Власть мертвых - Ольга Погодина-Кузьмина

Он оторвался от разглядывания пустой рюмки, которую двигал по скатерти, и взглянул на нее тем новым взглядом, который одновременно подавлял и обнадеживал.

– А сейчас?

– И сейчас, – решительно ответила она. – Если тебе нужна моя помощь, я готова на все.

Через минуту он подозвал официантку, чтобы попросить счет.

Еще за несколько дней до их встречи Марьяна представляла, как пройдет этот разговор, и даже про себя разыгрывала его в лицах. Но действительность сильно расходилась с ее фантазиями, даже в том, что еще час назад она намеревалась непременно оплатить свою часть счета, а сейчас не решилась даже заикнуться об этом.

– Ты остановился в гостинице? – спросила она и тут же осеклась. – Извини, я не собираюсь вмешиваться в твои личные дела…

– Почему бы тебе и не спросить про мои личные дела? Жена имеет на это право. Мы ведь, кажется, оба не хотим развода.

Марьяна замерла, ощущая напряжение всех мышц спины и шеи, как будто тело готовилось принять непосильный груз. У нее хватило духу только кивнуть:

– Да, конечно.

– Собственно, я даже не буду против, если ты пригласишь меня на чашку кофе, – проговорил он и улыбнулся едва ли не в первый раз за этот вечер.

– С удовольствием, – кивнула Марьяна, холодея от волнения. – Я сама хотела предложить.

Не дав ей опомниться, он поднялся из-за стола.

– Дождь, кажется, кончился. Идем.

Тихие дни в Клиши

– Клянусь, я люблю вас обоих!

– Есть ли у тебя деньги? – спросил один.

Я сказал:

– И щедрая рука.

– Это именно то, что нам нужно!

В Париже цвели каштаны. Фиона слушала в наушниках африканскую музыку и на ходу пританцовывала под звуки тамтамов, которые то отбивали сердечный ритм, то гулко сыпали песчаные лавины.

В первый же вечер, когда они бросили машину на набережной канала Сен-Мартен и отправились по бульварам в сторону Сены, она успела познакомиться с веселой компанией соотечественников, путешествующих по Европе автостопом, назначить свидание темнокожему официанту и двум бледным ирландским студентам, которых, впрочем, позже забраковала как бесперспективных. Она поспорила с Игорем, что найдет для них бесплатный ночлег, и выиграла спор. Кемаль, довольно симпатичный араб лет тридцати, фотохудожник и дизайнер, угостил их мороженым в открытом кафе, расспросил о России, рассказал о своем одиночестве и пригласил продолжить вечер у него. Так они оказались в квартале Берси, в просторном лофте, обустроенном на пятом этаже здания бывшего канатного завода. Из больших, во всю стену, окон квартиры открывался вид на автостраду, а на балконе, выходящем во двор, можно было курить кальян, развалившись в плетеных креслах, и рассматривать искусственные пальмы и гипсовые статуи перед входом в магазин садового инвентаря.

Они помогли хозяину квартиры приготовить ужин – овощи, сыр, баранина. Выпили вина и выкурили на троих папиросу с анашой. Потом Кемаль фотографировал их, вместе и порознь, на профессиональную камеру, меняя объективы. Фионе нравилось позировать, она танцевала и раздевалась под заунывные арабские напевы. Смотреть на ее худые плечи и обнаженные маленькие груди было немного стыдно, но Игорю хотелось, чтобы она продолжала. Он чувствовал к ней влечение, которое редко испытывал к девушкам. Вероятно, потому что она и в самом деле была безумной феей, залетевшей на эту планету вместе с космической пылью.

Ночь Фиона провела с Кемалем, Игорь спал на диване в гостиной. Она довольно бегло говорила по-французски, Игорь же не понимал ни слова. Только наутро он узнал, что Кемаль считает их братом и сестрой. Фиона утверждала, что теперь они могут жить в лофте сколько захотят, что Кемаль в восторге от их компании, но Игорь видел, что девушка принимает желаемое за действительное. И все же он воспользовался ситуацией, продолжая плыть по течению судьбы.

Днем, пока Кемаль занимался своими делами, они с Фионой гуляли по городу, осматривали музеи, до которых она была большая охотница, хотя и не задерживалась надолго ни в одном зале. Попутно она рассказывала о себе: родилась в Мурманске, переехала с родителями в Москву. Там отец бросил мать и женился на красивой и злой колдунье, которую она называла Фата-Моргана. Еще в перестройку ее дед по матери эмигрировал в Германию, и после школы Фиону отправили к нему. Уже пять лет она числилась студенткой университета в Эссене, но так и застряла на втором курсе из-за частых болезней и академических отпусков. При этом она успела выучить три языка и охотно брала на себя роль толмача. Она читала вывески, помогала Игорю объясняться с официантами и переводила то, что говорил Кемаль. Каждый день она писала длинные, полные нежности электронные письма, которые отправлялись в далекий Эквадор к ее возлюбленному Хорхе, в существование которого Игорь, впрочем, скоро перестал верить. Однако Фиона говорила о нем постоянно, словно пытаясь примирить влечения души и тела.

– Понимаешь, Дезмонд, те чувства, которые в сердце, – они совсем другие, чем вот здесь, – убеждала она, касаясь груди Игоря и ремня на его джинсах. – Я не считаю, что это измена. Хорхе всегда будет главным мужчиной в моей жизни. А с Кемалем мне просто нравится этим заниматься. Знаешь, какой у него огромный пенис? Просто как не знаю что! Я даже испугалась, когда увидела в первый раз… Но он все делает очень нежно, мне почти не больно. Может быть, если бы я была свободна, я бы осталась с ним жить. Но это невозможно, потому что я люблю Хорхе. Хотя мне очень жаль Кемаля. Я вижу, как он страдает, что я не могу его полюбить.

Слушать ее откровения было немного неловко, Игоря беспокоило положение «брата», который пользуется так оплаченным гостеприимством. Он мирился с ситуацией только потому, что видел – Фионе нравится Кемаль. Всегда улыбчивый, спокойный, с бархатистым взглядом из-под мохнатых ресниц, с рыжим отливом темных, жестких, плотно вьющихся волос, тот напоминал породистого верблюда. Было трудно поверить, что он может испытывать возвышенные чувства, особенно когда по вечерам они пили вино на балконе и Кемаль, развалившись в кресле, широко расставив ноги в облегающих джинсах, усадив на колено Фиону, тискал ее маленькую грудь и обжигал Игоря томными взглядами из-за ее плеча.

Восточная нега этих вечеров, журчащие речи, воздух Парижа навевали какой-то праздный полусон, который хотелось длить бесконечно, забыв о тревогах и бедах. Еще в первый день Игорь поменял сим-карту в телефоне и решил пока не звонить даже Бяшке, чтоб колебания нитей, связывающих его с прошлым, не потревожили паука в гнезде. Что это был за паук и почему его нужно было опасаться, Игорь не смог бы объяснить. Но зловещий образ почему-то приходил на ум, когда он вспоминал белую спину Коваля или лицо Бориса, освещенное луной, – обманчиво добродушное лицо медведя-оборотня.