Молчание посвященных - Александр Звягинцев

Углубляясь в изучение русской военной истории, он с удивлением обнаружил, что основа партизанской тактики русских со времен Золотой Орды мало изменилась: действия рязанских ратников сотника Евпатия Коловрата против полчищ Батыя – действия народного ополчения Минина и Пожарского против войск гетмана Вишневецкого – действия отрядов иррегулярной конницы Дениса Давыдова, Дохтурова, донских казаков, атамана Платова и многочисленных отрядов крепостных крестьян против Великой армии Наполеона – наконец, партизанские операции против нацистов, которые совершались отрядами Федорова, Ковпака, Мазурова и многих других, все они имели общие закономерности, в основе которых лежали генетическая способность русских к быстрой военной самоорганизации, жертвенность во имя общего правого дела, неприятие коллаборационизма и конформизма в любых их проявлениях, высокий моральный дух, никак не объяснимый в контексте вековечного деспотизма российского государственного устройства.

И чем больше изучал он народ, к которому принадлежал сам, тем менее становился для него понятным этот народ. Психология русских никак не укладывалась в прокрустово ложе западного индивидуализма, который с младых ногтей впитал в себя выпускник Вест-Пойнта. Тем не менее лейтенант Джордж Метлоу считал своим долгом не оставлять усилий по изучению потенциального противника – русских и их военной и разведывательно-диверсионной тактики. Со временем к нему пришло, хоть пока и смутное, понимание мотивов самоликвидации того русского морпеха. Знал он теперь, что означало брошенное ему морпехом «чмо бандеровское». Тактику бандеровцев и прибалтийских «лесных братьев» он также не поленился скрупулезно проработать, но она его не впечатлила, так как была направлена не столько на сопротивление оккупационным войскам, сколько на террор против представителей гражданской власти, а заодно и принявших эту власть мирных обывателей.

Жизнь еще не раз сводила Джорджа Метлоу с соплеменниками из-за «железного занавеса», но до сердечного разговора с ними, как завещал ему дед, у него не доходило, так как видел он их, в основном, через оптический прицел снайперской винтовки. А вот чувство вины за смерть морпеха почему-то не оставляло его никогда – лишь с годами притупилось.

Когда в Афганистане раненый Метлоу неожиданно оказался в плену у русской диверсионной группы, он был просто поражен внешним сходством и внутренним родством того морпеха с командиром этой группы майором Сарматовым. Такие же широкие плечи, скуластое лицо, сильные крестьянские руки и спокойный, презирающий смерть взгляд темно-серых глаз. Сын? – мелькнуло у Метлоу. Но майор ненамного моложе меня… Тогда брат?.. Впрочем, разозлился он на себя, брат он того морпеха или сват, не имеет значения. Он коммунист из-за «железного занавеса», значит – мой враг.

Метлоу и не предполагал тогда, что именно с этим русским майором ему удастся наконец «погутарить по душам», как ему завещал сделать ныне покойный дед. Майор Сарматов открыл ему глаза на многое. Когда наступила самая критическая фаза их одиссеи по отрогам Гиндукуша, полковник ЦРУ Джордж Метлоу, понимая, что майора ждет трагическая участь русского морпеха из его юности, не нашел в себе моральных сил отдать этого человека на растерзание озлобленным афганским моджахедам. Отдать им Сарматова – значит растоптать память деда и честь нашего казачьего рода, которая для деда была превыше всего, понял тогда Метлоу и твердо сказал себе: этому не бывать, даже если боссы в ЦРУ не захотят понять меня…

Интерес лейтенанта «зеленых беретов» на базе Гуантанамо Джорджа Метлоу к постижению разведывательно-диверсионной тактики потенциального противника – русских – был замечен людьми из ЦРУ, что, в конце концов, привело его к ним на службу. Но произошло это только после войны во Вьетнаме.

Там, во вьетнамских джунглях, он на своей шкуре убедился, что командиры вьетнамских партизан, подготовленные в военных училищах и академиях Советского Союза, пользуются именно русской партизанской тактикой, нигде и никогда не давая американцам чувствовать себя в безопасности. Знание тактики противника помогло Метлоу избежать больших потерь в своей разведроте. Но жестокость и бессмысленность той войны ввергли его душу в глубокую и продолжительную депрессию, названную психиатрами «вьетнамским синдромом».

