Боль (сборник) - Евгений Гришковец

Рыба оказалась совсем не огромной, но всё же немаленькой. В одной руке он удерживать её не мог. Он прижимал её двумя руками к земле и искал глазами ведро. Нашёл. Недолго думая, взял рыбу и прижал к груди левой травмированной ладонью. Будучи весьма опрятным, можно сказать – чистюлей, он даже не подумал о том, что пачкает новый спортивный костюм. Он и о новёхоньких белых кроссовках забыл. Упав на колени, он погрузил замшевые белые носы в прибрежную глину.

Виталий так и прижимал свою рыбу к груди, пока брал ведро, пока, изогнувшись дугой и намочив новую обувь, зачерпывал воду. Только после этого, боясь упустить скользкую рыбу, он двумя руками осторожно опустил добычу в ведро.

В ведре было темно и тихо. Он ничего не мог разглядеть. Посветил туда фонариком и увидел в светлом ведёрке тёмную красивую спину и стремительный рыбий силуэт. Рыба шевелила плавниками и слегка поводила хвостом, оставаясь неподвижной. Что это за рыба, он понять не мог. А было не просто интересно, а очень интересно это узнать. Ничего важнее для него в тот момент не было.

Он присел возле ведра, взял в рот фонарик и почувствовал во рту запах и даже привкус живой рыбы. Но это его не отвлекло. Потом он сунул правую руку в ведро, но рыба заметалась и забилась. Только двумя руками ему удалось её схватить и повернуть набок.

Тело рыбы без плавников и хвоста было размером с его ладонь. Но с оперением она казалась больше. Рыба была похожа на тех карасей, что он лавливал в парковом озере, но казалась круглее. Чешуя её в свете фонаря виделась тёмно-золотой и с лёгким зеленоватым оттенком. Не бело-жёлтая, как у карасей. Да и чешуйки были маленькие, уложенные аккуратно, будто рыбу одели в идеальную кольчугу тончайшей работы. Плавники и хвост были тоже меньше относительно размеров тела, чем у карасей. И глаза маленькие. И рот. Вот только губы у его рыбы были толстенькие и какие-то симпатичные. Рыба беззвучно хлопала ими, и он опустил её в воду.

Рыба была прекрасная! Ему так хотелось показать её всем, похвастаться и узнать, как она называется. Он почему-то был уверен, что поймал редкую и необычную рыбу.

Он даже подумал, не сходить ли ему в лагерь, как вдруг в небе за холмом разорвалась яркая вспышка и раздался грохот. Он присел от неожиданности, но тут же вспомнил про обещанный шефом салют. Он сразу передумал идти в лагерь, откуда снова взлетел огненный разноцветный шар, снова громыхнуло, и раздались радостные крики.

Он любил городские праздничные фейерверки, сам не прочь был с компанией позапускать в небо ракеты. Там, на городском фоне и в окружении домов, казалось, что салюты улетают высоко-высоко, выше крыш, и занимают всё небо. А здесь, под луной и звёздами, рядом с тёмной рекой и лесом, со всполохами на горизонте… Этот салют казался детской хлопушкой. Фейерверк тут виделся ему глупой шалостью, пьяной выходкой, неуместным чем-то. Грубым. Вульгарным.

А ещё он подумал, что этот салют испортит ему только что начавшуюся рыбалку.

Вместе со вспышками вернулась и боль. Он в азарте забыл беречь палец, и тот напомнил о себе сильно и внятно. В свете фейерверков он разглядел свои грязные руки, мокрые, испачканные колени и кроссовки. При очередной вспышке он осмотрелся и нашёл досточку, которая лежала возле пенька в траве. Он взял её, положил у самой кромки воды, встал на неё коленями и потрогал воду правой рукой. Вода была не холодная, а именно что прохладная. Тут в небе снова взорвался огненный шар. Он увидел салют в воде прямо перед собой. Его рука касалась цветных огоньков. Трогала и погружалась в них. А ещё он увидел, что вода прозрачная-прозрачная и немного чайного цвета. А дно под водой гладкое и полого уходит в невидимую глубину. Последняя вспышка погасла, на время стало ничего не видно, и после грохота фейерверка зависла полная тишина.

Он опустил обе руки в невидимую воду, и ему показалось, что вода зашипела от прикосновения больного пальца, как от раскалённого металла. Как же приятно было это погружение воспалённой и страдающей части тела в прохладу воды! Боль почти отступила. Он осторожно помыл левую руку правой, а правую ополоснул, стараясь не шуметь и не пугать рыбу.

Потом какое-то время он выпутывал леску из высокой травы, в которую швырнул удочку, насаживал на крючок наживку, забрасывал. Луна в воде заметно сместилась и стала тусклее. После того как поймал рыбу, он смотрел на поплавок неотрывно. А тот был едва различим в темноте. Ему несколько раз мерещилась поклёвка, и он сразу нагибался к удилищу, но убеждался, что ему только показалось. Какое-то время он постоял у воды коленями на доске и подержал палец в прохладе. Так было менее больно, но колени затекали, и он почувствовал, что замерзает, словно втягивая в себя водную прохладу через палец.

