Карма фамильных бриллиантов - Ольга Володарская

– Блондин, брюнет, рыжий?

– Не знаю, он не снимал шляпы.

– Шляпы? – напрягся Вульф.

Лазарь утвердительно кивнул головой, а Новицкий все не отставал:

– У него родимого пятна на виске не было?

– Не знаю. Я вообще плохо его помню. Дэнис приходил с этим мужчиной недели три назад…

– И больше ни разу?

– При мне нет.

– Сколько времени вы храните записи с камер наблюдения? – спросил Вульф, указав пальцем на одну из них – висящую как раз над его столиком.

– С тех, что в зале и туалете, совсем не храним. Только с камеры, установленной на входе, и то недолго – с месяц… А зачем вам это?

– Я хочу посмотреть записи.

– Но это категорически запрещено хозяином клуба, – запротестовал Лазарь. – Там могут быть запечатлены гости закрытых вечеринок, очень известные люди, не желающие…

– Кто хозяин? – рявкнул Вульф, оборвав сбивчивую речь администратора.

– Чей? – испугался парень.

– «Голубого щенка».

– Мансуров Руслан Акопович.

– Мансур? – вскинул брови Новицкий, неплохо знавший этого крупного торговца оружием.

– Вы знакомы с Русланом Акоповичем? – просиял Лазарь.

– Пересекались пару раз.

– Тогда вы можете сами поговорить с ним насчет записей, и если он даст добро, я проведу вас в аппаратную.

– Мансуров здесь?

– Нет, но у меня есть его сотовый…

– Звоните, – скомандовал Вульф.

Лазарь набрал номер и передал трубку Новицкому.

Разговор с Мансуром продлился не дольше минуты. Руслан быстро вник в проблему и, не желая ссориться с таким авторитетным человеком, как Вульф, дал «добро» на просмотр пленок. Лазарь повел Эдуарда Петровича в аппаратную и передал его с рук на руки дежурному. Тот усадил Вульфа на свое место и показал, как прогонять записи (к счастью, съемки производились цифровой камерой, и весь материал хранился в компьютере). Быстро освоившись, Новицкий принялся за дело.

Записи последних дней Эдуард Петрович пропустил, те, что делались неделю назад, просмотрел очень бегло, а вот двух-трехнедельные весьма тщательно и почти тут же наткнулся взглядом на сына. Денис входил в клуб, разряженный в пух и прах, ведя за собой какого-то мужика. Тот был без шляпы, но под описание Лазаря более-менее подходил: упитанный, зрелого возраста. Вульф остановил запись и спросил у дежурного, можно ли распечатать эту картинку. Тот без слов потянулся к мыши и, виртуозно пощелкав кнопками, вывел на принтер фотографию. Новицкий взял ее, положил рядом с собой и вернулся к прежнему занятию.

Спустя четверть часа перед ним лежало уже три снимка. На всех был изображен Дусик в новой компании. Его спутниками неизменно оказывались представительные мужчины, холеные, уверенные в себе, явно обеспеченные (о приличном достатке каждого можно было судить по одежде и украшениям). Напрашивался вывод: Дусик искал себе нового покровителя, а свидания с кандидатами устраивал в «Голубом щенке», где мог не опасаться, что его застукает Вольфрам…

– Вы закончили? – спросил у Вульфа дежурный, заметив, что тот оторвался от экрана и всецело занялся фотографиями.

Новицкий, просмотревший все записи, кивнул. Он собрал снимки и, уступив охраннику место, вышел из аппаратной.

– Ну, как дела, Эдуард Петрович? – тут же подскочил к нему Лазарь, будто карауливший его под дверью.

– Нормально, – буркнул Вульф, не отрывая взгляда от снимков. Затем подсунул один администратору с вопросом: – Этот?

Парень взял в руки фотографию, на которой Дусик стоял под ручку с полным господином в ковбойской шляпе (к разочарованию Вульфа, это был не Бердник, а совершенно незнакомый ему мужчина, впрочем, как и все остальные), внимательно на нее посмотрел и утвердительно дернул подбородком.

– Других не знаете?

На сей раз Лазарь повел подбородком из стороны в сторону.

– А бармен мне не поможет?

Лазарь, подавив в себе желание послать надоевшего мафика подальше, без слов повел его к скучающему за стойкой бармену. Тот, завидев администратора, сразу встрепенулся и стал рьяно трясти шейкером.

– Сеня, это господин Новицкий, – представил Вульфа Лазарь. – Он хочет у тебя кое-что спросить, ответь, пожалуйста, на все его вопросы. Идет?

Бармен Сеня с готовностью кивнул.

Вульф выложил на стойку фотографии и задал вопрос:

– Знаете кого-нибудь из спутников Дэниса?

Сеня придирчиво изучил снимки, после чего выдал исчерпывающий ответ:

– Случайные люди, не из наших. Никого не знаю.