Все на земле тлен, погружаясь с головой в божественную музыку волн Тонкинского залива, часто размышлял в те годы Джордж Метлоу. Прошли века и тысячелетия, обратились в прах цветущие цивилизации, но неизменной осталась кровожадность рода людского… Да еще остались волны. Они как накатывались на эти камни в доисторические времена, так накатываются и поныне. Нет им дела до грозных авианосцев, барражирующих у вьетнамских берегов. Нет дела до проблем американской небоскребной цивилизации, до хитросплетений в беспощадной войне разведок за глобальные интересы государств, но при этом – чаще всего за шкурные интересы политических и финансовых групп, цинично маскирующих свои амбиции и алчность под борьбу идеологий или, как стало модным в последние десятилетия говорить, под защиту прав человека. Волны, волны – равнодушные свидетели низменных человеческих страстей и высоких помыслов, они являют собой связующее звено между нами и теми, кто жил до нас. Много веков назад, прорубившись кривыми гуннскими мечами через необозримое людское море Поднебесной империи, докатились до этих берегов неукротимые в своей непонятной ярости волны орд Чингисхана. Не найдя тут вожделенного берега «последнего моря», монголы решительно направили копыта своих косматых коней на запад. И кому теперь дело до того, что именно славянские земли в конечном счете за три века укротили их ярость и поглотили их несметную силу? Увы, ни один из последующих завоевателей мира не сделал из этого вывод. Как не сделала его ошалевшая от осознания своего могущества Америка.

Поступившее после вьетнамской войны предложение перейти на службу в ЦРУ Джордж Метлоу принял без колебаний, понимая, что его хотят использовать на русском направлении и он сможет вернуться к постижению национальных особенностей своих соплеменников.

Катят и катят размеренной чередой на берег волны. Ударив с размаху в береговые камни, с недовольным шипением откатываются они назад, чтобы влиться в очередную изготовившуюся к прыжку волну…

– Сэр, пора ехать, – оторвал Метлоу от тягучих мыслей солдат-водитель.

– Успеем, – нехотя откликнулся тот и прислушался к еле различимому колокольному звону со стороны зажатого меж холмов монастыря «Перелетных диких гусей». – Когда еще удастся выбраться из пандшерской дыры к морю.

На серпантине извилистой прибрежной дороги появилась обшарпанная машина. Сидящий за ее рулем монах сказал профессору Осире:

– Сенсей, вон тот, кто интересуется тобой, – и показал на джип, стоящий у самой кромки прибоя, и одинокую фигуру сидящего на камне поодаль человека.

– Напомни, Ямасита, его имя.

– Джордж Айвен Метлоу.

– Что ему надо от меня?

– Ямасита не знает этого, сенсей.

Метлоу повернулся на шум подъехавшей машины. Старый японец из окна машины настороженно обратился к нему:

– Мне передали, что вы интересовались профессором Осирой, мистер э-э-э…

– Метлоу. Джордж Айвен Метлоу…

– Простите мою уходящую память, мистер Метлоу. Что надо вам от такого старого пня, как я?

– Ничего особенного не надо, – заверил его Метлоу. – Хочу лишь узнать, как идут дела у моего друга, англичанина Джона Карпентера?

Осира вышел из машины и, вглядевшись в штормовые волны, удовлетворенно улыбнулся:

– Так я и думал. Взгляните – у Джона рандеву с дельфинами. Даже наступившие холода не мешают их ежедневным совместным прогулкам по бухте, на что, мистер Метлоу, признаться, я не рассчитывал.

– Но это же очень опасно! – вырвалось у полковника, когда он, всмотревшись, разглядел в море пловца.

– Опасно. Но, по-видимому, ваш друг родился под непрерывный грохот канонады – он не боится орудийных залпов… Кстати, не могли бы вы сказать, где его родина?

– Вы сомневаетесь в его британском происхождении? – насторожился Метлоу.

Осира улыбнулся одними глазами.

– Я знаю, мистер Метлоу, по документам он – англичанин Джон Ли Карпентер, родившийся и выросший в жарком Пакистане…

– Вы хотите сказать, что в Пакистане он не мог приобрести привычку к холодным процедурам… Вынужден согласиться с вами, но кто же он, по вашему мнению?

– Он?.. Безусловно, не немец, не француз и не швед, хотя шведы спокойно переносят холодные морские ванны. Он славянин. Скорее всего – русский.

– Русский? – еще больше насторожился Метлоу. – У вас уже были русские пациенты?

– Нет, – уловив настороженность собеседника, улыбнулся Осира, – но после Второй мировой войны я несколько лет провел у них в плену. Не теряя времени даром, я изучал язык, быт, психологию и этнические особенности этого загадочного народа.