Записки с того света - Александр Тимофеев

Все правильно, Саша. Все правильно (он любил повторять эти два слова, и я понял, почему: «правильно» можно заменить на закономерно, все события предопределены твоими предыдущими действиями).

Так и должно быть, – сказал он. – Глаза у меня, Саш, как-то сразу и открылись».

«Поздновато, конечно, но это сам виноват», – сказал он, впервые посмотрев в мою сторону, и с улыбкой по-хлопал меня по плечу.

«Только мать не забыла, и она», – продолжил он.

«Но мать уже старая очень, так она к ней переехала жить, все правильно, Саш».

«Я вообще только здесь какие-то элементарные вещи стал понимать».

«А ты счастливый человек, – сказал он и похлопал меня по плечу, – тебя столько людей ждет. Вон Жана никто не ждет».

Это была правда – Жана НИКТО не ждал. В этом и была его трагедия.

Его мать умерла во Владивостоке, когда

он был еще подростком. Так же, как до этого бабушка с дедушкой. Отец давно жил своей жизнью в Москве. Помогал немного, но был отстранен от него, не воспринимал его как часть своей семьи.

У Жана не было семьи.

Он был как дерево без корней.

«Это ведь так важно, Саша, когда тебя ждут.

Это ведь так важно, когда тебя ждут», – повторил он.

«Это ведь так важно, когда тебя ждут», – повторил я как эхо его слова.

«Этим и измеряется твоя жизнь, ждут – значит не зря прожил…»

Сказал он и во второй раз во время разговора посмотрел мне в глаза.

Разговор был закончен, и далее мы ходили по кругу. Молча. Я был ошарашен услышанным, этим откровением. И тем, как это было сказано. Как будто кто-то другой сказал это все.

У меня было ощущение, что мне сейчас сказали что-то очень важное. Я старался запомнить каждое сказанное Виктором слово и крутил весь разговор в своей голове. Вскоре последовал скрежет дубинки по решетке, означавший конец прогулки, и быстро, почти бегом, я пошел в направлении камеры, пару раз с кем-то столкнувшись. В камере сразу взял тетрадь и судорожно стал записывать все, первым делом написав:

«Это ведь так важно, когда тебя кто-то ждет».

Ходим по кругу

Я эмоционально говорю: «Как надоело уже ходить по кругу! Да и эти все галдят! Галдят!!!»

Во время прогулок из-за того, что одновременно разговаривают человек сто, и все на повышенных тонах (только так можно быть услышанным), стоит ужасный разноязычный гвалт. Который особенно раздражает, если ты не выспался.

«А ты не замечал, что мы часто ходим по кругу?

Только этого не замечаем?» – с неизменной улыбочкой, спокойно сказал Виктор.

«Да и большинству это даже нравится… Ведь так проблемы свои не нужно решать. Но это только кажется, что не нужно», – уже без улыбки сказал он.

«Да и шум стоит о-го-го, особенно информационный».

Тогда я не придал особого значения его словам, отметил только образность. Может быть, настроение было не то.

Сейчас я понял их.

Привыкли мы к постоянному шуму, нам с ним хорошо, уютно.

Так же, как и ходить по кругу, как зашоренные лошади.

Спокойно как-то.

Стабильность.

Предупреждение свыше

Гуляем.

Говорю ему что-то, но вижу – не слышит. Вспоминаю, что он на одно ухо не слышит, почти совсем. И перестраиваюсь на другую сторону.

«Совсем, – говорю, – не слышишь?»

«Да, почти ничего с левой стороны», – отвечает.

«А ты замечал, Саш, что судьба перед тем, как человеку по башке дать, предупреждает?»

«Что, предупреждения у тебя были перед тем, как по башке дали?» – спрашиваю у него.

«Да нет, – говорит. – Это как раз, когда по башке дали, и было последним предупреждением.

Настучал какой-то залетный, когда я из машины выходил и к дому матери шел.

Но это я сам виноват».

Он любил говорить «я сам виноват».

Виктор всегда поражал меня тем, что во всех своих неудачах и даже, по сути, несчастных случаях винил только СЕБЯ.

«А ты-то здесь причем?» – совершенно искренне говорю.

«Ты понимаешь, я же из бедняков, как и большинство нынче богатых (слово «богатые» он нарочно произнес на украинский манер – богхатых), из гхолодранцев…

Когда деньги пришли, что стал первым де-лом делать? Да показывать всем, смотрите, какой Я!

Сам я в элитном районе уже жил, там охрана и т.д., все нормально в общем. К понтам все привыкли, все на понтах, как говорится. Да и камеры кругом.

А мать моя как жила на заводской окраине, так и продолжала там жить, я ей уж что только не предлагал, а она ни в какую. «Всю жизнь здесь прожила и умру здесь», говорит. Да и нравится ей все там. Ты же знаешь этих ветеранов, всю жизнь хлеб черный ели, и всем довольны. Я ей даже иногда завидовал: есть что-то, и ничего больше не надо. А мне всегда всего мало было.

Ну, так вот, приезжал я к ней каждые выходные на красной машине, всегда с коробками, сумками и т.д.

Меня и приметили. Сзади ударили…

Сам виноват.

Незачем было раздражать народ. Бедность же там такая беспросветная, и вдруг я, смотрите на меня, король какой приехал!

Я с превосходством таким всегда ехал, выпивал еще немного – выходные же.

Но я не про это.

Предупреждение мне это было.

Не так ты, Витенька, живешь.

Что-то не так.

Я же подлечился, и сразу в бой…

Да и времени думать не было.

Дела, сам понимаешь, мы ж как белки в колесе.

А через полгода здесь оказался.

Предупреждают, в общем, всегда, Саша…

Но мы ж не замечаем НИ-ЧЕ-ГО, – по слогам произнес он.

Нас даже по голове бьют – подумай!!

А мы не думаем. Не хотим.

Ну как ЕМУ еще с нами разговаривать?

Только так, – и показал руками не то на одежду, не то на пространство тюрьмы. – Только так», – повторил он.

«Все правильно, Саш, все правильно», – в очередной раз произнес он.

Дочь

Один раз на прогулке я увидел, что Виктор показывает одному голландцу (был такой у нас, любил шахматы и хорошо в них играл) толстенный альбом с фотографиями маленькой девочки. Подошел к нему.

Оказалось, это его единственная дочь и ей шесть лет, столько же, сколько он сидит здесь в тюрьме.

Она родилась через две недели после того, как его посадили.

Сказал, что так и считает свой срок по ее возрасту. Удобно, с иронией произнес он. Он любил над собой иронизировать.

Но я видел, что сейчас ему действительно тяжело говорить.

Он ее НИ РАЗУ НЕ ВИДЕЛ.

Все ее развитие он наблюдал по фотографиям.

Глаза его наполнились слезами, но он подавил в себе этот наплыв чувств. И сказал очень медленно, все время сдерживая себя, чтобы не заплакать: «Какое это счастье, Саша, наблюдать, как растет твой ребенок, только здесь это начинаешь понимать».

И добавил: «А я вот только по картинкам смотрю».

У меня у самого внутри все сжалось от его слов.

Он произнес это с такой осознанностью.

Его слова были сказаны не для меня, а куда-то в пустоту, в вечность.

Как будто он обращался к кому-то наверху:

«я понял»,

«я