Отец - Георгий Соловьев

На лице Марины появилась горькая растерянность.

— Быть тебе замужем за Сергеем, — твердо сказала Вика, пристально глядя на потупившуюся Марину и снова надавливая на лопату. — Он от тебя не отступится. Моего Артема у него характер. Точечка в точечку.

IV

Когда Александр Николаевич вошел в зрительный зал поселкового клуба, то не сразу отыскал свободное местечко.

Родительское собрание замышлялось как очень важное педагогическое просветительное мероприятие. Достойным родителям наметили темы выступлений и роздали вопросники: родители при консультации и под редакцией учителей приготовили речи. Детишки разнесли по домам отпечатанные в заводской типографии билеты и три дня подряд утром и вечером напоминали отцам и матерям насчет обязательной явки. Это дало нужный результат.

— Активно собрались, — выйдя на трибуну, выразил свое удовлетворение директор школы, пожилой красивый брюнет. — Видно сразу, как мы заинтересованы в воспитании своих детей, как мы любим их.

Директор сказал это так, что Александру Николаевичу показалось, будто его снисходительно похлопали по плечу. «Детей любить — одно дело, а растить — совсем другое», — рассердился про себя старик.

Недавно в погожий весенний вечер он увидел из окна своей квартиры директора школы и его жену (тоже учительницу), гулявших по шоссе. Бездетные супруги водили за руки одетую во все новенькое девочку лет шести. Оказалось, они взяли из детского дома на воспитание «дочку». Теперь девочка вновь жила в детском доме по причине какой-то болезни директоровой жены, нуждавшейся в длительном курортном лечении.

«А девчушка помнить будет, как у нее в детстве какие-то папа с мамой промелькнули…» — Александр Николаевич заставил себя слушать доклад.

Говорил директор красиво, очень кстати цитируя Макаренко и Ушинского. Но все мудрые мысли известных педагогов Александр Николаевич слышал и усвоил на родительских собраниях за годы учения Анатолия. «Теперь, пока внук не доучится, буду ту же науку сначала проходить. Нашли-таки мои бабы еще одно подходящее дело пенсионеру… Самой бы Маринке не мешало просветиться. — При этой мысли Александра Николаевича словно кольнуло в сердце. — А может, это последнее родительское собрание, на которое меня послали? Глядишь, уже осенью Сергей Соколов пойдет про Алешкино учение слушать». Но тут директор, говоря о подготовке к экзаменам на аттестат зрелости, в числе примерных десятиклассников упомянул Анатолия Поройкова, и мысли Александра Николаевича приняли другое направление. Он до конца доклада думал о судьбе младшего сына. Выходило, что Толька успешно пробивал себе дорогу в институт.

Выступления были как бы иллюстрациями к теоретическому докладу. В коротких и гладких речах одни мамаши отчитывались в том, как они пекутся, чтобы их дети ходили в школу чистыми и сытыми, при этом они подчеркивали, что манжеты и подворотнички их дети стирают сами и даже пришивают к своим одежкам пуговицы. Другие докладывали об организации рабочего места школьника для домашних занятий. Третьи делились опытом, как они выдерживают благоприятный для успеваемости и детского здоровья режим дня. Со всем тем, о чем говорилось с трибуны, в семье Поройковых было вполне благополучно, а потому Александра Николаевича не касалось. Ему вскоре стало скучно, но уйти он не мог из приличия.

На трибуну поднялся моложавый мужчина из конструкторского бюро, розоволикий и симпатичный; он говорил фальцетом, забавно округляя яркий рот, словно пуская дым колечками. «Вот и примерный папаша выискался», — мысленно съязвил Александр Николаевич. Оратор рассказал, как в характере его сына воспитывалась аккуратность. Мальчик даже ему, отцу, делал замечания, когда тот дома утирался не своим полотенцем; паренек катался на санках так аккуратно, что, когда он шел гулять, ему смело можно было надевать новое пальто; он так умело сам выбирал себе товарищей, что среди немногих его приятелей не числилось ни одного хулигана и озорника. Поделившись своим отцовским счастьем с многолюдным собранием, конструктор сошел в зал. Как и всем выступавшим, ему жиденько похлопали в ладоши.

«Чем хвастается. До чего довоспитывал пацаненка: скажи, пожалуйста, он уже может таких же шпингалетов сортировать на вполне сложившихся паинек и закоренелых хулиганов. Что-то чересчур уж поучительные речи произносят тут», — рассердился Александр Николаевич. А в зале вслед за скудными аплодисментами прошелестел неодобрительный ропоток. Он все усиливался и усиливался где-то позади Александра Николаевича, и когда заготовленные выступления окончились, послышались отчетливые женские голоса:

— Иди, иди, Нинуша, выскажись.

