Люся, стоп! - Людмила Гурченко

Оператор Сергей Журавлев, царство ему небесное! Редкий оператор. Не знаю, откуда, — не бабник, ни-ни, — такое знание женщин? Любил их снимать. И здорово снимал портреты. И опять же на той самой аппаратуре, где обычно все лица красные и в желтых крапинках. Мастер! Подойдет ко мне и долго стоит, вперившись в мое лицо. Ну, на расстоянии сантиметров пятнадцати! А на носу еще и очки с толстыми стеклами. Однажды я не выдержала: «Слушай, Сережа! Как же хорошо, что ты не гинеколог!» А он изучал мое лицо, высчитывал, сколько еще нужно времени, чтобы глаза заблестели, под глазами разгладилось. Интересно все, мои милые читатели. Какие люди есть, о!

И получилась одна из самых нежных и добрых программ. «Песни войны». Мы все получили: «Большое спасибо». В прямом и переносном. Группа получила свою очередную зарплату. А я, за три смены съемок, по пятнадцать рублей. И еще пятнадцать рублей за смену записи.

Такая история. Времена настали другие. Нет Стеллы Ждановой. Куда, где, кому, — ничего не понимаю. Кстати, хороший сегодняшний анекдот: приходит на концерт юная начинающая певица. Артисты распеваются, жонглируют шариками, готовятся. Она окинула всех внимательным взглядом: «Слушайте, господа артисты, вы не знаете, кому здесь нужно «дать»?»

Это было лирическое отступление. Продолжаю то, с чего начала. Дважды я пела и играла свою «задумку». «Задумка» — уже глупо. Какое-то ограниченное тупое слово. Но для меня ближе, чем «проект». До «проекта» я тогда еще не созрела. Слушали два продюсера. Одному — слишком драматично. Другому — смешного мало. А по-моему, просто не «врубались». Не те люди. Это было видно сразу, с порога. Но, «зажав свое сердце в руке», я доводила показ до конца.

Недаром, видно, говорят: считаю до трех. Что-то загадочное в этой цифре есть. Третий раз, уже без всякого энтузиазма, исполняю свою «задумку» перед продюсером фильма «СекСказка», в котором я снималась около двух лет тому назад. Но я этого человека помню смутно. Большой мужчина в черном пальто. Стоял на съемке в сторонке. После работы он даже подарил мне цветы, когда я садилась в машину. Но на улице было темно, и я его не разглядела. Да мне тогда было не до этого. Боли, мои боли меня не отпускали. Мир прояснялся только в часы работы.

Я исполнила еще раз то, что мне хотелось. Но оттого, что вовремя мой энтузиазм пролетел впустую, нужного запала уже не было. 

— Знаете, я буду это делать. Сейчас я уезжаю. Я вам дать знать.

И исчез. Боже мой, все «як закон». Очередной «обещатель». И никаких переживаний. Закрыла я страницы своей «задумки» и пошла жить «дальший». В это время меня на небольшую роль в спектакль «Чествование» пригласил в свой театр Леонид Трушкин. В главной роли Шура Ширвиндт. У меня эпизодическая роль во втором составе. У актрисы из первого состава еще где-то важная работа. Какая разница? Первый состав, второй. Опыт есть. Играй себе. Эту небольшую роль я играла с удовольствием. Реакция зала всегда бурная, всегда горячий прием. А это важно. Это лекарство. Это выздоровление. Главный герой остроумен, ироничен. Но он неизлечимо болен. И все его друзья — каждый по-своему — его «чествуют» в его день рождения. Моя героиня, к которой он захаживал в былые времена и которая не скрывает своей древнейшей профессии, изображает сестру-сиделку. Герой ее не узнает, а публика-то уже узнала. Интересные минуты. Иногда импровизировали на ходу, азартно и впопад. Замечательный спектакль.

— Я приехал. Я освободился. Будем снимать.

