Запрещаю тебе уходить - Алиса Ковалевская

обжигало мою кожу. – Ты сам во всём виноват, – проговорила я, чувствуя его всем телом. Живущая в нём чернота ворвалась в меня, проникла, наверное, даже в кровь. Ветер принёс с собой вой кареты скорой помощи. – Я хотела любить тебя, – прошептала я, глядя на него. – Но тебя любить нельзя. И в этом тоже виноват только ты, Женя. Ты один.

– Ты будешь любить меня, – прорычал он прямо мне в губы и сжал в кулак мои волосы.

– Заставишь?

– Заставлю, – он прижался ко мне вплотную.

Наши губы встретились. Отвернуться он мне не дал, с ходу заставил раскрыть рот и проник внутрь языком. От него снова пахло спиртным. У поцелуя был вкус выдержанного коньяка и прошлого.

– М-м-м, – я подалась в сторону. – Не надо…

Женя тяжело дышал.

– Надо, – он поймал меня и развернул к себе спиной. Ладонь его легла мне на живот, пальцы пробрались под халат. – Надо было раньше, – дёрнул пояс. – Его пах был таким твёрдым, что по телу пробежали мурашки. Злость пронизывала холодный предрассветный воздух. – Литвинов, грёбаная сволочь, – Женя дёрнул халат с моего плеча и прикусил кожу зубами. – Достать бы его с того света, блядь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я хватанула ртом воздух. Никогда я не слышала, чтобы Женя так выражался. Что было между ним и Литвиновым в прошлом, оставалось загадкой. Но что-то было. То, что заставило его поверить.

Женя дёрнул меня за волосы, и я, выгнув спину, вскрикнула. Вцепилась в поручень, снова схватила воздух ртом. Губы его прошлись по моей шее. Рывок, и он стянул с меня трусики.

– Ты будешь любить меня, – прохрипел он, звякнув пряжкой ремня.

Ладонь поднялась выше. С силой сдавив мою грудь, он тяжело сглотнул, втянул носом воздух у моей скулы и снова выругался. Перед глазами плыла ночь, контраст её прохлады и раскалённого дыхания Жени лишал меня возможности мыслить здраво. Кажется, я опять попыталась высвободиться. Но стало только хуже. Большим пальцем Женя провёл по коже вокруг моего соска. Губы его опустились от моей скулы к шее, затем к лопатке…

– Сукин сын так и не получил тебя, – просипел он. – А я…

Не знаю, откуда у меня взялись силы. Я всё-таки оттолкнула его. Всего на секунду, которой мне хватило только чтобы повернуться к Жене лицом. Его глаза сверкали, каждая черта лица была каменной.

– А ты сам от меня отказался, – мой голос был почти таким же сиплым, как и его. – А теперь что? Хочешь?

– Я всегда хотел тебя, Настя, – неуловимое движение, и он заставил меня втиснуться в решётку. – С первой встречи. Как увидел тебя на проклятом льду…

Он не договорил. Вместо этого крепко ругнулся и снова поцеловал меня. Губами я поймала последнее «пошло оно», а больше ничего не разобрала. Да и не хотела разбирать. Я обхватила его за шею и прижалась к нему сама. Шире раскрыла рот, впустила его язык. Халат упал под ноги, я задрала рубашку Жени и прошлась ногтями по животу. Мышцы его напряглись. Ремень царапнул кожу, секундный взгляд – душу. Коленом он раздвинул мои ноги и почти грубо коснулся промежности. Возбуждение было таким острым, что я едва не застонала. Сдержалась, но уже в следующий миг стон всё-таки сорвался с губ. Внутри оказались два пальца. Несколько резких толчков, мгновение пустоты – и он внутри. Одно движение, чтобы доказать – я его. Его, как бы ни противилась.

– Ни одну бабу в жизни я так не хотел, как тебя, – он приподнял мою ногу, проникая глубже в меня. Стремительно, быстро, будто пытался унять голод.

Я вцепилась в его плечо. Позади него болтался белый тюль, позади меня была улица. Безумие…

– Видно, как хотел, – я зло вогнала в его кожу ногти. Схватила его за волосы и процедила в губы: – Если бы хотел, не отпустил бы. А ты…

– Замолчи, Настя, – новый толчок. С каждым его движением меня самой, принадлежащей мне, оставалось меньше и меньше. Под его чёрным глазами лежали тени, волосы завивались у висков. Я дёрнула застёгнутую пуговицу. И ещё раз, пока не коснулась его груди.

– М-м, – я поцеловала его в шею, в ключицу. Укусила и зализала укус, чтобы укусить снова. В ответ он вошёл так глубоко, что я ахнула. И тут же меня стала охватывать дрожь. Изголодавшаяся, я горела в его руках, в собственных обидах, но не могла ничего сделать. Ни с настоящим, ни с прошлым.

– Что, даже не проверишь? – я уцепилась за ворот его рубашки. – Вдруг я вру, Воронцов?

– Не врёшь, – он резко толкнулся во мне. Остановился и повторил: – Не врёшь.

– Не вру, – я облизала пересохшие губы.

Он подался в меня, и сил держаться не осталось. Жар накрыл меня, колени ослабли. Закричав, я схватилась за него и сразу же уткнулась ему в грудь, чтобы заглушить стон. Только дышала – влажно, прерывисто, а он продлял мой оргазм до тех пор, пока его самого не затрясло.

– Да, – кончая в меня, простонал он глухо. Положил ладонь мне на затылок и прижал к себе сильнее. Потёрся носом, прошёлся пальцами до лопаток. – Чёрт тебя подери, Настька…

Я протяжно выдохнула. Хотела выпрямиться, но не смогла: тело стало ватным и, если бы Женя не держал меня, я бы так и повалилась на пол. Ветер поцеловал мою спину, напомнив, что мы стоим на шестом этаже, а позади нас – улица Берна. И это было самым настоящим сумасшествием. Ещё большим сумасшествием было только то, что я понимала, что больше не хочу уходить.

***

Прошлое

Только я налила кофе в любимую Женину чашку, в квартире раздалась трель дверного звонка. Я сразу же пошла открывать. Что Женя мог забыть? Документы? Уверенная, что это муж, я даже не посмотрела в глазок. И только распахнув дверь, запоздало подумала, что он не стал бы звонить – открыл бы своими ключами.

– Что ты… – начала я с ходу, но на пороге оказался не Женя. Вернее, Женя, но другой.

Ничего не сказав, Литвинов вошёл в квартиру. Только я хотела спросить, в чём дело, Женя посмотрел сверху вниз, и слова пропали. Глаза его лихорадочно блестели, взгляд при этом был тяжёлым.

– Я сделал Оксане