Стихотворения. Поэмы. Проза - Константин Случевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На взморье
(В Нормандии)
На берегах Нормандии счастливой,Где стенами фалез земля окаймлена,Привольно людям, счастье не химера,Труд не гнетет и жизнь не голодна.
Еще всесильны пестрые мадонныИ, приношеньями обвешаны, глядят,И депутаты здешних мест в ПарижеНа крайней правой исстари сидят.
Еще живет старинная отвагаИ крепкая душа в нормандских рыбаках:Их мощный тип не может измениться,Он сохранен, он взрос в морских солях!
Нейдет отсюда жить к американцамИзбыток сил людских; есть место для гробов;Бессчетных фабрик пламенные печиНе мечут в ночь пунцовых языков.
Меж темных рощ, над тучными холмами,Стада и табуны, и замки, и дворы;Из них, что день, развозятся повсюдуИ молоко, и масло, и сыры.
Здесь, вдоль черты приливов и отливов,В волнах, играющих между прибрежных глыб,Роятся тьмы вертящихся креветок;Морской песок — и этот полон рыб.
Повсюду, словно гроздья винограда,Лежат синеющие мули под водой,И всякой рыбою полны рыбачьи боты,Бегущие на утре дня домой,
Пластом ракушки берег покрывают,И крабов маленьких веселые семьи,Заслышав шум, под камни убегают,Бочком ползут в пристанища свои;
И всюду между них, спокойней чем другие,Отцы «отшельники» различных форм живут:То рачки умные, засевшие в скорлупкиПогибших братьев, в даровой приют.
Лежит «отшельник», счастлив и беспечен,Лежит в песке и преспокойно ждет, —Квартирою дешевой обеспечен,А кушанье доставит море в рот.
Свой вкусный хвостик глубоко запрятав,Таращит этот рак проворные клешни…То дармоеды, феодалы моря,Невозмутимей всех других они!..
На разные случаи и смесь
После похорон Ф.М. Достоевского
И видели мы все явленье эпопеи…Библейским чем-то, средневековым,Она в четыре дня сложилась с небольшимВ спокойной ясности и красоте идеи!
И в первый день, когда ты остывалИ весть о смерти город обегала,Тревожной злобы дух недоброе шептал,И мысль людей глубоко тосковала…
Где вы, так думалось, умершие давно,Вы, вы, ответчики за раннюю кончину,Успевшие измять, убить наполовинуИ этой жизни чистое зерно!
Ваш дух тлетворный от могил забытыхДеянье темное и после вас вершит,От жил, в груди его порвавшихся, открытых,От катафалка злобно в нас глядит…
И день второй прошел. И вечер, наступая,Увидел некое большое торжество:Толпа собралась шумная, живая,Другого чествовать, поэта твоего!..Гремели песни с освещенной сцены,Звучал с нее в толпу могучий сильный стих,И шли блестевшие огнями переменыЛюдей, костюмов и картин живых…
И в это яркое и пестрое движенье,Где мягкий голос твой — назначен был звучать,Внесен был твой портрет, — как бледное виденье,Нежданной смерти ясная печать!И он возвысился со сцены — на престоле,В огнях и звуках, точно в ореоле…И веяло в сердца от этого всегоСближением того, что живо, что мертво,Рыданьем, радостью, сомненьями без счета,Всей страшной правдою «Бесов» и «Идиота»!..Тревожной злобы дух — он уставал шептать!Надеяться хотелось, верить, ждать!..
