Лишь бы не было войны! - Владимир Булат

то ли британских империалистов, то ли немецких евреев, а к хануке 1940 года

немцы были бы уже в Москве.

— Вот еще что, — вставил я. — Троцкий просто не сумел бы распорядиться властью,

она была чужда ему. Помните, у Ильфа и Петрова в "Золотом теленке" миллион был в

тягость Остапу Бендеру. Когда он лишился своих позументов, он почувствовал

облегчение…

— Это интересно: никогда не смотрел на Бендера как на литературный образ

Троцкого… — Борис задумался. — Хотя верно: образ шарлатана, разъезжающего по

России и дурящего простых людей.

— А знаете ли вы, — продолжал я, — что в двадцатые годы в учебниках истории о

Петре I была всего одна(!) фраза: "Своей деятельностью способствовал развитию

торгового капитала", и все! Вот и получалось, что Петр I — мелкий политический

деятель эпохи Булавина и Баал Шем Това.

— А перегибы в коллективизации? — спросил Малиновский.

— Она также происходила на фоне борьбы сталинистов и троцкистов… (Опять я

увлекаюсь и говорю многое из того, что им неизвестно или имеет иную

терминологию).

— "Репрессии" тридцатых годов, — сказал на это бригадир, — закономерный этап

между разбродом двадцатых и державностью сороковых. Впервые советская страна

почувствовала себя великой державой около 40-го года.

— В сущности, — сказал Андрей Титомиров, — все, или почти все русские писатели

были, по современным меркам, фашистами. Державин проповедовал великодержавный

шовинизм, русифицированный арапчонок Пушкин руки бы не подал Бабелю, даже

разумный эгоист Чернышевский предсказывал завоевание Ближнего Востока…

— Что читаешь? — спросил я Малиновского, держащего в руках небольшого формата

книжку в зелёном переплёте.

— "Драматургия Петера Визе" — на сюжеты германской мифологии. Такая шутка есть:

"Русские витязи побеждали своих врагов боевым духом, ибо, заслышав этот дух,

неприятель бежал со всех ног. Однако по мере развития бань на Руси этот дух стал

исчезать, и уже татаро-монголы имели боевой дух сильнее русского"…

Появился газетчик и совершенно бесплатно снабдил нас вчерашними "Известиями".

— Что пишут?

— Разное. "По приглашению Всесоюзного общества ветеранов Дальневосточной войны

нашу страну посетила делегация Союза ветеранов второй мировой войны "Стальной

Шлем" из Германии… Принята новая конституция Демократической Республики

Афганистан… Ожесточённые бои сапатистов с правительственными войсками в штате

Чиапас в Мексике… Европейский спортивный комитет принял решение о проведении

очередной зимней Олимпиады в немецком городе Инсбрук… Еврейский погром в

Бостоне…"

— Странно, — протянул бригадир. — Американцы сами наполовину евреи…

— Не скажи, — возразил Титомиров. — В тридцатые годы в США назревала

национал-социалистическая революция по типу германской, ведь эти две страны…

— Так то в тридцатые! А сейчас… Слыхали новый анекдот: как будет

по-американски "на…"?

— "Янки гоу хоум", — первым отозвался я (поживешь в демократической России, и не

такое узнаешь).

— Вы читали недавно в "Комсомолке"? оказывается, что американки предпочитают

своих собак мужьям!

— Как это?!! — встрепенулись все, кроме меня.

— Да, провели социологический опрос, и на вопрос "Что вы сделаете, если ваш

жених не любит собак?", сорок процентов американских женщин ответили, что

выберут собаку.

— Господи! — для Титомирова это была новость. — Хорошо, что мы не янки. Хотя…

у нас тоже в последнее время какая-то мания собаководства: весь город засран. Я

бы этих собачников!.. заставил бы собственноручно убирать улицы.

(Недавно в Калининском райсуде Ленинграда рассматривалось дело: собака загрызла

новорожденного; у нас всякие правозащитники тут же стали бы оплакивать

несчастную собаку, но здесь владельца приговорили к тюремному заключению, а

собака была истреблена в присутствии хозяина.)

Малиновский, у которого была собака, поморщился, но тут раздался возглас Бориса:

— Вот новость так новость! Умер Гайдар.

— Как?! Что?!

