У ангела болели зубы… - Алексей Николаевич Котов

– Я зайду, – она кивает на дверь церкви. – Ненадолго.

Я киваю. «Белые лапки» идут вслед за Леной в храм, а я спускаюсь вниз. Достаю «сигарету». Выпускаю облачко пара и бездумно смотрю на него. Мне не хочется строить догадки о том, что скоро расскажет мне Лена. Я думаю о погоде. Я думаю, о том, что лето, пожалуй, уже началось и это будет чудесное, теплое лето.

Лена выходит из церкви минут через десять. Следом за ней бегут «Белые лапки».

– Подружились? – я киваю на кошку.

– Она хорошо себя вела, – широко улыбается Лена. – Что вы курите, Алексей?

Я показываю электронную сигарету.

– А я бросила курить, но сейчас не удержусь. Кажется, у меня в машине не так давно забыли пачку сигарет. Идемте, я покурю там, за воротами… Точнее, за вратами. Ведь вы не совсем не сторож, Алексей, вы еще немножко страж.

Лена достает из машины не только сигареты, но и что-то для кошки. Этого «что-то» довольно много, «Белые лапки» жадно едят и теряют к нам всякий интерес.

Лена курит, по-мужски пряча сигарету в ладони. Она смотрит на еще неяркое утреннее солнце и щурится.

– Я сбежала из Франции четыре года назад, – наконец говорит Лена. – Взяла детей и сбежала. Короче говоря, все знакомые и родственники объявили меня полной дурой. Возможно, в этом есть доля правды, потому что я и сама толком не знаю, почему я сбежала.

– Неплохо жили?

– Почти отлично. У меня был чудесный муж – умный, интеллигентный и очень добрый человек. Но Жана застрелили в его рабочем кабинете. Я не совала нос в бизнес мужа, но как оказалось, Жан имел дело чуть ли не с десятком преступных группировок. Ну, там торговля и перепродажа оружия и что-то еще, мягко говоря, не совсем законное. Я узнала об этом только тогда, когда компаньона Жана осудили на пятнадцать лет.

– Тоже интеллигентного и умного человека?

– Не смейтесь, пожалуйста! – Лена весело щурится на солнце и в ее глазах снова появляются веселые искры. – Понимаете, там так устроено, что… я не знаю… ну, как сказать-то?.. там никого не волнует, какой у тебя бизнес. Но вне этого бизнеса ты должен быть умным и интеллигентным человеком, – Лена усмехается и на ее щеке появляется чуть заметная жесткая морщинка. – Человек – не ангел. Любой из нас. А бизнес это не только фирма, но и форма принуждения человека. Возможно в России я привыкла к другому… – Лена поднимает руку и осторожно касается пальцем морщинки на щеке. – Точнее, к другой форме принуждения.

Лена замолкает.

– Какой форме?

– Трудно сказать какой, но все-таки чуть-чуть другой. Но не в этом главное. Знаете, мы, женщины склонны подсознательно делить мир на то, что будет полезно перенять и то, на что не стоит обращать внимания. Например, зебра переняла цвета саванны, лев – окраску пустыни, а коралловые рыбки цвет своего «дома». К этому их… нет, не вынудила, а… я не знаю… это подсказала им сама жизнь. Заметьте, она подсказала не какое-то искусственное построение вроде человеческой фирмы, в которой нужно горбатиться против своей воли, а форму самой жизни. Эта форма принуждения настолько естественна, что ее трудно назвать насилием. Ну, например, не назовете же вы компьютерную программу формой принуждения компьютера?

– А у вашего мужа была совсем другая программа?

– Да. Но он всегда был очень добр ко мне и детям. Жан умел решать все жизненные вопросы, и, поверьте на слово, выражение «жить как за каменной стеной» иногда находит свое реальное воплощение в жизни…

Пауза. Длинная… Лена думает. Она мельком смотрит на меня, словно я должен подсказать ей, о чем она должна сказать.

Лена опускает глаза и усмехается:

– Я удрала из Франции, потому что мне нечем было дышать, и это была совсем не ностальгия, а гораздо худшая болезнь, – Лена достает из пачки вторую сигарету и прикуривает ее от первой. – И мне буквально жгло лицо. Утром меньше всего, днем все было более-менее терпимо, а ночью я не могла уснуть. Я прошла всех врачей, но у меня не нашли даже элементарной аллергии… Мне сказали, что все дело в нервах.

– А дело было в форме принуждения?

– Да! – Лена улыбается, но ее улыбка вдруг кажется мне бессильной. – Цветной дом коралловой рыбки рухнул, и она оказалась в центре океана. Конечно, можно было бы построить другой дом. Например, у Жанна была парочка вполне легальных фирм. Правда, такая форма принуждения к жизни казалась мне чересчур жестокой. Я поступила проще, через полгода после смерти Жанна я нашла, так сказать, проверенного мачо и пустилась во все тяжкие. В рамках приличий, конечно. Ну, как в «Графине и ее шофере»…

Я громко кашляю. Мой кашель звучит так же естественно, как автомобильный клаксон в райском саду. Лена снова усмехается.

Она с каким-то больным интересом смотрит на меня и спрашивает:

– Что-то не так, страж?

– Ничего, продолжайте, пожалуйста. Только без интимных подробностей, прошу вас.

– Их… – она смеется, – их бин, конечно же, не будет. Знаете, потом я часами отмокала в ванной от этой порнографии. Это было просто незабываемое ощущение абсолютной пустоты. Почему возвращалась к ней опять? Тут дело не только и не столько в физиологическом желании. Я была как дикарка-вдова Гая Юлия Цезаря после его смерти…

– Цезарь женился на Клеопатре.

– …А потом он умер, и эта дама наделала массу дурацких ошибок. Но сколько бы я их не совершила, мне было все теснее и теснее жить. Вся беда в том, что океан, в котором оказалась аквариумная рыбка, оказался очень тесной комнатой. Иногда, когда я оставалась одна, мне хотелось разодрать ногтями свое лицо.

– Послушайте, Лена, а почему вы не вышли замуж еще раз?

– А за кого? За очередного Жана?.. Пардон, но я уже стала дикаркой познавшей нецивилизованную свободу. Я ведь и была такой здесь, в России… Кстати, потенциальные мужья были. Они даже знали о мачо, но поскольку все было в рамках приличий, – мол, женщина намного расслабилась после законного брака – все терпеливо, а, главное, с пониманием, ждали. Там… – Лена поднимает руку с зажатой сигаретой и показывает большим пальцем за спину, – там все на виду, даже если это у тебя все внутри. По крайней мере, так должно быть. Прячут только больное. Именно поэтому я не прятала своего мачо и все решили – это естественно, а что естественно, то не безобразно. Это мерзость?.. Нет, общежитие. Общее бытие, в котором ты должен доказывать, что ты не