Три дня в туманах солнце заходило,И на четвертый день, безмерно велика,Как некая духовная река,Тебя толпа в могилу уносила…Зима, испугана как будто, отступилаПред пестротой явившихся цветов!Качались перья пальм и свежестью листовСияли лавры, мирты зеленели!Разумные цветы слагались в имена,В слова, как будто говорить хотели…Чуть видной ношею едва отягчена,За далью серой тихо исчезая,К безмолвной лавре путь свой направляя,Тихонько шла река, и всей своей длинойВторила хорам, певшим: «Упокой!»В умах людских, печальных и смущенных,Являлась мысль: чем объяснить полней —Стремленье волн людских и стягов похоронных, —Как не печалью наших тяжких дней,В которых много так забитых, оскорбленных,Непризнанных, отверженных людей?И в ночь на пятый день, как то и прежде было,Людей каких-то много приходилоЧитать Псалтырь у головы твоей…Там ты лежал под сенью балдахина,И вкруг тебя, как стройная дружинаВдруг обратившихся в листву богатырей,Из полутьмы собора проступаяИ про тебя былину измышляя,Задумчивы, безмолвны, велики,По кругу высились лавровые венки!И грудой целою они тебя покрыли,Когда твой яркий гроб мы в землю опустили…Морозный ветер выл… Но ранее егоЗаговорила сдержанная злобаВ догонку шествию довременного гроба!По следу свежему триумфа твоегоТвои товарищи и из того же круга,Служащие давно тому же, что и ты, —Призванью твоему давали смысл недуга,Тоске предвиденья — смысл тронутой мечты!Да, да, действительно — бессмертье наступало,Заговорило то, что до того молчалоИ распинало братьев на кресты!
И приняла тебя земля твоей отчизны;Дороже стала нам одною из могилЗемля, которую, без всякой укоризны,Ты так мучительно и смело так любил!
Коллежские асессоры
В Кутаисе и подле, в окрестностях,Где в долинах, над склонами скал,Ждут развалины храмов грузинских,Кто бы их поскорей описал…
Где ни гипс, ни лопата, ни светописьНе являлись работать на спрос;Где ползут по развалинам щели,Вырастает песчаный нанос;
Где в глубоком, святом одиночествеС куполов и замшившихся плит,Как аскет, убежавший в пустыню,Век, двенадцатый счетом, глядит;
Где на кладбищах, вовсе неведомых,В завитушках крутясь, письменаЖдут, чтоб в них знатоки разобралиРазных, чуждых людей имена, —
Там и русские буквы читаются!Молчаливо улегшись рядком,Все коллежские дремлют асессорыНерушимым во времени сном.
По соседству с забытой Колхидою,Где так долго стонал Прометей;Там, где Ноев ковчег с АраратаВиден изредка в блеске ночей;
Там, где время, явившись наседкою,Созидая народов семьи,Отлагало их в недрах Кавказа,Отлагало слои на слои;
Где совсем первобытные эпосыПод полуденным солнцем взросли, —Там коллежские наши асессорыПодходящее место нашли…
Тоже эпос! Поставлен загадкоюНа гробницах армянских долинЭтот странный, с прибавкою имениНе другой, а один только чин!
Говорят, что в указе так значилось:Кто Кавказ перевалит служить,Быть тому с той поры дворянином,Знать, коллежским асессором быть…
И лежат эти прахи безмолвныеНарожденных указом дворян…Так же точно их степь приютила,Как и спящих грузин и армян!
С тем же самым упорным терпениемИх плывучее время крушит,И чуть-чуть нагревает их летом,И чуть-чуть по зиме холодит!
Тот же коршун сидит над гробницами,Равнодушен к тому, кто в них спит!Чистит клюв, обагренный добычей,И за новою зорко следит!
Одинаковы в доле безвременья,Равноправны, вступивши в покой:Прометей; и указ, и Колхида,И коллежский асессор, и Ной…
После казни в Женеве
Тяжелый день… Ты уходил так вяло…Я видел казнь: багровый эшафотДавил как будто бы сбежавшийся народ,И солнце ярко на топор сияло.
Казнили. Голова отпрянула, как мяч!Стер полотенцем кровь с обеих рук палач,А красный эшафот поспешно разобрали,И увезли, и площадь поливали.
Тяжелый день… Ты уходил так вяло…Мне снилось: я лежал на страшном колесе,Меня коробило, меня на части рвало,И мышцы лопались, ломались кости все…
И я вытягивался в пытке небывалойИ, став звенящею, чувствительной струной, —К какой-то схимнице, больной и исхудалой,На балалайку вдруг попал едва живой!
Старуха страшная меня облюбовалаИ нервным пальцем дергала меня,«Коль славен наш господь» тоскливо напевала,И я вторил ей — жалобно звеня!..
«Забыт обычай похоронный…»
