Потанцуй со мной (СИ) - П. Белинская Анна

Цыганка охает и взволновано смотрит испуганными глазами. Да что ж это такое? Какая ранимая у меня любовница… Усмехаюсь.

Она со мной такая или с бывшим своим наркоманом тоже, вот так скромничала? Не вовремя этот говнюк забрался в мои мысли, потому что, от понимания, как этот мразота ее касался, трогал руками и был в ней, я хочу придушить сиреневолосую гадину.

Легко замечает мои изменения в лице. Отстраняется и не смело касается подушечками пальцев щеки. Проводит вдоль скул, очерчивает подбородок, прикасается к закрытым глазам. Эта непринуждённая ласка расслабляет, но нежничать я не собираюсь. Хватаю за руку, переворачиваю и укладываю на спину.

Быстро снимаю трико вместе с трусами, не отпуская ее взгляда. Опираюсь коленом в кровать и сам, блть, пугаюсь. Опускаю глаза в пах и смотрю, что она могла увидеть там такого, отчего ее глаза увеличились в размерах? У меня вырос второй член?

Ее реакция непонятна: либо она поражена и восхищается увиденным, либо расстраивается, что не сумел оправдать ожидания. Тут черт ногу сломит, а не поймет.

— Нравится? — спрашиваю, растягивая защиту.

— Ну такое… — поджимает губы.

В смысле такое?

Вот сейчас не понял.

Хулиганка начинает покатываться со смеху, кружась в кровати. Такие шутки с возрастным мужиком — как битой по мужскому достоинству. Тут и так чувствуешь разницу, когда у тебя седой волос на жопе, а у нее трусы с авокадо и носки с желтыми тыквами, а она масло в огонь подливает, гадюка.

32. Константин

— Как его зовут? — спрашивает хулиганка, прикрывая обнаженную грудь подушкой, пока раскатываю защиту.

— Кого? — мой мозг сейчас туго соображает.

— Ну его, — кивает в сторону моего члена и заливается краской.

Это мило. Можно было бы подумать, что видит она мужской агрегат впервые, если бы я не был знаком с ее, как она говорит, бывшим парнем лично.

— Не думал об этом. Ему и без прозвища неплохо живется.

Удивительное дело — насколько быстро человек ко всему привыкает и адаптируется. Еще месяц назад я не думал, что во время прелюдии к сексу буду обсуждать прозвище моего члена, а сейчас запросто поддерживаю этот идиотский разговор.

— Можно я буду называть его «малышом»? — паразитка накрывает лицо подушкой и начинает нагло ржать.

Да твою мать! Она издевается?

Не понимаю, каким образом мой «малыш» после неоправданного оскорбления еще не поник, а гордо держит направление, потому как у меня, кроме одного желания — выпороть, как следует чертовку, других желаний попросту не остается.

Под визг ловлю хулиганку за щиколотку и притягиваю смеющееся тело к себе. Ловко отбираю подушку, сбрасывая на кресло, и наваливаюсь всем своим телом. Руки распинаю в стороны, а ноги зажимаю между своих. Толкаюсь вперед, чтобы она хорошенько прочувствовала всю силу «малыша».

Веселье в ее глазах исчезает, возвращая тот самый испуг.

Всё, правильно, солнышко, я своим словам верен. Мы пришли сюда не шутки шутить.

Наши дыхания сбиваются, заставляя грудные клетки биться друг о друга. Ее маленькие вершинки царапают мою кожу точно микроскопические иголки, но мне так кайфово, что зубы сводит удовольствием.

Мы смотрим друг другу в глаза. Я теряюсь в глубине черного взгляда, чувствую, как становлюсь пленником ее глаз, смеха, голоса, сдаюсь, не сопротивляясь. Я долго боролся, а сейчас узнав, как в плену хорошо, я хочу в нем остаться…

Алчно впиваюсь в шею, целую острые ключицы и нежные плечики под тонкие, тихие стоны. Отпускаю ее руки, потому что своими хочу прикасаться и чувствовать шелк ее кожи, нежность касаний и то, как прозорливыми пальчиками перебирает мои волосы на затылке.

— Юлька, — собираю ее стоны и грешные поцелуи. — Зараза ты, Сурикова.

Хохотнув, впивается в плечи, находит губами мои, опаляя горячим дыханием нас обоих. Отстраняюсь под недовольное мычание, чтобы сорвать мешающий бюстгальтер, болтающийся на ее животе.

