Зло именем твоим - Александр Афанасьев

С именем Аллаха Милостивого, Милосердного, Хвала Аллаху, Господу Миров, мир и благословение предводителю моджахиедов Пророку Мухаммаду, его роду, сподвижникам и тем, кто последовал по его прямому пути вплоть до Судного Дня. Ассаляму алейкум уа Рахматуллаху уа Баракятуху! Слушайте же меня, ибо я объявляю войну бандитам и безбожникам, которые хуже кафиров, потому что сначала взывают к Аллаху, а потом объявляют войну правоверным и творят харам. Это путь — путь расулюллах, путь, по которому мы следуем. Единственный путь к миру на нашей земле — путь Джихад фи-сабилиллях, и мы пойдем по нему, пока в его конце поклонение не будет принадлежать одному лишь Аллаху!

— Амер…

Майор, который о чем-то задумался, вернулся в этот мир.

— Говори, Торкам.

— Все машины готовы. Четыре из них выведены из строя настолько, что их пришлось подцепить к другим машинам.

— Но они дойдут?

— Я надеюсь, амер. Больше десяти километров в час давать не стоит, иначе будут неприятности. Надо успеть до заката.

— Тогда едем прямо сейчас. Ободри братьев, мы все сегодня сделали правильно.

— Благодаря вам, амер, мы побили разбойников, не потеряв ни одного человека.

— Благодаря вам всем, Торкам. Благодаря вам всем. Иди в хвостовую машину. Ты мне сегодня нужен там.

Ретроспектива

Сентябрь 1996 года

Кабул, Афганистан

Мулла Омар

Мохаммад Омару Ахунзада, известный как мулла Мохаммад Омар — основатель и духовный лидер движения Талибан, родился в 1959 году в небольшой деревне Нодех около Кандагара в семье бедных крестьян. Отец Мохаммада умер рано, поэтому будущему правителю Афганистана пришлось уже в юности стать кормильцем в семье. Он стал деревенским муллой и открыл свое медресе. В семьдесят девятом году он вступил в ряды моджахедов и воевал против Советской армии, потом против войск правительства Афганистана, оставшегося до 1992 года со времен «ограниченного контингента» советских войск. В этой войне мулла Омар был четыре раза ранен и потерял правый глаз.

Неожиданный взлет движения муллы Омара начался именно с тех самых пор, когда была уничтожена банда Джемаля, освобождены заложники, а сам Джемаль повис на стволе танковой пушки. Произошедшее стало известно, более даже не по умыслу пакистанской разведки, просто люди, уставшие от безумия войны всех против всех, потянулись к мулле Омару, чтобы присоединиться к силе, несущей порядок. Тем более что сила эта была в чем-то справедлива и хорошо воспринималась жителями Афганистана. Привыкшие за время войны к немыслимой для цивилизованных стран жестокости и дикости, они с радостью восприняли новые порядки: смерть за убийства и разбой на дорогах, отрубание рук за воровство, забивание камнями до смерти жены, проявившей неверность. Все это было по законам шариата, источника права, понятного для правоверных афганцев, а правоверными в регионе были почти все, это был пуштунский край. Что же касается забивания женщин — то и тут афганские мужчины восприняли это с пониманием, потому что безбожный пуштунский режим освободил женщин, дал им невиданную волю и право перечить мужчине, а афганский мужчина не может считать себя мужчиной, если жена не считает его господином, первым после Аллаха.[35]

Немаловажную роль сыграл тот факт, что новообразованное движение не грабило и не убивало. Любая война — партизанская, повстанческая — ведется за счет населения, грабят его обе стороны, и победитель в этой войне всегда вынужден оставаться наедине с народной ненавистью. Талибы вели себя чрезвычайно корректно, все продовольствие им либо привозилось, либо они покупали его за деньги. Мулла Омар кое-что перенял от своих пакистанских друзей, он смог создать систему финансирования движения, а потом и государства, которая даже не слишком зависела от наркотиков. Производства в Афганистане почти не было, облагать налогами здесь было нечего — но была торговля. С самого начала мулла Омар ввел очень тяжелый налог на торговцев, такой, что стоимость товаров поднималась едва ли не втрое. Но этот налог был налогом на безопасность и стабильность, торговцы были вынуждены платить даже такой налог, только бы жить в какой-то понятной системе координат, знать, что их не ограбят и не убьют на дороге. Впоследствии мулле Омару удалось взять под контроль и значительно, на порядок, сократить выращивание опиума — за его культивирование полагалась смертная казнь для всей семьи.