Как важно уметь ничего не ждать. Я в этом убедилась. Не беги за славой, успехом. Она сами тебя найдут, если ты чего-то стоишь.

Нашла название своей «задумке» — «Люблю». Красиво. Настоящее время. Люблю все! Работу, природу, людей. Хотя спроси меня, чего в жизни я больше всего боюсь? Я отвечу — людей. От них все беды, сплетни, интриги. Но ведь есть же лучики? Есть. Вот к ним и стремись, Люся. К ним приближайся. Их мало, ой как мало. Но они есть главное в жизни. От них свет, правда, вера в жизнь.

Работа над «Люблю» — это встреча с новой, совершенно другой генерацией молодых людей. Продюсер Сергей Сенин собрал ударную группу. Режиссер Федор Бондарчук. Музыкален до чертиков. Монтирует шестнадцатыми и тридцать вторыми. Феноменально! Художник Борис Краснов. С первым появлением его знаменитое: «Чем будем удивлять?» Сделав декорацию, в которой собрал реквизит всего «советского периода», все никак не мог успокоиться и приносил на съемку то огромного фарфорового гуся, — где он его выкопал? — то девушку с веслом или детские довоенные велосипеды. Борис киевлянин, с уникальным чувством юмора. Он сам так комментировал эти предметы, — вся группа валялась от хохота. «Вы ничего не поняли, это самая-самая фишка! Почему? Because потому что!» Но Бондарчук все отвергал и отвергал. А иногда остановится на чем-то, лицо просветлеет, и сразу становился похожим на своего папу, Сергея Федоровича. Так же, как и папа, немногословен. А когда говорил, то точно и «туда».

Костюмы Валентина Юдашкина. В тот, девяносто третий год имя его уже гремело в мире. Он всех «уложил» своей коллекцией «Фаберже». В 1991 году в его костюмах я произвела фурор в Америке. Ей-богу! Выхожу в золотом костюме — обвал! Не понимаю. Мне аплодируют или костюму? «Спасибо! На мне сейчас костюм нашего знаменитого кутюрье Валентина Юдашкина!» И делаю такое «дефиле», как будто я на показе мод. Прием — ого! А про себя думаю, — ну, Валечка, ну, какой же ты талантливый, мерзавец! Приеду в Москву, пойду к тебе. Все расскажу и еще что-то выберу такое умопомрачительное…

Уже двенадцать лет я хожу к нему. Как приду на Кутузовский, настроение сразу — прыг! И фантазии — скок! И годы мои с горки — бух! Как мне научиться быть такой доброй, терпеливой, а главное, терпимой! Ну, как он терпит все выверты и капризы самых разных дам, тетенек, артисток и модных девиц? Как много дано от бога! Этому не научишь. А на столе уже лежат начатые эскизы чего-то нового, будущего. А ведь еще настоящая коллекция не успела отшуметь.

Иногда — необходимо враз что-то новое. Иду к нему. Он сразу видит эту мою «необходимость». «Мы сейчас все найдем». И находим. Беру напрокат. На один раз.

Тогда, в «Люблю», он предложил легкий брючный костюм из шифона в мелкий горошек. Это беспроигрышная расцветка на все времена. А в войну, после войны — самая-самая. И только половинка белого воротничка. Хитро. Модные линии костюма современные. Но горошек и воротничок оттуда. Понял. Туда. А недавно, в Израиле, на концерте выхожу в зал. В луче платье горит как жар-птица. Одна полная тетечка не выдержала и руками потрогала платье. «Слушайте, Гурченко, почему тут так блестит?» Пришлось пропустить в песне текст. Я обратилась к залу: «Сейчас меня спросила эта женщина, почему тут (я показала на то место, которое она пощупала, — это рисунок от груди до места, которое намного выше колен) блестит? Это ручная работа. Эксклюзивное платье от Валентина Юдашкина!» Дальнейшие слова песни из-за грохота аплодисментов в зале уже были не слышны.