Через год в это же время - Софи Касенс

Именно отец отвез Квинна в больницу. Квинн хорошо запомнил это, потому что ему впервые позволили ехать на переднем сиденье отцовской машины с откидным верхом. Папа не знал, как пристегивать ремни на детском сиденье в мамином «вольво», а в его машине детского сиденья не было.

– И не шаркай ногами по обивке, – предупредил Квинна отец.

Квинн был босым, потому что отец не нашел его ботинки, а Квинн слишком горько плакал и не мог ничего объяснить. Это было много лет назад. И отец уже не жил с ними в голубом доме.

Сегодня Квинн сидел на ступеньке и ждал, когда мать спустится вниз и принесет подарок на его день рождения. Он проснулся уже давно, но умел терпеливо ждать – одиннадцать лет предполагали такую способность. Он оделся и сам приготовил себе завтрак – бейгл с арахисовым маслом. По крайней мере, сейчас рождественские каникулы, так что ему незачем спешить в школу.

Квинн посмотрел на часы в холле. Без десяти десять. Рассердится ли мама, если он поднимется наверх, чтобы проверить, проснулась ли она? Он тихо поднялся на площадку четвертого этажа.

Дверь спальни матери была слегка приоткрыта. Занавески раздвинуты, в комнату лился свет. Может, у мамы сегодня дурное утро? Иногда такое случалось. И Квинну приходилось ехать в школу с Уильямом Гринфордом, жившим через четыре дома от них. Иногда, если у мамы был плохой день, он и после школы оставался у Уильяма Гринфорда, а Уильям Гринфорд ему даже и не нравился.

Сейчас мать лежала в постели, в розовом шелковом халате. Поясок на нем развязался. Квинн покраснел, увидев, что под халатом нет ночной рубашки, а только кремовые пижамные штаны. И непохоже было, что она спит; она обхватила руками голову, зарывшись лицом в подушки.

Квинн тихо попятился. Он не хотел, чтобы мама узнала о том, что он видел ее без одежды.

Может быть, она все-таки встанет днем. Оденется и спустится вниз. Тогда бы она могла приготовить себе кофе, Квинн развернул бы подарки, а она делала бы вид, что у нее сегодня день как день, просто утро было плохим. Может быть, она даже пойдет с ним погулять, и он будет кататься на велосипеде, если она справится с собой.

Квинн просил подарить ему на день рождения набор «Лего» «Сокол Тысячелетия». И если бы она вручила ему подарок прямо сейчас, он бы даже не слишком беспокоился из-за того, что у нее плохой день. И ей не нужно было бы никуда его водить; он, в общем-то, обошелся бы без развлечений. Если бы он мог заняться лего, то был бы счастлив много часов подряд.

Прошло десять минут, но из спальни матери по-прежнему не доносилось ни звука.

– Мамуля! – тихо позвал Квинн. – Мамуля, ты проснулась?

– Не сейчас, Квинн… – Ее голос был похож на голос умирающей птички. – Мне сегодня нехорошо…

Квинн осторожно закрыл дверь; она криво висела на петлях, и нужно было ее чуть приподнять, чтобы закрыть. Этой дверью хлопали слишком много раз; наверное, петли устали, как и мамуля. Затем Квинн посмотрел через площадку на ванную матери. Ему не нравилось заходить туда. Белый кафельный пол никогда уже не бывал по-настоящему белым; на него пролилось так много крови, что он приобрел землистый серый оттенок. Папа положил здесь белый кафель, когда переделывал весь этаж. А потом переделал и гостевую ванную, чтобы все было в одном стиле.

Всех подробностей Квинн не помнил – ему тогда было всего шесть. И его воспоминания о том дне походили на видеоролики фильма, это были вспышки неких образов и звуков, отпечатавшихся в его юном мозгу. Он помнил, что проснулся от крика внизу. Он подумал, что это телевизор, но крик не умолкал. Сначала он увидел кровь, а уж потом мать. Она сидела на полу в красной луже, прислонившись к унитазу, хватаясь за раздувшийся живот. Потом крик прекратился; мама стала белой как бумага и даже говорила с трудом. Она велела Квинну найти ее телефон. Квинн не помнил, пытался он найти телефон или сам позвонил в «скорую».

Он помнил, что ему показалось, будто ванна переполнилась и залила пол, но не понимал, почему вода красная. Помнил, что подумал: он никогда не видел маму такой испуганной. Помнил, что на следующий день ждал перед больничной палатой вместе с отцом. Папа нервно щелкал застежкой своего «Ролекса», то открывая ее, то закрывая. От него пахло сигаретами и грязным бельем. Когда папа ушел в палату, Квинну велели ждать снаружи. Мама плакала и кричала на отца, потому что его не было дома в нужный момент.

Еще он помнил, как отец вернул на чердак старую детскую кроватку Квинна и все те коробки, которые были принесены с чердака и поставлены в свободной комнате. Помнил, как подошел к той комнате и увидел сидящего на полу отца. Закрыв лицо ладонями, он раскачивался и издавал странные звуки. Когда отец заметил сына, то сорвал с ноги ботинок и швырнул его в дверь, и та захлопнулась перед носом Квинна.

Квинн много думал о той ночи в ванной. Если бы такого не случилось, его мать, возможно, была бы обычной женщиной? Что было бы, если бы отец оказался дома? Что было бы, если бы он сам быстрее спустился вниз? Миссис Джейкобс, школьный психолог, говорила, что эпизод в ванной не был единственной причиной того, что его мать стала такой. Она говорила, что некоторые люди просто постоянно тревожатся, но время от времени происходит то, что усиливает их тревоги, и им становится труднее выходить из дому. Потом миссис Джейкобс упомянула о том, что лучше Квинну переехать к отцу в Нью-Йорк, и он перестал рассказывать ей о матери.

Квинн встал и закрыл дверь ванной – ему не нравилось думать обо всем этом. Он тихо спустился вниз и пошел в прачечную в подвале. Взял табурет из угла и открыл верхний шкафчик, где хранились все моющие средства. Достал бутылку с отбеливателем и увидел за ним какой-то бумажный пакет. Здесь мать всегда прятала то, что Квинн не должен был найти. Квинн не стал бы открывать пакет – ему просто хотелось знать, лего ли это.

Он вытащил пакет; в нем лежала одна большая коробка, размером с коробку лего, и еще три подарка поменьше, все в одинаковой голубой обертке. Он осторожно оторвал уголок обертки на самой большой коробке. И сразу понял, что это не лего.