Три одиночества. Созидающий башню: книга II - Елена Райдос

правда хочешь, чтобы мы встретились? — Семён ехидно подмигнул ревнивому охотнику. — Не боишься, что она тебя бросит и уйдёт со мной? — ответ бывшего Кириного мужа буквально погрузил мужа нынешнего в ступор, поскольку наглядно продемонстрировал, что его опасения были не напрасными. — Расслабься, парень, я больше тебе не соперник, — наверное, Семёну казалось, что он изобразил на своём лице снисходительную ухмылку, но та жалкая гримаса гораздо больше походила на безуспешную попытку скрыть душевную боль. — Я потерял право на Кирюшу, когда согласился убить любимую женщину, и то, что не смог этого сделать, меня, как ты понимаешь, не оправдывает.

— Думаю, Кира давно уже тебя простила, — Рис ненавидел себя за то, что говорил эти слова, но удержаться не смог, ведь это была правда.

— Не в том дело, — обречённый взгляд всё-таки выдал душевные терзания Семёна. — Видишь ли, приказа, из-за нарушения которого меня казнили, никто так и не удосужился отменить, а значит, я для неё по-прежнему опасен, — он немного помолчал, как бы обозначая конец дискуссии, но потом заговорил снова, и на этот раз в его голосе слышалась откровенная беспомощность. — Знаешь, охотник, мне до сих пор снятся кошмары, как я стою над мёртвым телом Кирюши с дымящимся стволом. Не понимаю, почему установки подчинения в тот раз не сработали, ведь с другими мишенями именно так всё и происходило. Мою девочку спасло только чудо.

— Так ведь и сейчас они не работают, — напомнил Рис. — Ты три года убивал бессмертных, а недавно вообще находился с Кирой в одной комнате, и ничего фатального не произошло. Может быть, с тобой у Ордена произошёл какой-то сбой?

— Всё может быть, — процедил сквозь зубы Семён, — но больше я рисковать не стану. Когда мы жили вместе с Кирой, мне ведь тоже казалось, что установки каким-то образом отключились, а потом я обнаружил, что мой палец лежит на курке, и ствол направлен в лоб женщины, которая для меня дороже жизни. В тот момент это был уже не я, а просто автомат, выполнявший заложенную в него программу, — бессмертный судорожно втянул воздух сквозь сжатые зубы и закашлялся. — Ты даже представить себе не можешь, чего мне стоило удержаться, когда я столкнулся с Кирюшей в твоей комнате.

— Удержаться от чего? — ревнивец снова невольно напрягся и, как оказалось, не зря.

— Рис, не строй из себя идиота, — в голосе Семёна было столько боли, что охотнику сделалось не по себе, — ты отлично понимаешь, что я душу готов продать за возможность вернуть любимую женщину. Если б я только был уверен, что не представляю для Кирюши угрозу…, — он на миг замолчал и смерил насмешливым взглядом застывшего в ожидании продолжения соперника. — Не дрейфь, больше я к ней и близко не подойду, не стану искушать судьбу. Надеюсь, у тебя хватит сообразительности, чтобы не проболтаться про нашу встречу. Кристинку я тоже предупредил, она будет держать свой маленький болтливый язычок за зубами.

Сказать, что Риса сие обещание успокоило, было бы явным заблуждением, на самом деле только теперь он осознал, на какой тоненькой ниточке подвешена его жизнь. Судя по всему, бессмертный запросто перережет эту ниточку, если только увидит в Рисе помеху Кириному счастью, и даже угрызения совести его не будут донимать. Того, кто несколько воплощений служил Ордену в качестве убийцы, вряд ли остановят соображения гуманности.

— Не факт, что он вообще видит во мне личность, — мысленно посетовал Рис. — Скорей всего, я для него — это просто полезный в хозяйстве инструмент. Ведь молодой женщине требуется мужчина для полноценной жизни. Не удивительно, что он даже не испытывает ко мне ревности, только досаду, что инструмент оказался уж больно строптивым и пронырливым.

Несмотря на всю свою ненависть к Ордену, Рис поймал себя на чувстве благодарности к орденскому начальству, которое сподобилось снабдить созданное им абсолютное оружие эдаким предохранительным клапаном в виде установок подчинения. Он вдруг с кристальной ясностью осознал, что единственным фактором, удерживающим бессмертного от того, чтобы разрушить его семью, было опасение причинить вред Кире. Но на что же тогда надеялся Семён, обрекая себя на прозябание в дикой Алатской пещере, когда отправился защищать свою любимую женщину? Очевидно, что не на награду, пусть бы и в виде простой благодарности, ведь он заранее знал, что не сможет даже приблизиться к Кире, поскольку представлял для неё смертельную угрозу.

Дойдя до этого момента в своих рассуждениях, Рис вдруг почувствовал, что испытывает по отношению к сопернику совершенно неуместное сочувствие, а в добавок ещё и восхищение его бескорыстием. Он попробовал примерить на себя сей акт самопожертвования и должен был признать, что подобное бескорыстное служение было за гранью его представлений о справедливости. Ни один нормальный мужик на такое бы не согласился. Это было что-то из разряда добровольного жертвоприношения, где роль жертвы играла сама жизнь, полностью посвящённая благополучию любимой женщины.

— А что если жертва Семёна является своего рода искуплением за всю ту боль, что он принёс Кире? — пришло на ум ревнивому охотнику. — Тогда его мотивы хотя бы становятся понятны.

В этот момент на Риса буквально снизошло озарение. До него наконец дошло, что же двигало им самим, когда он с отчаянием берсерка кидался в очередную смертельную авантюру. Кира зря подозревала своего мужа в адреналиновой наркомании, Рису вовсе не нужен был этот постоянный риск, чтобы ощутить полноту жизни, оказывается, ему, как и Семёну, требовалось искупить свою вину. Но если близкие Семёна были живы, а потому в качестве искупления он должен был жить ради них, то жена и сын Риса погибли по его вине, а потому он подсознательно считал, что искуплением за их гибель может быть только его смерть.

— Семён, ты здесь для того, чтобы искупить свои грехи? — Рис всё-таки не удержался от прямого вопроса, поскольку ему нужно было подтвердить свою догадку. Никакого обличающего подтекста в его словах не было и в помине, однако реакция бессмертного оказалась столь странной, что самопальный дознаватель совершенно растерялся. Лицо Семёна враз посерело, словно его окутала невидимая паутина, взгляд уставился в одну точку, а губы превратились в тонкую полоску. — Эй, парень, ты чего? — всполошился охотник. — Я тебя чем-то обидел?

— Мне этого ничем не искупить, — процедил Семён сквозь сжатые зубы. — Я подставил под удар моих любимых девочек, и всё из тупого эгоизма. Но хуже всего то, что я ни о чём не жалею, и если б мне предоставили шанс повернуть время вспять, то поступил бы точно так же, — он замолчал, но растерянный вид Риса, не ожидавшего такого покаяния, заставил