Фиалки в марте - Сара Джио

— Как продвигается чтение дневника? — спросила она.

Ее окружало столько приборов и проводов, что казалось странным говорить о чем-либо, кроме ее болезни, но, похоже, Эвелин сознательно избегала этой темы.

— Не могу оторваться, так интересно.

— Сколько ты уже прочитала?

— Много. Эстер приехала домой к Эллиоту.

Эвелин зажмурилась, потом вновь открыла глаза.

— Да.

В палату вошла медсестра и стала возиться с капельницей.

— Пора принимать морфин, — сказала она Эвелин.

Та продолжала смотреть на меня.

— И что ты думаешь?

— О чем?

— Об этой истории. О любви Эстер и Эллиота.

— А вы откуда ее знаете?

Эвелин улыбнулась, перевела взгляд на потолок и смотрела вверх, пока ее глаза не закрылись.

— Эта девушка всегда была загадкой.

— Кто? — удивилась я.

Дыхание Эвелин стало медленным и тяжелым, должно быть, под действием лекарства.

— Эстер, — прошептала она. — Как мы ее любили! Мы все ее любили.

Глядя на отяжелевшие веки Эвелин, я едва удержалась от дальнейших расспросов.

— Ты все исправишь, детка, я знаю, — еле выговорила она заплетающимся языком. — За Эстер, за всех нас.

Я накрыла ее руку своей ладонью. Грудь Эвелин тяжело поднималась и опускалась, было видно, что каждый вдох дается ей с трудом.

— Не волнуйтесь, я все сделаю. Отдыхайте.

Би вернулась примерно через полчаса, усталая и с коричневым бумажным пакетом.

— Эвелин, вот твой мартини. Сейчас смешаю.

— Ш-ш. Она спит.

Я встала, освобождая место у постели Эвелин, чтобы Би провела последние часы со своей лучшей подругой.

Джек ждал в комнате для посетителей больше часа и, когда я вошла, встревоженно встал мне навстречу.

— Все?

— Пока нет, но ей недолго осталось. С ней сейчас Би.

— Я могу чем-нибудь помочь?

Он шагнул ко мне, не сводя глаз с моего лица, и обнял. Ни один мужчина не обнимал меня так крепко, как он. Из-за его плеча я бросила взгляд в окно и ничего особенного не увидела: широкие полосы тротуара с пробивающимися кое-где из-под асфальтовой корки одуванчиками. Вдруг мое внимание привлек заколоченный кинотеатр. На афише над входом виднелась надпись «Инопланетянин»[14]. Похоже, здесь ничего не изменилось с восьмидесятых годов прошлого столетия. Я посмотрела на Джека, в этот раз прямо ему в глаза. Он притянул меня ближе и поцеловал. И хотя на душе у меня было неспокойно, в тот миг я почувствовала, что все идет как надо.

Эвелин умерла через несколько часов, но Би успела приготовить ей мартини. За считаные минуты она смешала джин и вермут со льдом, добавила нечетное количество оливок на удачу. Эвелин открыла глаза и в последний раз выпила с подругой. Это прощальное действо было вполне в духе их дружбы, а когда мы вернулись домой, Би сделала коктейль для нас, и мы выпили в память об Эвелин.

Я спросила Би: может, мне посидеть с ней, вдруг ей захочется поплакать у меня на плече? Она сказала, что не нужно, и пошла спать. Я тоже попыталась уснуть, но мне не давали покоя слова Эвелин. Откуда она знала Эстер? Как дневник оказался здесь, в комнате для гостей? И почему Эвелин думала, что кто-то хотел, чтобы дневник нашла именно я?

Глава 12

На следующее утро мне не хотелось вылезать из постели, однако больше спать я не могла и потому снова обратилась к дневнику.

«Бобби спал, когда я вернулась домой от Эллиота. Его храп слышался даже у входной двери, совсем как когда я уходила. Я разделась и осторожно, дюйм за дюймом, приподняла одеяло, молясь, чтобы муж не проснулся. Потом долго лежала, глядя в потолок, и думала, что же я наделала и как теперь жить дальше. Бобби повернулся, обнял меня, притянул поближе и уткнулся носом в мою шею. Я поняла, куда он клонит, но отодвинулась и притворилась, что сплю.

Утром, когда Бобби ушел на работу, мне захотелось позвонить Фрэнсис и все рассказать. Мне нужен был ее голос, ее поддержка. Но я набрала номер Роуз в Сиэтле.

— Мы с ним вчера виделись.

— Ох, Эстер, — вздохнула подруга. — Что ты собираешься делать?

Похоже, она меня не осуждала, однако и не одобряла. В ее голосе слышалась смесь тревоги, смятения и страха. Я испытывала те же чувства, думая о решениях, которые предстояло принять.

— Не знаю.

Она немного помолчала.

— А что говорит твое сердце?

— Оно с Эллиотом. И всегда будет с ним.

— Тогда ты знаешь, что делать, — сказала она просто.

Бобби вернулся вечером домой, и я приготовила его любимые блюда: мясной хлеб, отварной картофель и стручковую фасоль со сливочным маслом и тимьяном. На первый взгляд ничего не изменилось. Счастливая семейная пара за вкусным ужином в честь годовщины свадьбы. Но на моих плечах лежал тяжкий груз вины. От каждого взгляда Бобби, каждого его вопроса или прикосновения мое сердце разрывалось от боли.

— Что с тобой? — спросил Бобби за ужином.

— Ничего, — торопливо ответила я, опасаясь, что он обо всем догадался.

— Просто ты выглядишь совсем другой. Еще красивее. Март тебе идет.

Я поняла, что больше не вынесу, и решила исповедаться. Нарядила дочку в праздничное платье, и мы поехали в церковь Пресвятой девы Марии. Стуча каблуками по деревянному полу, я подошла к исповедальням у правой стены, шагнула в самую первую и села, держа на коленях ребенка.

— Святой отец, я согрешила.

— Как, дочь моя?

Наверное, священник ждал признаний в каком-нибудь мелком прегрешении, вроде злословия или зависти к ближнему, но я сказала нечто невообразимое.

— Я изменила мужу.

В исповедальне повисла напряженная тишина.

— Отец, я люблю Эллиота Хартли, а не своего мужа Бобби. Я ужасная женщина.

Мне хотелось, чтобы священник дал знак, что слышит меня. Чтобы отпустил мой грех. Пусть велит мне прочитать тысячу «Радуйся, Мария, благодати полная!» и снимет с моей души груз, который давит все сильнее и сильнее. Но священник откашлялся и сказал:

— Ты совершила прелюбодеяние, церковь не может отпустить этот грех. Иди домой, покайся мужу и молись, чтобы он тебя простил. Если он простит, то и Бог тоже.

Разве не все грехи одинаковы в глазах Господа? Разве не это слышала я в воскресных проповедях с тех пор, как была ребенком? Я почувствовала себя язычницей, которой заказан путь на небеса.