Другой Ленин - Александр Майсурян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Подкузьмили мне руку…
Раненый старался успокоить окружающих и — характерно — делал это почти рахметовскими словами. Он сказал врачу:
— Да ничего, они зря беспокоятся.
— Молчите, молчите, — отвечал тот, — не надо говорить.
«Ищу пульс, — писал В. Розанов, — и, к своему ужасу, не нахожу его, порой он попадается, как нитевидный».
— Ничего, ничего, — продолжал Ленин, улыбаясь, — хорошо, со всяким революционером это может случиться.
«А пульса все нет и нет», — добавлял Розанов…
Пришедший к раненому Луначарский смотрел на него испуганно и с жалостью.
— Что же, любоваться нечем, — сказал ему Ленин. — Штука неприятная.
Увидев жену, Ленин неловко попытался успокоить ее:
— Ты приехала, устала. Поди ляг.
«Слова были несуразны, — вспоминала она, — глаза говорили совсем другое: «Конец».
Потом он попросил:
— Вот что, принеси-ка мне стакан чаю.
— Ты знаешь ведь, — отвечала Крупская, — доктора запретили тебе пить.
«Хитрость не удалась. Ильич закрыл глаза: «Ну иди»».
Ленин попросил оставить его наедине с врачом и спросил напрямик:
— Скоро ли конец? Если скоро, то скажите мне прямо, чтобы кое-какие делишки не оставить… Нужно смотреть правде в глаза, какой бы горькой она ни была.
Раненое легкое целиком заполнилось кровью. «Нужно сознаться, — писал потом Розанов, — что в этом кровоизлиянии и в этом упадке сердечной деятельности виноват был во многом и сам Владимир Ильич, который, может быть, желая поднять настроение у окружающих, может быть, немного бравируя своим крепким организмом, после ранения не позволил себя внести, а сам поднялся к себе наверх, на 3-й этаж, и здесь уже свалился».
Крупская сама зашивала простреленное в нескольких местах пальто мужа. «Я сама штопала эти дырочки, — вспоминала она. — Ведь пальто было одно у Ильича. Я штопала в те дни, когда Ильич был очень болен и никто не мог сказать, придется ли ему снова надевать это пальто… Я штопала ночью. Не знаю, чего было больше на этих штопках, стежков или моих слез, которые все капали и капали…». Потом Ленин с улыбкой спросил у жены, плакала ли она. «Все отнекивалась, а потом как-то созналась, что плакала… Ильич тогда громко рассмеялся и в первый раз попробовал запеть. Врачи были в ужасе. С этого дня он начал серьезно выздоравливать…» А пальто Ленина, простреленное и зашитое, приобрело теперь совсем убогий вид. «Пальто его обращало, — вспоминал 1920 год большевик Николай Угланов, — действительно на себя внимание. Старое, изношенное, разорванное около воротника и вдобавок ватное, а ведь дело-то было в июле, стояла жара».
«Зачем мучают, убивали бы сразу». Большевик Владимир Бонч-Бруевич вспоминал Ленина сразу после покушения несколько иначе: «Он открыл глаза, скорбно посмотрел на меня и сказал:
— Больно, сердце больно… Очень сердце больно…»
Очевидно, заполненное кровью левое легкое давило на сердце, вызывая боль.
— Сердце ваше не затронуто, — попытался успокоить раненого Бонч-Бруевич. — Я вижу раны… они в руке, и только… это отражательная нервная боль…
— Раны видны?.. В руке?..
— Да…
— А сердце?.. Далеко от сердца… Сердце не может быть затронуто…
«И он затих, закрыв глаза. Через минуту застонал тихонько, сдержанно, точно боясь кого-то обеспокоить.
— И зачем мучают, убивали бы сразу… — сказал он тихо и смолк, словно заснул. Лицо стало еще бледней, и на лбу появился желтоватый восковой оттенок…
Худенькое обнаженное тело Владимира Ильича, беспомощно распластавшееся на кровати, — он лежал навзничь, чуть прикрытый, — склоненная немного набок голова, смертельно бледное, скорбное лицо, капли крупного пота, выступившие на лбу, — вдруг напомнили мне какую-то знаменитую европейскую картину снятия с креста Иисуса, распятого попами, первосвященниками и богачами… Я невольно подумал… не являемся ли и мы счастливыми современниками нового явления народу того, кого так долго ожидало исстрадавшееся человечество…
Дыхание становилось тяжелым, прерывистым… Он чуть-чуть кашлянул, и алая кровь тихой струйкой залила его лицо и шею… Почти безжизненное тело его прикрыли белой простыней».
А. Винокуров вспоминал: «Несколько дней Владимир Ильич был между жизнью и смертью. Но вскоре он стал быстро поправляться…» Своему племяннику через пару дней после выстрелов Ленин отвечал на вопрос, очень ли ему больно:
— Да сейчас уже ничего, не то что в первый день, но болеть-то болит, конечно: еще бы, ведь две пули во мне сидят. В общем, более или менее благополучно все обошлось. Как видишь, живой остался!
Вскоре Владимир Ильич уже нетерпеливо спрашивал у врачей:
— Что вы сидите около меня, разве у вас нет дела в больнице?
В конце концов Ленин решительно заявил, что «не желает больше болеть, а желает работать, что ему скучно, что он так без дела хуже еще заболеет».
— А там, в Совнаркоме, — заявил он, — сам воздух меня лечит.
Прощаясь с врачами, Владимир Ильич протянул им конверты с гонораром:
— Это — за лечение, я глубоко вам благодарен, вы так много на меня тратили времени.
Смущенные врачи стали отказываться. Ленин прищурился, пристально поглядел на них, потом отложил конверты и произнес:
— Бросим это, спасибо, еще раз благодарю… Если что-либо нужно будет — скажите.
Спустя несколько недель после ранения Владимир Ильич уже, как обычно, взбегал по лестнице, шагая через ступеньку.
— Пожалуй, — заметил Бонч-Бруевич, — вам не следует так торопиться.
— Почему? — возразил Ленин. — Я не инвалид и никакой слабости не чувствую.
«Вынимать пули будем, когда с Вильсоном справимся». Пуля, пробившая Ленину шею, оставалась в его теле до 23 апреля 1922 года, когда ее удалили хирургическим путем. Эта пуля легко прощупывалась под кожей на шее. После выздоровления в ответ на вопросы врачей, не беспокоят ли его засевшие в теле пули, Владимир Ильич шутил: «А вынимать мы с вами их будем в 1920 году, когда с Вильсоном (президентом США. — А.М.) справимся». «Это все пустяки, легко сошло, — говорил он. — Рукой только двигать не очень удобно…»
В 1922 году Ленин согласился удалить пулю, поскольку наличием свинца в организме врачи стали объяснять ухудшение его самочувствия: «Ну, одну-то давайте удалим… Чтобы ко мне не приставали и чтобы никому не думалось».
Что же касается второй пули, то она осталась в теле Ленина до конца жизни.
«Нужно иметь мужество, чтобы прослыть трусом…». 19 января 1919 года Ленин, как и множество простых москвичей в те времена, стал жертвой ограбления. Вместе с сестрой Марией Владимир Ильич направлялся на автомобиле в Сокольники, на детский праздник «Рождественской елки». На улице машину остановили четыре вооруженных человека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});