Иллюстрированная история эротического искусства. Часть первая - Эдуард Фукс

Нужно согласиться, что самый беспристрастный зритель, прочтя текст, совершенно другими глазами взглянет на гравюру; сластолюбивый смешок зрителя вполне обеспечен. При этом повторяем, что это далеко не единичный случай, — наоборот, такой способ «толкования» художественных сюжетов был чрезвычайно распространен.

В заключение нужно упомянуть о самой богатой отрасли искусства этого времени: об эротически иллюстрированной книге — эротически иллюстрированных романах и собраниях стихотворений. XVIII век — век пышного расцвета эротической книги, и, само собой разумеется, текст и иллюстрации соперничают друг с другом в эротической откровенности. Никогда раньше и никогда впоследствии не было такого обилия эротической литературы. В эротической книге цель эротического искусства этой эпохи, служить средством обольщения и совращения, проявляется ярче всего. Поэтому-то такие книжные редкости и покупались всеми богатыми, нередко и дамами. Эротические книги лежали в каждом будуаре, на каждом туалетном столике — достойное времяпрепровождение в немногие и недолгие промежутки между реальными проявлениями галантности. Даже в эти вынужденные промежутки никто не хотел лишать себя удовольствия.

Ф. Буше. Купание Дианы.

Все сказанное в целом подтверждает то, что мы говорили в начале этого раздела относительно искусства рококо: искусство было в эту эпоху послушным слугой самых низменных страстей.

Но оно должно было стать таковым — должно было в силу законов, определяющих и содержание и формы искусства.

Заключение. Великая французская революция весьма интенсивно продолжила процесс распада, так что в конце концов все прежние нормы утратили всякое значение и целомудрие до брака, супружеская верность и т. п. стали положительно смешными понятиями. И притом распад этот совершался с тем большей силой, чем глубже взрыхляла революция почву общества. Но это был все же последний хаос, — он предшествовал возрождению нового порядка. Новый класс, призванный к господству, буржуазия, давно уже появился на сцене и в литературе выставил сложные кодексы, в которых изложил свою мораль, соответствующую его интересам. Оздоровление и регенерация человечества были предпосылками для той исторической задачи, которую должна была разрешить буржуазия. Поэтому-то и интересы господства, и просто-напросто жизненные интересы буржуазии требовали новой нравственности. В области половых отношений они требовали целомудрия женщины до брака и верности обеих сторон в браке; в связи с этим они требовали и вообще более серьезного отношения к браку и к семье. Женщина должна была снова сделаться матерью и в противоположность матерям старого режима должна была сама кормить и воспитывать своих детей. Зеркало этих тенденций в искусстве должно было превратить в моральную проповедь как эти, так и другие духовные проявления ранней юности современной буржуазии. В лице художников Шардена и Грёза это требование осуществилось нагляднее всего. Произведения этих мастеров представляют собой весьма конкретное отражение буржуазии, стремящейся достичь и политического господства. Мотивами их творчества служат главным образом семейные добродетели.

Ф. Ропс. Друг детства.

Ф. Ропс. Эротическая иллюстрация.

Н. Маурин. Гнездышко на злаковом поле. Литография. 1835.

Ф. Ропс. Властелин мира. Гравюра.

Ф. Ропс. Эротическая иллюстрация.

Лежен. Сравнение. Ок. 1885.

До того чудесного перерождения общества, о котором мечтала буржуазия в гордые и творческие дни ранней молодости, дело так никогда и не дошло. Да и не могло, впрочем, дойти, согласно экономическим силам и интересам, обусловливающим ее сущность и господство. Но если мы и вплоть до настоящего времени не достигли такого перерождения общества, то все же одно мы можем сказать с полной уверенностью: мы на несомненно верном и правильном пути к такому перерождению. Правда, в настоящее время буржуазное развитие всюду обнаруживает нисходящую тенденцию, правда, буржуазный дух терпит теперь одно поражение за другим, одно позорнее другого, — поражения, при которых рушатся и гибнут последние из идеалов буржуазии. Но ведь это именно и служит одним из вернейших показателей близкого переворота. Ибо до сих пор еще незыблема та вечная историческая истина, что быстро совершающийся распад прежних политических идеалов господствующего класса всегда служит свидетельством того, что в недрах человеческого общества бродят новые силы, которые неудержимо повлекут к новому восходящему развитию. Переживание таких периодов, несомненно, очень мучительно, и для современников они терпимы лишь благодаря той возвышающей дух исторической логике, которую обнаруживают.

