Ответная месть - Паула Гослинг

— Нагоняй, нагоняй, мне нужно его разглядеть! — кричал Страйкер, перекрывая голосом вой мотора. Маленький арендованный автомобиль не привык к такому обращению. Почему они не взяли его машину, подумал Страйкер с сожалением и тут же понял, почему. Для того, чтобы Лири не узнал ее — и не доложил, что его преследуют, и чтобы Клоцман затем не выяснил, что Страйкер вовсе не в Филадельфии. Но зато в его машине есть радиотелефон. Из своей машины он мог бы позвонить, попросить помощи, мог догнать темный «седан», прижать его к обочине — и загнать преступника в угол.

На его машине они бы догнали.

Но у них не было его машины.

И единственное, что делало радио в этой машине, — оно передавало музыку.

— Куда это он гонит?! — кричал возбужденный Страйкер, и его память снова прокручивала сцену — у дверцы машины оседает Лири, как же это: ведь он был уверен, что Лири — снайпер. Он сейчас не мог мыслить ясно, никак не мог понять, связать ход вещей — но теперь и не было времени для размышлений. Единственное, что он понимал и видел, — будто перст Божий, направленный прямо ему в глаза, — снайпер, — и он уходил от него.

— Быстрее, черт возьми, нажми еще!

— Я жму, я жму, я жму! — кричала Дэйна. — Я делаю все, что могу, и я не могу даже чувствовать машину: она летит как по льду!

Дэйна никогда не водила так, и никогда — на такой скорости. Машина казалась теперь странной, неконтролируемой, легкой — и любое слабое прикосновение к рулю бросало ее вправо или влево. Еще одно прикосновение — и они врежутся в стоящую на обочине машину, или в витрину, или в чей-то забор.

Дорога была в этот час не слишком нагружена, но движение по ней было достаточно интенсивным, чтобы сделать погоню опасной.

— Это должен быть коп, — пробормотал сквозь зубы Страйкер, все еще цепляясь за свою теорию. — Кто, кроме копа, сможет так вести машину?

Темный «седан» проскочил в узкую щель между тремя машинами, одна из которых была огромным рефрижератором, который и закрыл им обзор окончательно.

— Обходи, обходи их! — кричал Страйкер.

Дэйна была слишком напугана, чтобы отвести глаза от дороги, но она не думала, что ему видно то, что ей.

— Как я могу обойти, здесь движение…

— Иди между ними, посмотри… здесь машины на обочине, или между ними… черт побери! Делай, что говорят!

Дэйна сделала. С визгом тормозов, с ревом сигналов она выехала на разделительную полосу и обошла на страшной скорости две машины и грузовик. Водители, напуганные, посторонились. Вырулив на скорости на их полосу, она вскользь задела крылом переднюю машину.

— Дальше, дальше! — кричал ей в ухо Страйкер.

— Это — не полицейская машина! — ответила криком Дэйна, и слезы текли по ее лицу, разбрызгиваясь от рвущегося в окно потока воздуха. — Я не могу больше, не могу, не могу!

— Ты должна! Вот, смотри туда… Черт! Он сворачивает, он сворачивает, он сво…

Она увидела, как «седан» срезает угол на площадке бензозаправочной станции, и, не колеблясь, последовала за ним. Она была настолько на пределе нервов и сил, настолько заведена криками Страйкера, что сделала невероятное.

И просчиталась.

Опрокинула стенд с маслами, банки разлетелись. Удар, как бы мал он ни был, изменил курс, и они задели еще машину, выставленную на продажу, на которой красовалась картонка с ценой.

Послышался громкий звук лопнувшей передней камеры, и руль вырвался из рук Дэйны. Машина пошла юзом и ударилась в белый забор, что отделял территорию станции от квартала жилых домов.

Дэйну отбросило к дверце, а Страйкера — на нее, их задержали лишь пояса. Голова Страйкера едва не ударилась о руль, и если бы Дэйна не опустила в свое время стекло, она бы сейчас врезалась в него. Ни один из них не потерял сознание более чем на секунду-две.

В полной тишине, которая последовала за громом аварии, Страйкер дотянулся и выключил зажигание. Сквозь треснувшее лобовое стекло ему был виден темный «седан», уходящий за поворотом дороги.

И затем он исчез из поля зрения.

25

— Прости, прости меня, прости… — рыдала Дэйна.

— Забудь, — резко сказал Страйкер. — Ты все сделала прекрасно — мы бы догнали этого парня. Наверняка он разработал маршрут и все такое.

— Но…

— Нет, забудь об этом, — сказал Страйкер, глядя из окна такси, когда они ехали к госпиталю.