Оглаживаю взглядом ее безупречное тело, каждый миллиметр, ни упуская ни одной беззащитной мурашки. Стискиваю зубы, чтобы не начать материться и не выглядеть озабоченным дембелем, вернувшимся с армии. Ее тело источает утонченную женственность и сшибающую с ног чувственность. Оно отзывается на каждое мое прикосновение, взгляд и ласку. Берусь за кромку белья и тяну вниз, открывая для себя вид, от которого задерживаю дыхание. Сводит, смущаясь, коленки и выгибается волной, когда рисую на нежной коже живота невидимые узоры.

Обнаженная, открытая, моя…

Думаю, на прелюдию времени достаточно, потому что внутри естество требует взять. И я возьму без остатка.

Хулиганка подтягивает гладкую ножку и берется за единственную оставшуюся на ней вещь — чертовы носки с тыквами.

— Носочки оставим, — отстраняю руку и охреневаю от своих мыслей. Детские яркие носки на ее стройных ножках возбуждают, как эфирный иланг-иланг.

Целую коленку, забрасывая ножку себе на плечо, провожу ладонью по внутренней части нежной кожи бедра. Чертыхаюсь и проклинаю дизайнеров этого номера, не предусмотревших огромные зеркала, потому что я хочу видеть в 360 этот умопомрачительный вид наших сплетенных тел.

Хулиганка обнимает за шею и притягивает ближе, впивается настойчивым поцелуем и сдерживаться больше нет сил.

Чувствую, как напрягается ее тело, как тонкие пальцы впиваются в кожу, а зубы прикусывают мои губы до крови, когда погружаюсь, встречая упорное сопротивление.

— Костя… — выдыхают ее губы. Зажмуривается и стискивает в тонкую линию губы.

Я ни черта не понимаю, когда вижу скатившуюся слезу по щеке. Отстраняюсь и замираю.

Почему, блть, так трудно?

Какого хрена происходит?

— Не останавливайся, — шепчет сквозь слезы бунтарка.

А у меня тело простреливает острой болью, и я мечусь по ее лицу, чтобы понять, какого черта. Какого черта ей больно?

— Пожалуйста, пожалуйста… — плачет дуреха и сама толкается бедрами.

Да что, мать твою, происходит?

— Костя-я-я… Мм-м-м… — слышать свое имя с ее грешных губ словно ощущать тысячи горячих рук, ласкающих мое тело. Это окончательно срывает башку и отключает тормоза, когда под ее тихое «ай», наполняю собой…

— Почему не сказала? — я сижу на кровати и смотрю в темные шторы. Диссонанс ощущений зашкаливает. Я хотел получить долгожданный катарсис, а приобрёл целый вагон и тележку проблем на свою голую задницу.

Я — точно идиот, раз сразу не понял. Чувствовал, придурок, но чертова похоть застлала глаза, не позволяя увидеть…

Полный кретин.

«Да я и представить себе не мог, что она — ни разу и ни с кем», — оправдываю себя, как трусливая девчонка.

Просто… пф-ф-ф… Провожу рукой по волосам, зачёсывая пакли назад. Это ответственность… Это звездец, какая ответственность.

И я ее не потяну…

Оборачиваюсь назад и смотрю на голую спинку с проступившими позвонками. Худущая зараза. Сидит на другом конце кровати и смотрит в стену.

— Юль?

Оборачивается и улыбается, дурная… Ой, придурок, че натворил…

— А зачем? — пожимает плечами. — Чтобы вы еще полгода раздумывали? — ее переход на официоз вызывает приступ изжоги. Удивительная глупышка! Выкать мужику, который только что лишил тебя девственности может, наверное, только она. И это невероятно, как ей подходит.

— Ты заслуживаешь лучшего, а не… — замолкаю. Не быть оттрах** в номере отеля — слишком грубо, после всего того, что между нами произошло. Потому что, блть, не смотря на прояснившийся факт, я до сих пор в нирване. — И перестань уже выкать.

— А если я не хочу лучшего? — бросается своими огненными янтарными стрелами.

— Ты не понимаешь.

Как? Как теперь мне натянуть чертовы трусы и свалить нахрен в закат? Эта девчонка рушит все мои стены, планы, устои… Она планомерно пришивает меня к себе.

Я слышу копошение и чувствую, как прогибается кровать. Миг, и ее руки оборачиваются вокруг живота, и теплая щечка касается моей напряженной спины.