Повесть о последней, ненайденной земле - Ольга Гуссаковская

Отец любил всякие диковины. То приносил огромных «королевских» крабов, медленно шевелящих страшными клешнями, то плоскую, похожую на две сложенные тарелки, раковину «японский гребешок»; А однажды принес вовсе уж не виданную вещь. На вид это был маленький невзрачный шарик, но когда его бросили в воду, он вдруг раскрылся и стал диковинным зверем.

В тяжелую осеннюю путину сейнер отца не вернулся. После одни говорили, что судно не смогло справиться со льдом, другие — что сейнер перекинулся. Володя так и не узнал тогда, что произошло в обледенелом, сером от стужи море. Может быть, мама и знала, но с тех пор, как отец не вернулся, она стала совсем молчаливой и тишина поселилась в их доме прочно, надолго. А от всего, что было связано с отцом, осталась только смутная память о сильных руках, несших Володю куда-то, да еще о диковинной игрушке.

А сейчас перед Володей так же неожиданно и чудесно открывалась новая земля. За ночь туман осел на кустах крупными, звонкими каплями. Капли барабанили по крыше палатки, гулко падали в ведро.

Василий Геннадиевич поднялся еще до света и куда-то ушел.

— Пошел на станцию, радио давать, — коротко объяснил сын.

Сам он вытащил из палатки катушки, лески, палочки и мастерил что-то непонятное. Володя смотрел, смотрел, но так ничего и не понял. Стало скучновато, а кругом оставалось столько неузнанного.

«…Капитан, по курсу зюйд-зюйд-вест обнаружена неисследованная горная страна. Туземцы носят золотые украшения. Может быть, это и есть знаменитое Эльдорадо?»

«Мы это скоро узнаем, боцман. В путь! Курс зюйд-зюйд-вест! Девиз — «Приключения и удача!»…»

Володя шел по дну ущелья. Широкий, загроможденный камнями распадок незаметно и быстро сузился. Камни исчезли. Зато с двух сторон поднялись шершавые серые стены, с которых, как клочья волос, свисали вниз бледные травы. Между стен змеился мелкий ручей. К нему с обоих берегов подступала густая черная тень, и только на самой середине камни на дне светились, как стеклянные, под солнечным лучом.

Ущелье кончилось внезапно, словно его обрубили. Ручеек с разбегу нырнул в море, а скалы слегка раздвинулись. На них уже не висели плакучие травы. Высоко, куда ни за что не добраться, между камней синели незабудки.

Большая черная тень вдруг легла на светлое утреннее море. Володя поднял голову: в небо, словно ввинчиваясь, поднималась огромная птица. Скоро орлан уже был так высоко, что напоминал маленький детский планер.

Володя уселся на шершавых от морской соли камнях. Спокойное море дремотно шуршало галькой, таскало взад-вперед бурые космы морской капусты и двух серых медуз.

Володя еще раз глянул вверх. С вершины обрыва свесилась старая лиственница, словно собираясь броситься вниз. Ему показалось, что дерево ожило и зашевелило ветками. Присмотревшись, он понял, что там, у самого ствола, сидел орлан. Детский планер в небе исчез. А возле корней дерева шла какая-то возня. Наверное, там делили добычу.

«Если туда заберешься, то сразу весь остров увидишь: выше этого места ничего нет», — подумал Володя.

…Руки моряка привыкли к вантам, но они не знают коварства земли.

«Пусть меня сожрет акула, если мы поднимемся на эту скалу, капитан! Я не обезьяна!» — ворчал угрюмый боцман.

«У нас нет другого выхода, мы должны узнать свою землю. И это еще не все, что нам предстоит…»

Хрупкий серый камень крошился и таял под руками, как мокрый сахар. Никлые травы словно и не имели корней — так легко они отрывались от скалы. Володя уже исцарапал руки и колени, а будто не двигался с места.

Он давно уже не смотрел вверх. Самое главное надо решить: куда теперь поставить ногу. Если взяться вот, за этот камень, то… Рядом с ним что-то с силой хлестнуло по камню. Веревка! Надежная, толстая веревка чуть покачивалась возле его руки. Он схватился за нее, не взглянув, откуда она взялась.

Только поднявшись до гребня, Володя увидел, что веревка привязана к могучему лиственничному пню. Рядом, придерживая ее обеими руками, стоял Геннадий Васильевич. Лицо у него было бледное и напряженное.

— Это ты?!

— А ты что думал — я тебя так и брошу? Ты же тут и не знаешь ничего, а лезешь!

Володя лег на густую, мягкую траву и стал смотреть в небо. Оно было высоким и синим, и только на почти неразличимой высоте тянулись по нему из конца в конец серебристые нити облаков. А за спиной угадывалось солнце.