Он использовал весь свой служебный авторитет и статус копа, уверяя людей на бензозаправочной станции, что он преследует вора, — и в достаточной мере произвел впечатление на хозяина, так что тот не стал вызывать местную полицию; остальное было делом пары телефонных звонков.

Но, конечно, местные копы были уже там, привлеченные шумом и сообщениями обойденных ими водителей. Им придется попотеть, рассортировывая все это. Когда именно номер его служебного значка и имя достигнут ушей Клоцмана — вопрос времени. Может быть, Клоцман решит, что это обычный дорожный инцидент. Может быть. Ладно, разберемся с этим, когда придет время.

А теперь — главное.

Такси подъехало к госпиталю. Дэйна терла лицо ладонями, как ребенок. Страйкер заплатил, и они пошли.

Некоторое время они прождали в приемной, наблюдая за входящими и выходящими, и Страйкер заметил того самого интерна, который лечил его. Интерн остановился перед ним:

— Кто-то еще раз продырявил вас?

— Нет, но открылась старая рана, — сказал Страйкер. — Я чувствую. И эта леди также нехорошо себя чувствует. Думаю, ей нужно дать успокаивающее.

Интерн поглядел на Дэйну.

— Не нужно бы вам иметь дела с копами, леди. Взгляните, что с вами.

— Это дорожная авария, — сказала Дэйна. — Я вела машину.

Интерн поднял брови и перевел взгляд с одного на другую.

— А я-то думал, что моя жизнь насыщенна, — сказал он. — Пошли.

— Эй, а как же со мной, я жду здесь уже час! — закричал человек в грязном гипсе на ноге. — Кто-то должен снять с меня гипс.

Интерн взглянул на него и указал ему на стеклянный ящик с пожарным инструментом; там был и топорик.

— Если вы очень спешите, можете сделать это сами. В ином случае кровотечения имеют право первоочередности перед снятием гипсов.

— Проклятый госпиталь! — закричал человек, когда они исчезли за жизнерадостной занавесочкой в цветах. — Я подам в суд!

Голос интерна донесся уже из-за занавески:

— Образец иска — на столе. Мы ежедневно получаем свежую партию.

Запугав и обольстив все отделения интенсивной терапии, Нилсон заставил их перевести Пински в одну палату с Тоскарелли.

— Послушайте, — сказал он сестрам и врачам, — они приятели. Нед будет разговаривать с Тосом. Вы же говорили, что с ним нужно разговаривать, верно? Его мать и сестра уходят на ночь домой, так? И вот представьте, что Тос проснется ночью — и никого не будет? Вы можете выделить постоянных сиделок для него? Конечно нет. Но если бы Нед был там и разговаривал… — Так Нилсон охмурял медиков, пока не надоел им настолько, что они сдались.

Поскольку Пински не мог защитить Тоса, да и Тос смог бы сделать немного, если бы кто-то напал на Неда, это не давало, так сказать, двойного выигрыша.

— Но зато ты сможешь завопить, — подчеркнул Нилсон.

— Не раньше, чем завтра, — прошептал Пински разбитыми губами. — Никаких воплей до завтра.

— Ну и что, — сказал Нилсон. Он уже отужинал в госпитальном кафетерии и подумывал над тем, не попросить ли поставить третью койку в палате.

— Как мило, — съязвил Пински. — Какой внимательный у меня посетитель.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Нет, — признался Пински. Мать и сестра Тоскарелли, а также его собственная жена Нелл ушли уже домой. — Зажги свет, ладно? Ненавижу, когда сумерки.

Нилсон встал и зажег свет. Тос поморщился — но затем его лицо вновь сделалось ничего не выражающим.

— Слушай — ты видел? — в восторге спросил Нилсон.

— Уже было, — ответил Пински. — Пока ты ужинал, приходили мерить ему пульс — и он тоже поморщился. Сестра сказала, что это хороший знак.

— Черт, — сказал Нилсон, столь же довольный Тосом, как и самим собой. — Может быть, сукин сын проснется, наконец. — Он наклонился над Тосом. — Эй, поросенок, просыпайся, а? Нам нужно работу делать, беби, нам нужно шевелиться, шевелиться, беби!

Но ответа не последовало.

Нилсон еще несколько минут звал Тоса, а затем сдался. Он вернулся к кровати Пински и опустился на стул. Пински глядел на него заплывшими глазами.

— Нужно еще пытаться, — сказал Пински. — Врач сказал, нужно принести кассеты, музыку, какую он любит, все такое. Ему нужны знакомые звуки. То, к чему он привык. Наверное, нужно записать шум окружного отделения полиции — или его любимого ресторана. — Эта речь, похоже, истомила его силы. — Завтра я поговорю с ним. Когда не будет так больно дышать.