А ночь почти затихла. В лагере за холмом не стало никаких голосов, никакой музыки, никаких человеческих шумов. Всплески в заводи и по реке почти прекратились. Птицы посвистывали, но дальше и тише.

И Виталий нахохлился на своём сиденье, замер, уставившись в то место, где так же, как он сам, неподвижно торчал из воды поплавок. Даже комары забыли про него. Он, наверное, задремал бы, если бы не боль, к которой невозможно было привыкнуть. Виталий чувствовал, как устал от этой боли, он хотел бы от неё куда-нибудь спрятаться, отгородиться, избавиться любым способом. Но такого способа он не знал. А стоять на коленях у воды и мочить палец он уже не хотел. Вода хоть и облегчала боль, но не радикально и ненадолго. Он устал, просто устал.

Ему стало жалко себя, никем не видимого в темноте и всеми забытого. Он вдруг понял, что его родители, друзья, знакомые, девушка, с которой он познакомился три месяца назад и всё не мог понять, что же к ней испытывает… и та, которую он любил целых два года, на которой чуть не женился… Никто в мире, кроме какого-то отставного военного, которого он даже не помнил, как зовут… Никто не знает, где он сейчас, что с ним. Никто не знает, как ему больно и как он устал.

Он почувствовал свою беззащитность и слабость. Он вдруг впервые в жизни мощно понял, как хрупка жизнь, как эта жизнь, все планы, все представления об устройстве этой жизни, все серьёзные большие составляющие этого устройства… Всё уязвимо и может зависеть от какого-то пальца левой руки.

Он ощутил себя слабым и очень плохо сделанным. Сделанным непродуманным и хрупким. Как специалист по сложнейшей медицинской технике он мог это ощутить.

Ему всё увиделось нелепым и маленьким. Перед той огромной темнотой, в которой он сидел, даже его город показался ему маленьким. Город, который был целиком и полностью средой его обитания. Город не показался ему безобразным перед красотой звёздного неба и перед гладью воды. Нет! Он показался ему именно маленьким. Крошечным и беззащитным, как он сам. Стоило повредить один из двадцати пальцев, и вот он беспомощен и ни на что не годен.

Ему даже имя своё показалось нелепым. Нелепостью открылся сам факт существования имени. Он впервые понял своё имя не как имя, а как странное, неблагозвучное название, которое ему дали, его не зная. А такое же название носят многие другие люди, совсем на него не похожие. Разные. Какая глупость!

– Господи, как же больно-то мне… – совсем тихо, одними губами, прошептал он и стал тихонько покачиваться на своём пеньке. Так он качался довольно долго.

Потом замёрз. Встал, чтобы размяться и увидел, что небо побелело. В небе появился белёсый свет, и стало всё видно. И хоть света было совсем мало, чуть-чуть, капелька, но видно стало всё и далеко. Как пропустил момент появления света, он не понял. Он оглядывался по сторонам и не узнавал того, что видел. Он не так всё это представлял в темноте. Заводь оказалась меньше, чем ему казалась. Много меньше. Лес оказался дальше. А Виталию в темноте чудилось, что лес у него сразу за спиной. Вода вдруг стала зеркальной. Только у самого берега можно было заглянуть под её поверхность.

Он отошёл немного в сторонку от того места, где сидел. Пописал, вернулся, сполоснул руки в воде, и от нечего делать поднял удочку.

Каково было его удивление, когда на крючке оказалась маленькая трепещущая рыбка. Последние минут пятнадцать он вообще не смотрел на поплавок.

– Вот те здрасте! – сказал он. – И зачем это мы прицепились?

Виталий хотел как можно аккуратнее снять рыбку с крючка. Но она, несмотря на свои размеры, глубоко заглотила крючок, да и руками он не мог пользоваться в полной мере. К своему сожалению, он явно нанёс рыбке серьёзные увечья, прежде чем смог её отцепить.

– Прости, брат, – сказал он тихо. – Нам нынче обоим не везёт.

Он бросил рыбку в воду, метрах в трёх от берега. Та вроде поплыла, но замерла и всплыла боком. Снова встрепенулась и попыталась двигаться, но опять всплыла.

– Да, брат! Тебе не повезло больше, – пробормотал Виталий. – Жаль. Я не хотел. Правда…

Он стоял, смотрел на покалеченную рыбку, на дело рук своих…

Вдруг в воде – это он увидел краем глаза – большая, тёмная тень с немыслимой, едва уловимой взглядом скоростью метнулась от камышей вдоль берега. Длинная, стремительная, жуткая тень. Раздался громкий всплеск. Полуживая рыбка и тень исчезли, будто их и не было.