— Да — вот: "1 сентября советская литература понесла невосполнимую утрату: на

девяносто третьем году жизни скоропостижно скончался почетный председатель Союза

писателей СССР, дважды герой социалистического, лауреат Ленинской премии и

премии "Штурм унд Дранг" Веймарской Литературной Академии им. фон Гете, депутат

Верховного Совета СССР 3, 4 и 5-го созывов, член Президиума Всесоюзной

культурно-патриотической организации "Память", великий русский писатель Аркадий

Петрович Гайдар… Имя Гайдара присвоено его родному городу Арзамас, новой

монументальной площади в Красносельском районе Ленинграда и малой планете N 60

019…"

— Да, это конец целой эпохи!

— Нет, целой эры!

— А его сын — этот самый Тимур — он работает в каких-то ветеранских

организациях?

— Да, он второй секретарь ветеранов Дальневосточной войны.

— Слушайте, — спросил после некоторого молчания я, — а стипендия за сентябрь нам

полагается?

— Руслан мне сказал по секрету, что будут выдавать уже в Благовещенске.

— А вообще сколько это продлится? Нас часом не мобилизуют?

— Пустяки! Пугнем желтопузых хорошенько — и по домам.

— А вот ты, Андрей, что возьмешь в качестве трофея, когда мы завоюем Маньчжурию?

— Я возьму дочь маньчжурского императора в жены, — ответил Титомиров.

— Постой, если маньчжурскому императору шестьдесят лет, то его дочери по самым

оптимистическим расчетам…

— Нет-нет, она наша ровесница. Как же: единственная наследница харбинского

престола!

— Так бы и говорил: "Мне нужен маньчжурский престол".

— Да бросьте вы это, — поморщился бригадир. — Гарнее наших европейских девчонок

во всем свете нет. Скажу вам по секрету (мой дядя работал в нашем торгпредстве в

Тебризе, так он говорил), что ото всех этих азиаток ужасно пахнет, и вовсе не

гормонально.

(Плохо, что я никак не могу узнать имени нашего бригадира. А как его спросить,

если я — то есть Вальдемар — знаком с ним уже пять лет, и он, по своей

всегдашней рассеянности, забыл мне его представить.)

— Ну, это с непривычки, — возразил Титомиров.

— Нет, правы немцы: нет прекраснее белого человека.

— Да ты сам наполовину немец.

— И очень горжусь этим! Германия — столп мировой цивилизации, исчезни она, и мир

деградирует за пятьдесят лет.

— Что это за станция? — прервал его Борис. За окном уже мелькали кирпичные

строения.

— Должно быть, Канск.

Миниатюрная станция была забита народом. Станционный служащий в темно-вишневом

мундире повез на автокаре длинный выводок вагонеток с почтой. Я и Борис купили у

перронщиц несколько крупных кедровых шишек и миниатюрный бочонок с медом. Ветер

веял холодом ранней зимы.

— Кстати, — спросил меня Борис, — тебе никогда не казалось, что за несколько

недель можно прожить несколько лет, в смысле растяжения времени?

— Кстати, о времени! Мой дядя, не тот, который командует крейсером, а тот, что

заведует кафедрой генетики в Кенигсберге, рассказывал мне удивительную вещь.

Меня прервал отрывисто рявкнувший где-то впереди тепловоз, и мы заторопились к

трапу вагона. В купе недоставало Титомирова, и он появился, уже когда поезд

тронулся. В руках он держал трехлитровую банку с пенистой жидкостью квасного

цвета.

— Что есть сие?.. — поинтересовался я.

— "Ист даз бер", — в тон мне отчеканил Андрей. — Местное пиво домашней

выделки… Пахнет вполне прилично, — добавил он.

— А я уж думал, это квас.

— М-да, — резюмировал бригадир, — знаете анекдот о квасном патриотизме и

сивушной космополитизме?

Ему никто не ответил.

— Вы читали Ремарка? — осведомился я после некоторой паузы.

— Ремарка? — переспросил бригадир.

— Я читал его "Триумфальную арку", — ответил Титомиров.

— О ней я и говорю. Ты посчитал, сколько они там выдули водки, выкурили сиганет

и вылакали кальвадоса (французский вариант бормотухи)? Теперь, если поделить это

количество на душу медленно растущего французского населения, становится ясно,

почему французы всегда проигрывают войны с Германией?

— Ладно, раз уж мы собрались завоевывать Китай, то и пить это пиво будем

по-китайски.

— Это как?

— Очень похоже на грузинские тосты. Каждый должен рассказать какую-нибудь

достопамятную историю, и все, как только он закончит, залпом осушают бокалы.