Укразия - Николай Борисов

Энгер с презрением посмотрел на погоны, на крест и аксельбанты, бросил их на пол и растоптал погон.

— С этого момента, став адъютантом, я жил, как на динамите. Я не мог открыться организации, так как были провокаторы. Я пошел здесь в контр-разведку, желая найти, уловить связь с вами.

Рассказ Энгера прервала сильная орудийная канонада. Это бронепоезд обстреливал штаб и порт. Все бросились к окнам, забыв обо всем. Все мысли на улицу. Все мысли с дерущимися товарищами.

— Через десять минут Галайда должен войти в город… И если нас не расстреляют…

— Нет, — крикнула Катя, — я не хочу этого!

Все улыбнулись. Дройд лихорадочно записывал в книжку. У него получилась блестящая корреспонденция. Из строчек падали фунты, фунты, и Дройд вкушал радость их растраты.

Глава XLI

Последние часы Укразии

Раннее утро встретило генерала Биллинга в штабе. С театрализованной решимостью генерал мерил кабинет, бросая серьезные взгляды из-под нахмуренных бровей.

— До последней капли крови!.. Держаться во что бы то ни стало!

Генералы и офицеры слушали и думали: «когда же ты кончишь», и косились в окно на улицу.

На улице то и дело мелькали толпы спешащих людей, в панике бегущих в порт в последней надежде на иностранные пароходы.

Бегут…

Паника…

— Да, держаться. Мы ученики Гинденбурга! Я буду руководить лично всей операцией, — и, подумав, добавил: — из порта.

В штабе замерла жизнь. Все, кто успел, сбежали, и теперь последние, находящиеся в штабе, добыв из цейхгауза солдатские шинели, поспешно переодевались.

Утро, как назло, было хорошее. Солнце манило на улицу, но у всех офицеров была тоска, острая тоска по жизни. Никаких идей, а только одно — жить, жить и жить…

Стрельба не умолкала…

Это брали еще вокзал и здание судебных установлений. Потом вдруг тишина.

Подозрительная тишина, ни одного выстрела. Зазвонил телефон.

Биллинг быстро подошел и снял трубку.

— У телефона командующий областью.

— Вокзал в наших руках. Прекратите бесполезное сопротивление. Говорит комендант города Макаров! — резко прозвучало в телефон.

— Мерзавец! — захлебываясь прокричал Биллинг. — Я тебя первого расстреляю, подлеца. Через час я вас всех успокою.

— Все будет успокоено раньше, чем через час, — с насмешкой ответил Макаров.

Биллинг нервно сорвал трубку телефона и нервно бросил на пол.

— Мерзавцы, я им покажу!

Офицеры не имели случая покинуть комнату и с тоской поглядывали на дверь, ища этого удобного случая.

В дверь вбежала в распахнутом манто Самарова. В руках был баульчик, из которого выглядывал шелковый чулок.

— Спасайтесь, генерал, спасайтесь!

Манто упало, и она без сил опустилась на руки генерала. Она была в одной рубашке, сорванная страхом прямо с постели.

— Помогите! Воды! — закричал Биллинг.

Но офицеры, воспользовавшись случаем, эвакуировались через дверь. И теперь бежали по лестнице, срывая погоны.

— Воды! — крикнул генерал, укутывая в манто Самарову.

И, усадив ее в кресло, генерал бросился к звонку. Но звонок никого не вызвал из пустых коридоров и комнат штаба.

Бежать, бежать… И торопливо открыв ящик стола, генерал стал вынимать деньги.

Самарова, приоткрыв глаза, следила за генералом и, увидев деньги, пришла в себя. Открыв баульчик, стала помогать генералу упаковывать деньги.

Работали лихорадочно.

По улице мчались извозчики, тянулись возы, бежали люди. То и дело мелькали офицерские погоны и косынки сестер милосердия.

Вся эта волна по разным улицам катилась в порт, где ранее прибывшие брали пароходы с боя.

Английские матросы едва успевали отбивать атаки людей, пропуская только лиц, имеющих пропуск.

Прыгали в лодку, перегружали ее и плыли к пароходам, стоящим на рейде.

Опрокидывались… Тонули…

Всех охватила паника, и все стремились только к одной цели — в море.

Барлетт, отдуваясь, уже достиг порта. Остановился и вместе с платком случайно вытянул красную ленточку. Прикрепив ее бантиком к груди, он пошел спокойно, вытирая пот.

Он думал, что красный цвет, что красный бантик избавит его от неприятности.

Джон, спасшись с вокзала, бежал по улицам и вспомнил о том, что ему надо встретить отряд Галайды, который сейчас уже находится где-нибудь поблизости.

Навстречу мчался перепуганный велосипедист. Одним ударом Джон сбил его с велосипеда и, вскочив, понесся по улице. Не зная хорошо города, Джон летел прямо к зданию контр-разведки. Был замечен стоящим офицером. Повернул обратно. Прозвучали выстрелы.

Офицер вскочил в мотоциклет и помчался за Джоном.

От мотоцикла не уйдешь.

Замедляя скорость, Джон соскочил с велосипеда и бросил его под мотоцикл. Мотоцикл упал. Не давая опомниться офицеру, Джон дважды стукнул его головой о камень. Поднял мотоцикл и понесся по улицам.

Гаврилов сидел в контр-разведке и давал распоряжения.

— Всю большевистскую сволочь, находящуюся в тюрьме, расстрелять. Еще есть время. А ротмистра Энгера я шлепну сам.

В сопровождении двух офицеров, Гаврилов поехал к тюрьме.

Джон мчался уже по шоссе. Вдали, навстречу ему, неслась удалая конница Галайды.

Глава XLII

«7 + 2»

Рассказ Энгера произвел ошеломляющее впечатление, но все-таки у каждого копошилась мысль, а что, если это не совсем так… Ну, был партизаном, был, и стал контр-разведчиком. Очень уж был ярок Энгер в роли офицера. Катю также не убедил рассказ Энгера, и она проницательно взглянула в его глаза.

Энгер понял ее взгляд и мягко, мягко…

— А вы помните первую записку, предупреждающую о разгроме явки?

Все вздрогнули. Если это не писал Энгер, то откуда он знает?

— А вы помните, — обратился Энгер к Кате, — когда я вошел в кабинет и увидел Иванова, роющегося в моем письменном столе, я сразу спрятался за портьеру, а вы в этот момент, открыв дверь, выстрелили ему в спину. Иванов упал убитым. Вбежали вы и сразу закричали: «это убит "семь плюс два"». Выстрелы должны были переполошить всех. Я не мог убедить вас, да и не пытался. Это убийство срывало мою работу, расшифровывало меня. Вы упали в обморок, и я положил около вас записочку о черном ходе. А сам начал яростно звонить в телефон, чтобы пробудить вас.

— Так это вы писали записку?

— Да. Я писал. Я писал все записки.

— Но кто же Иванов? Кто?

— Иванов был душой и вдохновителем контр-разведки, в нем сочеталась мягкость и невероятная жестокость.