Иллюстрированная история эротического искусства. Часть первая - Эдуард Фукс

Правда, все это изображается в благородной форме, с тем величественно героическим стилем в существе своем творческого века, который возвышает все самое низменное. И поэтому-то половая любовь, даже в грубом изображении, как, например, в «Ярмарке», представляется всегда святым и могущественным законом жизни, а никогда не низменной и расслабленной похотью. Грудь — это источник человеческой жизни, она великолепнейший символ здоровья, силы, а вместе с тем и красоты. Ее возвеличение образует могучий лейтмотив в пламенном гимне, которым является творчество Рубенса. Если все оно есть апофеоз плоти, то в этих рамках красота женской груди для Рубенса самое важное; бесконечное число раз показывает он ее. Он пишет женщину только в том возрасте, в котором грудь уже развита, он пишет женщин только с прекрасной грудью. Грудь и красота суть понятия для Рубенса почти нераздельные. Поэтому-то у всех его женщин, даже у старых, прекрасные груди. Бесконечное число раз пишет Рубенс Елену Фурман, свою жену, но, в сущности, пишет только ее дивную, или, вернее, ее рубенсовскую грудь; то же самое и относительно ее сестры Сусанны. Смотрите, смотрите, смотрите! — кажется, восклицает он, когда пишет свою жену. Он точно опьяненный бог, который сам не может наглядеться досыта, великий расточитель, который призывает весь мир смотреть.

П. Рубенс. Вакханалия. Фрагмент картины.

Рубенс не одинок в этом отношении во Фландрии, равно как Тициан в Италии или Флетнер в Германии. Его сподвижники любят, как и он, массивное женское тело — тело рубенсовских женщин. Рубенс — только высшее завершение этой тенденции. Из его творчества вытекает, что рубенсовский аккорд был аккордом эпохи. И прежде всего, что он был художественной необходимостью времени, обусловленной экономическим развитием Фландрии. А так как это является и в самом деле руководящим законом, то потому-то эта сила и имеется налицо там, где вместо людей речь идет о животных, о ландшафте или о nature morte (мертвая природа. — Ред.). Чувственность как закон жизни преисполняет фламандские изображения цветов точно так же, как тела пылких мужчин и женщин, полных сладострастия.

Творчество Рубенса не только воплощает художественную идеологию образованных слоев населения — оно служит художественным отражением воцарения в Европе княжеского абсолютизма. Искусство Рубенса столь же роскошно и демонстративно, как и этот абсолютизм. Его-то и символизировал и идеологизировал Рубенс. Рубенс воплотил обожествленную эротику. А именно богами на земле и хотели быть представители абсолютизма. В собраниях абсолютных монархов, главным образом испанских, и сохранялось большинство лучших картин Рубенса. Это было поистине самое подходящее место для них.

Буржуазное искусство в истинном смысле этого слова, отказавшееся от заимствования у античного мира и искавшее форм и идеалов в реальной действительности, возникло, как мы уже говорили выше, в Голландии. И здесь наиболее излюбленным мотивом было опять-таки чувственно эротическое содержание вещей и явлений.

Конечно, и в Голландии привлекались с этой целью сюжеты из библейской истории и из древности, но здесь они настолько очеловечивались, что воображению не приходилось даже переводить классическое явление на современный язык. Рембрандт написал «Иосифа и жену Потифара», но как только работа была закончена, в ней не осталось и следа библейского мотива. Она стала попросту изображением женского сластолюбия. Это скорее всего портрет какой-нибудь страстной женщины, жившей неподалеку. Эта женщина знает, что мужчину ничто не обольщает так сильно, как если женщина говорит ему: я хочу. И она самым наглым образом говорит, что она хочет, тому, на кого пал ее выбор. Аналогично обращались художники и с символическими фигурами. Диана стала сильной и здоровой голландкой, которая способна задушить в объятиях Геркулеса, если только он сумеет удовлетворить ее страсть. «Прощание Адониса» превратилось в прощание рассудительного любовника, который до самого утра предавался радостям любви со своей прекрасной возлюбленной, но который все-таки не забыл, что если он останется еще на полчаса, то плохо спящая соседка увидит его и скоро вся улица будет знать об их любви. Помимо этой трактовки классических мотивов в современном духе, голландское искусство отказалось вскоре и от последней тени безличности и отвлеченности. Когда буржуазный строй вошел в Голландии в свои права, как мы уже говорили выше, и соответственно могуществу экономических сил, породивших его, превратился в полновластие, то искусство достигло такой степени самоуверенности, что художественным мотивом избрало свою же собственную эротику. Чувственность получила право гражданства: она стала олицетворять окружающую живую действительность. Это художественное зеркало тоже вскоре стало великолепным и импонирующим, хотя эротический элемент, который в нем отражался, был отнюдь не приспособлен играть какую бы то ни было роль в салоне. Это была неприкрашенная голая откровенность. Люди едят в свое удовольствие, а не только притрагиваются. Люди любят во всю ширь, а не только «балуются». И всего этого никто и нисколько не стыдится. Наоборот, все с гордостью показывают, что у них есть здоровые мускулы, бедра, ляжки, груди. Перед взглядом зрителя проходят спальни и купальные заведения, в которых здоровое крепкое тело голландских женщин изображается совершенно обнаженным. И раскрывая перед глазами зрителя эти интимные вещи, голландцы невидимым шрифтом подписывали под каждой картиной, что они люди, в жилах которых течет горячая кровь, что они могут целовать и хотят, чтобы их целовали, и что их женщины нуждаются в росе любви, все равно как голландские тучные луга в дожде.

