыхал бы в войну. И нигде во всей стране такого человека не было.

Она училась, работала, уставала, и зима прошла почти незаметно, снежная тамбовская зима, – город три месяца пахнул только снегом, свежо и остро. И так же незаметно прошла первая весна: вскрылись ото льда обе реки, Цна и Студенец, оттаял снег на береговых откосах, и показалась из-под снега темная, влажная, блестящая, как уголь на срезе, необыкновенная, никогда Таней не виданная земля – тамбовский чернозем. А уж потом все пошло быстро: яркая трава покрыла эту прекрасную землю, деревья оделись зеленым лиственным туманом – наступил апрель.

Когда Таня вышла из госпиталя, было еще совсем светло. С реки тянуло холодом, но это был приятный холод, вечерний, весенний, наполнявший бодростью. Правда, бодрость была сейчас Тане совсем ни к чему: она специально поменяла дежурство с ночного на дневное, потому что в воскресный день занятий в университете не было, а значит, можно было поработать в госпитале днем и хоть одну ночь выспаться. Так что сейчас, идя через госпитальный парк, она старалась не расплескать свою усталость и сонность, а поскорее донести их до дому, до кровати.

Возле старого дуба Таня все же остановилась – она всегда останавливалась здесь. Дуб был даже не старый, а древний, ему было четыреста лет. Он остался от большого дубового леса, вырубленного еще до революции, когда строили этот дом для фабриканта Асеева. В бывшем асеевском доме, точнее во дворце, и располагался теперь госпиталь.

Странное это было здание! Таня не очень-то разбиралась в архитектурных стилях, но даже она видела, что здесь они составляют затейливую смесь и снаружи, и внутри. В доме была широкая мраморная лестница, и резные, темного дерева панели на стенах, и причудливая лепнина на потолке, и расписные плафоны. Много было в этом доме такого, что делало бы жизнь в нем пленительно прекрасной, если бы не была эта жизнь для его нынешних обитателей наполнена горем и болью.

Дуб стоял посередине усадебного парка, и, проходя мимо него, Таня каждый раз думала, что вот точно такой же дуб подсказал князю Андрею, что жизнь не кончена в тридцать три года.

Но сейчас она все-таки очень устала, поэтому торопилась домой и возле дуба почти не задержалась. В хирургическое отделение, где Таня работала санитаркой, поступили сегодня новые раненые, все тяжелые, и за день ей ни разу не пришлось присесть.

Она жила совсем рядом с госпиталем, на той же улице через один дом. С жильем Тане полгода назад, когда она только пришла в Тамбов, повезло необыкновенно, вряд ли кому-нибудь из эвакуированных повезло так, как ей. Старушка, которая сразу велела звать себя не по имени-отчеству, а тетей Маришей, пожалела одинокую, растерянную, измученную московскую девочку и сдала ей жилье, хотя у девочки не было никаких вещей, чтобы платить ими за него, и денег тоже не было, да если бы и были деньги, то они все равно мало чего стоили.

Подходя к дому, в котором нашла пристанище, Таня каждый раз любовалась им, хотя бы мимолетно. Он так же был достоин восхищения, как госпитальный дворец, хотя напоминал скорее теремок, только почему-то на европейский лад.

Тетя Мариша рассказывала, что когда-то здесь была дача купца Толмачева, у которого она работала кухонной девчонкой. Справа в доме была башенка, слева резное крыльцо, да и весь он был украшен резьбой, его наличники и карнизы выглядели, как подзоры на рукодельной скатерти. Даже не верилось, что в таком красивом и необыкновенном доме могут жить самые обыкновенные жильцы. Но именно так и было: комнаты бывшей купеческой дачи давно уже стали простыми жилыми комнатами.

Послышался топот, и в конце улицы показались всадники – шла кавалерийская часть. Таня остановилась. Она уже подошла к своему дому, переходить через улицу ей было не нужно, и всадники ей поэтому не мешали. Она просто смотрела, как они идут.