Ф. Ропс. Сводня и юная проститутка.

Гравюра. Ф. Ропс. Символическая гравюра.

Пьеретта.

X. Виллемот. Цветы.

Рассматривая путь, пройденный историческим развитием от эпохи абсолютизма до наших дней, мы замечаем, что в конечном счете путь этот все-таки поднимается вверх. Поднимается, несмотря на постоянные отклонения, несмотря на бесконечные трясины и болота, через которые он ведет. А болот этих много, очень много. Если мы станем искать их наиболее ярких художественных отражений, то скорее всего найдем в искусстве 60-х и 70-х годов прошлого столетия, в которых весьма сомнительный аромат Второй французской империи создал себе достойные формы в искусстве. Укажем хотя бы на произведения Кабанеля, Бугеро, Виртца и других. В германском искусстве аналогичными произведениями были плоды творчества Вильгельма Каульбаха и его школы. В творчестве Каульбаха нашла классическое выражение та буржуазная благопристойность, которая официально служит высшим добродетелям и «вечным идеалам», в задней же комнате похотливо ржет над скабрезностями.

Лежен. Сладкая мечта.

А. Асти. Сладострастие.

Тем не менее все это лишь тягостные интермедии, отделяющие прошлое и настоящее от новой эпохи. Эта новая эпоха началась вместе с развитием крупной промышленности и крупного капитала. И если мы в обоих этих результатах имеем право видеть не более как первый акт совершающейся на наших глазах великой исторической драмы, в которой узел еще только завязывается, то все же уже и в этом первом акте сделано много подготовительных работ. Развитие промышленности внесло существенные поправки во все моральные нормы, — массовое скопление людей в крупных центрах и на фабриках создало новые условия жизни, новые формы сознания и соответственно с этим и новую идеологию. Новые желания пробудились в груди человечества, и, что самое существенное, новые экономические основы общественной жизни создали одновременно и мост, по которому эти желания из царства утопии перешли в область достижимой действительности: право каждого человека не только на жизнь, но и на полную жизнь. Такая перемена отразилась, конечно, и на искусстве. Чувственность должна была снова дойти до сознания как творческий принцип, должна была образовать новые, более чистые и более возвышенные понятия человеческой красоты, представления, которые достойны занять место подле высших целей и задач жизни.

Ж. Гарнье. Flagrant delit (Очевидное преступление). Ок. 1888.

Такова, конечно, только общая основная тенденция. Ибо совершенно неизбежно в искусстве отражается сложная многогранность современности обилие форм и пестрая вереница друг друга сменяющих и вновь образующихся форм общественной организации, что, как известно, никогда не наблюдается в таком широком масштабе, как в революционные эпохи. Рафинированные и гнилые плоды растут рядом с прямыми, здоровыми побегами, которые соответствуют наступлению нового времени. Нужно быть совершенно слепым, чтобы не заметить, что в настоящее время художники, которые в жизни идут рука об руку, в искусстве разделены друг от друга целыми мирами. Возьмем хотя бы, с одной стороны, Бердслея и его последователей и, с другой — таких, как Макс Клингер, Слефогт, Роден и других. Бердслей, у которого почти каждая линия дышит безусловно извращенной чувственностью, классически доказывает, с какой утонченностью погибающий мир умеет еще воплощать вечные идеи. Конечно, его искусство — это проявление самого развитого вкуса и даже обаятельной красоты. Но за идеальнейшим вкусом, который сквозит в его творчестве, мы видим, что в его творениях воплотилаа физическая импотенция общественной культуры, в которой все творческое медленно угасло.