Новицкий не разочаровался, потому что уже давно понял, что в гей-клуб притащился зря. Да, Дусик часто бывал в «Голубом щенке», да, постоянно встречался тут с мужчинами, но только ради развлечения, а никак не из-за «Славы»…

– А вот этого парня я тут вообще ни разу не видел, – услышал Вульф удивленный возглас Сени. – Смотрите, – бармен поочередно ткнул пальцем в три снимка из четырех, где на заднем плане мелькала одна и та же физиономия. – Камеры его зафиксировали, но в клуб этот парень не заходил…

Эдуард Петрович склонился над фотографиями, пытаясь рассмотреть мелкое изображение, но перед глазами все расплывалось – он был дальнозорким. Пришлось лезть в карман пиджака за очками, водружать их на кончик носа (Новицкий терпеть не мог «окуляры» и стеснялся показываться в них на людях) и вглядываться в снимки через корректирующие зрение стекла. Оптика помогла! Изображение стало четким, и Вульф сразу узнал попавшего в объектив камеры человека. Это был Вольфрам! Денискин любовник, который, если верить его словам, к «Голубому щенку» на пушечный выстрел не подходил и вообще был не в курсе, как клуб называется…

– Вот сучонок! – выругался Вульф себе под нос и, собрав фотографии, заспешил к выходу.

Петр Моисеев

Петр ополоснул полыхающее лицо холодной водой, вытерся и только после этого взглянул на себя в зеркало. Хм… Рожа еще та! Румянец во всю щеку, глазки несчастные, уголки губ опущены, как у скорбящей вдовы. Ниже лучше вообще не смотреть, там, где ширинка, до сих пор наблюдается выпуклость, появившаяся сразу, как только Ева положила руку ему на бедро…

– Петр Алексеевич, – услышал он за спиной голос секретарши Катеньки. – Вам факс пришел…

– Положи на стол, сейчас посмотрю, – отозвался Петр, сделав над собой усилие, чтобы сказать это спокойно, а не гаркнуть, как хотелось.

– Я могу идти домой? Уже семь…

Петр удивленно посмотрел на часы, не веря своим ушам. Он-то думал, что еще часов пять, а оказалось – уже весь день пролетел…

– Конечно, Катенька, иди, – сказал он секретарше. – А я еще поработаю…

Когда она вышла, Петр сел за стол, по которому два года назад ползала Ева, соблазняя его, включил компьютер, но поработать не удалось. Едва уловимый, но от этого не менее пьянящий запах ее духов щекотал ноздри, волновал, возбуждал… Проникал в горло, легкие и дальше, дальше… Казалось, он опускался туда, где опять зарождалось желание…

– Черт! – прорычал Петр. – Надо успокоиться!

Он вскочил с кресла и ринулся в приемную с мыслью, что поможет ему только горячий кофе – от него обычно прочищаются мозги. Так как Кати не было, Петр сам занялся приготовлением напитка. Процесс был ему знаком хорошо, а вот пропорции нет: он понятия не имел, сколько класть кофе, сколько сахара, решил положить и того и другого побольше – чтоб мозги быстрее прочистились! Всыпав в чашку две ложки «Амбассадора», добавив четыре куска рафинада и маленький черпачок сухих сливок, он налил в нее кипятка. Помешал, глотнул. Напиток получился чересчур сладким и крепким, но вполне годным к употреблению.

Взяв чашку, Петр уселся на Катино кресло и стал пить кофе. Медленно, мелкими глотками, чтобы растянуть процесс, отвлекающий от дум. Только зря он надеялся отвлечься – мысли его все равно не отпускали! Петр ругал себя последними словами (даже матерными, которые до этого совсем не употреблял), но тут же начинал себя успокаивать тем, что смог все ж таки остановиться. Оторвался от Евы в последний момент! Отлип от нее, полураздетой, разгоряченной, стонущей, готовой его принять… Сбросил ее с себя и, задыхаясь, выскочил из машины. Потом стоял минут десять на улице, приходя в сознание и ожидая, когда Ева покинет его «Пежо». Но она все не выходила! Тогда Петр, уже почти спокойный, распахнул дверцу и буквально выволок ее из салона. К счастью, Ева оказалась уже одетой, иначе пришлось бы ей бежать по двору почти голой…

Стоило только Петру подумать о ее полуобнаженном теле, как возбуждение вернулось (и так весь день!). А вместе с ним угрызения совести. Петру было очень стыдно! Он чувствовал себя похотливой скотиной, безмозглой и бессовестной. Озабоченным кобелем! И в оправдание себе он не мог ничего придумать. То, что Ева безумно привлекательна, головокружительно сексуальна, желанна и незабываема, он в расчет не брал. Ее настойчивость тоже. Это не оправдание! Надо было сразу поставить ее на место, как два года назад, а не давать воли ее рукам, губам, языку… Но ему так хотелось ощутить вкус ее губ! Он столько раз целовал ее в своих эротических снах, что желание пережить это хоть один раз наяву захлестнуло его целиком, вытеснив все остальное – осторожность, решимость, хладнокровие…