— Ишь, как красиво все разыграно.

— Ты им по-простому доложи.

Нинушу, молодую болезненную женщину, просто вытолкнули из ряда. Она торопливо пошла к сцене, хватая одной рукой себя за пучок светлых волос на затылке, другой придерживая на плече белый шерстяной платочек.

— Дорогие товарищи, — неожиданно звонким и певучим голосом заговорила она с трибуны. — Дозвольте мне сказать, как трудно живущей… Конечно, когда в семье беды не будет, то и все в ней будет правильно. У меня и была такая семья, пока муж был живой. Троих детей нажили. Жили мы хотя и в бараке, да ждали квартиру. Надежды и силы у нас много было, все, думали, переживем, а лучшего достигнем. А получилось… Помер мой, уже два года как одна маюсь. В бараке жить остались. И вот теперь сама больная сделалась. Пенсия за мужа невелика, а я что заработаю? Тут учат нас, чтобы ученику дома отдельное место, а у меня на четверых десять метров. Это как? Говорят, надо ученикам помогать дома, а у меня самой образования три класса…

— Гражданка Тулякова, что вы, собственно, хотите сказать? — четким официальным голосом, но со снисходительной улыбкой спросил директор.

— Я хочу сказать, что говорила… Вот и все вам. — Нинуша опять растерянно ухватилась за концы своего платочка и, сникнув, пошла на свое место.

В президиуме произошла короткая перестрелка взглядами, потом все, с чем-то соглашаясь, закивали головами, и к трибуне пошел директор.

— Видите ли, товарищи, — заговорил он как будто устало. — На этом собрании мы ставили целью поговорить о том, что интересно для большинства. То, о чем говорила гражданка Тулякова, нетипично и не может отвлекать наше внимание. Кроме того, выступление гражданки Туляковой не совсем верно политически…

— То есть как это? — вскрикнула одна из женщин. Александр Николаевич оглянулся и увидел Мотю Корчагину. По залу снова прошелестел ропоток.

— …В воспитании детей, — директор поднял бровь, миг прислушивался и усилил голос. — В воспитании детей родители слишком многое перекладывают на школу, тогда как воспитание подрастающего поколения — дело всенародное. Дело не в том, что некоторым из нас живется не так, как хотелось бы, а дело в том, что мы, гражданка Тулякова, безответственны порой перед своими детьми. В этом смысле мне ваше выступление представляется демагогическим. И уж если вы затеяли разговор, можно его продолжать. Я думаю, родительский комитет и присутствующие на собрании коммунисты поддержат меня.

— И не подумаем, — громко и неожиданно для себя выговорил Александр Николаевич. Он обернулся назад и увидел Нинушу, лихорадочно горевшую от обиды; Мотя Корчагина держала ее руку и что-то говорила ей. — Переборись, дочка, переборись, — крикнул он Нинуше. — Партия коммунистов поддержит тебя. И за мужа пенсию достойную получишь, и жилье тебе будет.

Мотя согласно кивнула ему, а вся остальная «оппозиция», окружившая Нинушу, дружно зашикала на Александра Николаевича: на трибуне стояла немолодая полная женщина — председатель родительского комитета.

— Теперь я скажу как представитель общественности, — начала она грубым голосом. — Если вы, товарищ Тулякова, хотите всерьез говорить, — будем говорить. Вы ссылаетесь на бытовые условия, а из-за каких таких условий ваш сын недавно в школу пришел в сырой одежде и с промоченными ногами? И младшие дети в таком же виде пришли в детский сад. Нам это известно. Это от плохих условий или от вашей безответственности?

— Да ведь я ту ночь две смены работала. Без меня они утром ушли; спасибо, соседка разбудила, — вскричала Нинуша, определенно ободряемая «оппозицией».

— А с вечера вы не могли позаботиться о своих детях?

— Говорю же, штурм на заводе был. Без меня они и с вечера спать легли.

— Как бы там ни было, а только уж в школе мы вашего сына обиходили; все уроки сидел с обернутыми в газеты ногами, пока ботинки сохли на калорифере…

— Это вы правильно сделали! — громко заметила Мотя.

— Правильно. А если вы все так-то за своими детьми не будете следить? Если все свои обязанности на школу перевалят?..