Кандагар взяли быстро, практически без боя, все боеспособные части Хекматьяра были севернее, сражались с войсками Масуда и Достума, причем сражались довольно вяло. Сам Хекматьяр отнесся к появлению талибов на территории, которую он, безусловно, считал своей, довольно пассивно и позволил им развиваться и разрастаться. Недостатка в рекрутах у талибов не было, на тот момент это была единственная сила, к которой бойцы шли добровольно, лозунг «сражайтесь за Аллаха» нашел отклик в сердцах простых афганцев. К тому же — если другие жили грабежом, что ограбил, то и твое, — у талибов платили жалованье. Почти сразу же в движении появились опытные военные специалисты — в основном пуштуны из числа бывших людей Таная, который также благоволил новому движению, хотя и был в рядах армии Хекматьяра. Все это — организованность движения, изначальное наличие у него большого количества денег, появление в рядах движения военных специалистов, странное поведение прежде не терпевшего конкурентов, тем более в своем тылу, Хекматьяра, который фактически прикрыл движение и дал ему вызреть в большую армию, — делает смешной версию, что движение возникло случайно, по воле малограмотного деревенского муллы.

Скопив силы, после Кандагара пошли по соседним провинциям, захватывая их практически без боя, население встречало людей в черных чалмах с радостью, как избавителей от тирании местных князьков, вступало в его ряды. Как-то странно рассосалось воинство Хекматьяра, влившись в ряды Талибана, а сам Хекматьяр, живой и здоровый, уехал в Пакистан, чтобы заниматься бизнесом и наркоторговлей, он проявится вновь только в 2002 году, а потом, в девятом, американцы признают его «умеренным»[36] и начнут с ним переговоры. Начался переход на сторону талибов мелких полевых командиров, бывших ранее сторонниками Масуда, Раббани и Достума, — они могли воевать против Хекматьяра, но не могли воевать против партии Аллаха, так называли себя талибы. Масуд, опытный военачальник и полевой командир, понял, к чему идет дело, и оставаться в Кабуле не захотел — он приказал оставить столицу и отходить на север. Там у него было неприступное логово — Пандшер, надежно взять который не удавалось и Советской армии, а его союзник Достум мог прикрыться Салангом, через который вел единственный тоннель. Кроме того — Масуд понимал и националистическую подоплеку движения Талибан: если по пуштунским территориям они шли как триумфаторы, то на севере жили национальные меньшинства Афганистана, которые пуштунов не пустят на свою землю в принципе, какими бы лозунгами те ни прикрывались. По некоторым данным, Масуд предлагал бывшему президенту Наджибулле уходить с ним, он так и жил все это время в миссии ООН, — но Наджибулла отказался. То ли не поверил Масуду, то ли по каким-то другим причинам, может быть, считал, что он, как пуштун, договорится с другими пуштунами.

Но он ошибался…

Второй за последнее время штурм Кабула прошел сложнее, чем первый — Масуд, отходя, оставил небольшой арьергард, и сейчас он с боями отступал по направлению к баграмской дороге. Перехватить путь отхода не было никакой возможности, авиации у талибов не было, мобильных сил очень мало, да и нужны они были в других местах. Да и задачи такой, на блокирование отступающих, никто не ставил — отходят и пусть отходят.

Перестрелки еще гремели — некоторые защитники отказались покидать город, оставались в нем до конца, Кабул все же был не пуштунским, население в основном говорило на дари, не на пушту, — когда с юга в город въехали несколько автомобилей «Тойота» и различных грузовых машин, эта колонна шла от самого Кандагара. В грузовых машинах были талибы, хорошо подготовленные и уже обкатанные в боях части, отличавшиеся даже внешним видом — здоровые, темноволосые, молодые, с длинными черными бородами, хорошо вооруженные. В легковых автомобилях были пакистанцы — специальная группа, возглавляемая бригадиром Фахимом. В числе пакистанцев был и Алим Шариф, теперь уже подполковник. Звание ему присвоили досрочно, через два месяца после вызволения захваченного бандитами каравана, когда по Афганистану поползло, и пакистанская разведка приняла единственно верное в такой ситуации решение.

Если не можешь остановить процесс — возглавь его!

Алим Шариф не был в Кабуле несколько лет, последнее, что он помнил о нем — смазанные впечатления бегства, бег волчьей стаи навстречу пропасти, и теперь он смотрел на город, где когда-то ему дали квартиру, как будто видел его впервые. Кабул изменился — никакого общественного транспорта, мало машин, что-то горит, стены избиты пулями, на улицах не защитники революции, молчаливые, строгие — а талибы где-то стреляют, где-то грабят, где-то потрясают автоматами, кричат «Аллах акбар!», стреляют в воздух. Выбитые стекла, закрытые дуканы, усыпанные самыми разными гильзами улицы в рытвинах от снарядов, которыми обстреливали Кабул вот уже несколько лет, следы пожаров на некоторых домах. Ощущение катастрофы, острое ощущение горящего, рушащегося в пропасть мира.