Они не скакали, а направляли коней неторопливым шагом. Было в их движении что-то такое живое и беззащитное, от чего сжималось сердце. При взгляде на них совсем не казалось, что вот сейчас они накатят лавиной и победят всех врагов, как в сказке. Очень уж не сказочные враги им теперь противостояли…

– Таня! – вдруг услышала она.

Таня вздрогнула – голос донесся из конного строя. Но кто ее мог оттуда звать?

Один всадник отделился от остальных и направился к ней. Она смотрела почему-то не на него, а на коня. Конь был гнедой, большой и усталый. И только когда этот усталый конь остановился перед нею, Таня подняла глаза.

Сверху, с коня, на нее смотрел Дима. Он смотрел тем внимательным взглядом, каким смотрел всегда, – словно думал о чем-то своем, но вместе с тем это «свое» было непонятным образом связано с Таней, и получалось поэтому, что он думает о ней. И какой же это был взгляд! Такой знакомый, такой родной, что, встретив его, Таня почувствовала, как охватывают ее счастье, слезы, восторг – все одновременно.

– Дима… – проговорила она. – Дима! Как же ты здесь?

Любых слов, любых вопросов, любых взглядов было мало, чтобы выразить то, что она чувствовала сейчас!

– Нас перебрасывают, – сказал он. – Сформировали часть и перебрасывают. На фронт. Я так и думал, что все-таки тебя встречу, Таня.

– Я здесь рядом живу! – задыхаясь от счастья, воскликнула она. – Господи, Дима! Прямо в этом доме. Но как же ты… Куда же ты?!

Она вдруг поняла, что сейчас, вот прямо сейчас он вернется в строй и исчезнет, так же неожиданно исчезнет, как появился, и, может быть, она никогда, никогда больше его не увидит. И ничего не успеет сказать ему, спросить…

Кто-то окликнул его из строя, и оклик прозвучал командно, жестко, резко.

– Женька живой, все в порядке. Я постараюсь прийти, – торопливо сказал Дима. – Вот в этот дом, да?

– Да! Дима, приходи, пожалуйста! Обязательно!

Она крикнула это уже ему в спину. Дима повернул коня, через мгновенье оказался в строю, а еще через мгновенье исчез. Исчез! Кони шли мимо, топая и пофыркивая, а его уже не было, Таня напрасно провожала взглядом всадников.

– Пожалуйста!.. – глотая слезы, повторила она. – Как же так?

Глава 3

– Ох и затейливая ты, Татьяна! И парень твой тоже. – Тетя Мариша качала головой, оглядывая не столько Таню или Диму, стоящих перед нею, сколько коня, которого Дима держал в поводу. – Куда ж я его дену-то, а? У нас и сарая даже нету, не то что конюшни.

– Тетя Мариша, ну он же никому не помешает! – Таня смотрела на нее умоляюще. – Постоит во дворе, и все.

– А как ржать станет, соседей перебудит? Ладно, – вздохнула тетя Мариша. – Пускай уж стоит. Что ж теперь, если парень на фронт уходит. Пойдем, – обратилась она к Диме, – покажу, куда поставить. Вон туда, под навес.

Вид у нее все-таки был недовольный, и Таня догадывалась, почему: не из-за неудобств, которые могут быть связаны с конем, а из-за племянника Жорки. Тетя Мариша не скрывала, что имеет на Таню виды именно в связи с этим племянником, который работал на сортировочной станции, имел бронь и, навещая тетку по выходным, многозначительно поглядывал на ее московскую жиличку.

До тети-Маришиного племянника Тане и раньше не было дела, а сейчас ей не было дела ни до кого и ни до чего. Она была так счастлива, что Дима не исчез, все-таки пришел! Все самое главное, что было в ее жизни, было главным и для него тоже, и когда она увидела его, то поняла, что это главное по-прежнему есть на белом свете и не исчезнет никогда.

Дима отвел коня под навес и вернулся к ожидавшей его у крыльца Тане уже один, без тети Мариши.