И снова нужно повторить: все это велико и возвышенно. Это точно принявшая формы стихийная сила: голландские реалисты изображают богов и богинь по своему подобию, превращают Венеру и Диану в голландок с широкими бедрами и пышной грудью — это велико, велико потому, что тут превалирует не похотливое сластолюбие, а живой творческий принцип…

Рубенс. Вирсавия (фрагмент).

Ко времени смерти Рембрандта и Франса Халса буржуазный мир повсюду стоял уже на твердой почве; экономический принцип, на котором он зиждился, повсюду одержал блистательную победу. Но мир этот вступил теперь как бы в период упадка. Логика фактов рушилась о недостаточно развившуюся и недостаточно зрелую действительность. Получившаяся таким образом констелляция повела к воцарению абсолютной монархии, а тем самым, согласно вышеочерченным законам, должна была наступить совершенно новая, в корне своем иная эпоха искусства, которой и пришлось сменить Ренессанс.

Рембрандт. Иосиф и жена Потифара. 1634.

Я. Тинторетто. Сусанна и старцы.

Рококо. Политическая логика того факта, что в XV, XVI и XVII столетиях повсюду место феодального хозяйства заняло денежное, должна была бы привести к прочному господству буржуазии. Но до этого дело не дошло, потому что феодальное сопротивление было еще достаточно сильно, а силы буржуазии еще слабы для того, чтобы использовать политическую силу королевской власти исключительно в интересах новых экономических сил. В этом-то и заключалась вышеупомянутая, недостаточно развившаяся и зрелая действительность. Такая историческая ситуация неминуемо влекла за собой общую духовную реакцию. И реакция эта выразилась в том, что эмансипировавшиеся силы, превосходившие самообладание и самоотречение человека, завели его на торную дорогу мистицизма. Эта жизненная философия возникла из мнимого крушения духа нового времени, появившегося на сцену в XV и XVI столетиях. Человечество стало чувствовать себя все более и более старым. Однако на самом деле это чувство старости испытывалось лишь потому, что человек был бессилен довести последовательно до конца начатое дело. В сфере чувственности банкротство логики исторического развития выразилось в том, что место здоровой чувственности Ренессанса заняла чувственность истерическая. Истеричности же соответствует всегда извращенность, и потому вполне понятно, что в изображении эротических мотивов искусство искало преимущественно такого материала, в котором имелись элементы извращенности или который можно было толковать в этом духе.

Образцом таких мотивов может служить, например, тема «Лот и его дочери». Это мотив кровосмешения, и характерно, что он стал излюбленным художественным сюжетом эпохи. Извращенностью проникнуты и сластолюбивая влюбленность монаха в Мадонну, и извращенная и истерическая влюбленность монахинь в Христа. Даже такие проявления экстаза, как пламенное лобызание кающейся Магдалиной креста, представляют собой лишь эротические оргии истерической фантазии. Однако, как мы уже упоминали, искусство не довольствовалось одним лишь выбором извращенных мотивов, но придавало характер извращенности и многим другим. Мотив «Иосиф и жена Потифара» стал теперь похотливым желанием сластолюбивой старой женщины соблазнить «девственного» юношу. Мотив «Купающаяся Сусанна и старцы» перестал быть изображением эротического любопытства, а превратился в отвратительную похоть бессильной старости.