Кикимора и другие. Сказки-притчи - Александр Богаделин

Блага сказывала, неделю целую Константин на Тихона дулся. А тут еще странники, что у Серафима-Целителя пристроились, речи невиданные завели. Мол, не только в землю иль дно озерное смотреть надобно, но и к небу глаза свои хоть изредка поднимать и о вечном задумываться.

Вот и порешил Водяной с духами бродячими мир пойти посмотреть.[134] Скоро на покой уходить придется, так почему бы перед немощью старческой земли другие не повидать. Жена, как услышала такое, заголосила, запричитала. Но Константин сразу успокоил её, что к холодам вернется обязательно. А за озером следить брата младшего Марфы поставит. Давно уж ему пора науку эту осваивать.

Так бы и ушел Водяной, колокольчиком маленьким позванивая, только Созерцатель главный остаться его попросил. Духам местным слово его нужнее сейчас было. Семенам, в их душах посеянным, помочь еще взойти надобно.

А на год следующий, как холода пройдут, обещал к Константину заглянуть обязательно и, ежели желание у того останется, с собой взять. На том и порешили.

Но здесь уж другая сказка начинается.

А этой конец пришел.

Кто еще раз с Созерцателями повстречаться хочет, тому путь в главу двадцать седьмую лежит.

А дальше нас сны Воеводы ждут-дожидаются.

Глава 25. СНЫ ВОЕВОДЫ

Душа человеческая после болезни смертельной лечения тоже требует.[135]

Как Банник Волхва назад в капище понес, Баба Яга духов домашних из бани выпроводила. А сама тыковку высушенную достала и заклятье древнее читать принялась. Решила Старая душу Воеводы с собой в лес Заповедный забрать. Только так ее, настрадавшуюся, от тела отделить надо было, чтоб по возвращении она вновь его своим признала. А потому осторожность великая в деле этом требовалась. Но заструился вскоре над Воеводою дымок и весь во вместилище новое утек.

Наказала Яга домовым о теле пока позаботиться. Водицею целебной обмывать да мазями травяными смазывать. А сама восвояси отправилась.

Спиридон супруге воеводиной во сне явился. Повелел он мужа в дом перенести и в горнице дальней положить. Да чтоб три дня и три ночи никто туда не захаживал. А ежели ослушается она, то помрет воин славный и каждую ночь являться к ней будет.

Хоть и напугал домовой женщину, и без того заботами измученную, но зато уверен был, что все по-сказанному сделано будет. А сам с женой Авдотьей к Прасковье-травнице бросился. Наказ Яги исполнять.

Баба Яга тем временем до избушки своей добралась. Тыковку водицей живой ополоснула и к дубу вековому отправилась. Уговорила она древо могучее душу смертного на время принять. Соками земли-матушки напитать, силою богатырскою поделиться.

Воевода, в древе очнувшись, поначалу ветками во все стороны размахивать принялся и все идти куда-то порывался. Но только птиц десяток с гнездовий спугнул да пару чертей, мимо проходящих, удивил. А так больше никакого беспокойства причинить не успел.

Баба Яга мудрая была и Кота Баюна к дубу приставила. Стал он мурлыканьем завораживающим сны волшебные навевать, душу мятущуюся успокаивать.

Солнце, всходящее над капищем, лучи первые показало и по куполу медному искрами рассыпалось. Решил Воевода будущий в то утро от пути предназначенного отступить и на службу ратную к князю сбежать. Участь отца своего, в служении каждодневном состарившегося, не больно-то ему по нраву была. Вот и захотелось по молодости славы воинской добыть да удаль свою показать.

Поклонился он кумиру Велесовому, котомку, с вечера припасенную, взял и по росе первой к граду престольному отправился. Только во сне не один он пыль дорожную месил. Дух невеликий путь с ним рядом держал, ни на шаг от него не отставая.

Не обделила природа-матушка сына волхва ни смекалкою, ни силой богатырской. Научился он быстро и с мечом двуручным управляться, и щитом удары смертельные отводить. Воин старый, что искусство ратное показывал, в лучших учениках его числил и часто супротив двоих иль троих сразу выставлял. А то, бывало, глаза завяжет и так биться велит.

— Не все глазам человеческим видеть дано, — повторять наставник любил. — Меч продолжением сердца твоего быть должен.[136] Не ведом богатырю истинному страх смерти в бою. Оттого и победа его завсегда любит.