Никуда больше не хотелось лезть. Просто лежать долго и смотреть в небо… И думать про что-нибудь хорошее. Уж конечно, не про эту позорную веревку.

А когда он поднялся, то увидел, что слева, еще выше, чем они были, поднималась скала Орлиного гнезда, а правее сопка ровно скатывалась к морю, и на ее склоне пристроилось несколько домиков. Чуть в стороне и выше белел отдельный домик — метеостанция.

— Так тут же люди живут! — вырвалось у Володи.

— А ты думал кто? Обезьяны? — презрительно спросил Геннадий Васильевич. Он делал вид, что его зря оторвали от дела, а вообще лопался от гордости.

Ненайденная земля исчезла. Ее открыли до него. Неважно кто и когда. Карта солгала, а его ждали теперь новые годы поисков, новые скалы, встающие из морских глубин.

«Все кончено, боцман. Я вижу лодки туземцев, причаленные у берега. Любая из них унесет нас в море».

«Как бы она не унесла нас в преисподнюю, капитан. Иногда земля надежнее моря, даже для моряка».

«Что ж, оставайся! А меня зовет пассат, и альбатросы кричат над волнами».

— Пойдем в обход, по отливу, — предложил Геннадий Васильевич, — тут совсем близко.

Издали казалось, что идти будет совсем легко. Море отступило далеко, оставив ровную полосу песка с редкими лужицами возле камней. Но песок мягко оседал под ногами, в каждом следе сейчас же с бульканьем собиралась вода. Кое-где непонятно отчего из песка взлетали водяные фонтанчики. Все кругом чавкало, охало, вздыхало. Словно море и не уходило никуда, а просто спряталось под песком.

Володя нагнулся, чтобы вытряхнуть песок из ботинка, и вдруг увидел, что из-под камня на него смотрят чьи-то большие, немигающие глаза. Камень был высокий, и тень под ним казалась особенно густой и черной. Он замер, даже не вскрикнув, так это было непонятно.

Что-то произошло. Глаза исчезли, а вместо них показалось острое, темное. Вода в луже под камнем пошла кругами. «Да ведь это рыба там сидит, — сообразил Володя, — а я-то…»

— Смотри, там рыба прячется! — крикнул он Геннадию Васильевичу. Тот уже успел отойти далеко.

— Подумаешь! — ответил он, не оборачиваясь. — Бычок какой-нибудь паршивый. Тоже мне рыба! Пошли! Чего ты отстал?

Бывает же так: до этой минуты все лужи под камнями казались Володе одинаковыми — вода, и все, а теперь он вдруг увидел, что в каждой кто-то прятался, ждал возвращения моря. В одной чуть шевелила лучами бурая морская звезда. В другой плавал серый студенистый комок — медуза. А в третьей так и кипела какая-то мелочь — не то рачки, не то рыбья молодь или еще что-то такое же, маленькое и неунывающее. Беспомощно распластались по песку коричневые водоросли. В каждой капельке воды на них горело солнце. А по камням сновали птицы.

Вдали выросла знакомая скала птичьего базара. Птицы над ней издали напоминали тонкую сетку. Ветер трепал сетку и не давал ей опуститься на землю. Она то снижалась, то вновь взвивалась вверх. Володя поежился: ему совсем не хотелось встречаться с птицами.

Но Геннадий Васильевич уже свернул в неприметную щель. Узкий, заросший мокрым ольшаником распадок словно надвое разрубил скалу. По дну его бежал тоненький, звонкий ключик. Мальчики продрались сквозь кусты и неожиданно оказались в знакомой каменистой долине. Возле палатки прямой струей поднимался дым — значит, Василий Геннадиевич уже вернулся.

Он сидел возле палатки и держал в руках железные вилы. Только на концах вил торчали острые, загнутые внутрь крючья.

— А это что? — спросил Володя.

— Острога! Та самая! — вскрикнул Геннадий Васильевич.

— Вот именно та самая! — Василий Геннадиевич с сердцем отшвырнул ее в сторону. — Век бы она, проклятая, на глаза мне не попадалась!

— А где вы ее взяли? И это что — плохо, да? — сгорал от любопытства Володя.

— Взял я ее возле речки. — В голосе Василия Геннадиевича слышалась горечь. — А дело скверное. Острогой этой браконьеры рыбу бьют. Остроги разные бывают, а эта — от всех на особицу. Посмотри, какие у нее крючья на концах — словно стружки завиваются. Такой если ударить рыбину покрупнее да она сорвется, то полбока на крючьях останется. И рыбе конец. А браконьер одну вытащит, девять ранит. Сам должен понимать, что получается. И еще загадка. Острога такая есть у одного человека. Он сам ее и придумал. Ловчее и наглее его нет браконьера на побережье. Прозвище его — Рыбий князь. А кто он на самом деле, неизвестно. Нам пока что попадаются только его следы. Вот как эта брошенная острога…