Малы стали князю владения старые, и решил он древлян, на севере живших, покорить.[137] В поле широком шлемы островерхие с кольчугами, из железа плетеными, супротив шкур звериных да нагрудников кожаных сошлись.

Издревле повелось пред битвой поединок единоличный устраивать. Чей воин в нем победу одержать сможет, войску тому и победа дарована будет.

Выбор на Воеводу пал. Воин северный вкруг богатыря младого, как оса, вьется, мечом коротким ужалить норовит. А тот, аж взмок весь, от ударов быстрых уворачиваясь, пот под шлемом глаза заливать начал.

Сбросил тогда сын волхва доспехи свои пудовые, меч легкий достал и глаза прикрыл. Бросился древлянин на противника беззащитного. Только увернулся тот от удара смертельного и оружие свое в грудь нападавшего вонзил. Но и сам рану глубокую в бок получил и рядом с воином поверженным рухнул.

Но не помер Воевода от раны полученной. Дочь богатыря славного его выходила и от смерти спасла. Пока он в бреду метался, тряпицею мокрой жар остужала, губы сухие водицею смачивала.

Как пришел в себя воин раненый, так сразу деву статную и увидал. И никого краше её на свете целом для него не было. Влюбился Воевода в спасительницу свою, а вскоре и свадебку сыграли. Через год Елизаветушка, доченька любимая, родилась. Тогда и пожаловал князь старый за подвиги ратные деревеньку у леса Заповедного.

Но не часто воину дома бывать приходилось. Много еще битв великих на долю его пришлось. Только во сне стали они одним сражением долгим казаться. И каждый раз дух, что из капища вместе с ним ушел, рядом с Воеводою бился. И часто удары смертельные от него отводил.

Заехал как-то в град престольный рыцарь заморский — Барон Иероним фон Мюнх. Конь попоною узорчатый покрыт, из шлема перья разноцветные торчат. Княжич в честь него пир задал. И как гость медовухи три ковша отведал да осетриной паровой закусил, стал о подвигах своих рассказывать.[138]

Встретил, говорит, у леса на опушке гадательницу странную. По Книге волшебной предсказывать та будущее умела. И выпало барону с чудищем невиданным биться. Передняя часть у него лошадиная, а задняя — змеиная. Глаза — огромадные. От взгляда одного трава жухнет и люди замертво падают. Из пасти дым валит, огонь вырывается, а на спине четыре крыла перепончатых.

Долго Барон думал, как чудищу страшному на глаза не попасться. И порешил щит свой до такого блеска натереть, чтоб отраженье собственное видеть в нем можно было.[139]

Выходило со слов рыцаря заморского, будто испугался змей воина грозного и наутек бросился. Но на горе его солнце из-за туч выглянуло. Лучами жаркими от щита зеркального отразилось и вмиг чудище поджарило.

А в доказательство бумагу, по всей форме выправленную, показывает и шерсти клок. Показалось Воеводе, что шкура та больше на пучок травы сплетенной походит, но вслух ничего не сказал. А про себя задумал гадалку ту отыскать. Может, и ему со змеем сразиться судьба выпадет.

Целый день Воевода вдоль леса туда-обратно ездил, но нигде избушку предсказательницы найти не мог. Проголодался сильно и решил дичи на ужин настрелять. Только тетиву натянет, стрелой каленой в зверя прицелится, как заговорит тот человечьим голосом и о пощаде просит.

Пожалел воин и лису, и тетерева, и зайчиху с зайчатами. Так и пришлось грибов с ягодами насобирать да этим и отужинать.

А наутро вознагражден был Воевода за упорство свое. Как только в лес углубился немного, на поляне сразу Змея летучего повстречал. Хоть и было у него всего два крыла, но голов зато втрое против чудища баронова больше.

Взял Воевода копье наперевес и вперед во весь опор понесся. Только Змей совсем с ним биться не хочет. Лежит, головами поникнув, а из крайней — слеза крупная скатилася.

Озадачился Воевода случаем невиданным.

— Ты почто ведешь себя не по-писанному? — вопрошает.

А Горыныч только вздохнул горестно.

— А зачем мне биться с тобой? — говорит.

— Как зачем? — Воевода опешил. — Славой, в веках не меркнущей, покрыть себя хочу.

— Так это ты хочешь. А мне-то польза какая? Лучше так заруби, все равно жизни никакой нет.

Спешился Воевода с коня своего и рядом с Горынычем присел.

Долго они со Змеем за жизнь говорили. И рассказал тот между делом ему, что мог когда-то таким же добрым молодцем оборачиваться да в селения к девам смертным летать.