Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

— Звучит довольно загадочно. Ты никогда не смотрела, что находится в шкатулке?

Афра покачала головой.

— Нет, что-то меня все время останавливало. — Она подняла на Ульриха взгляд. — Но мне кажется, что настал тот миг, когда нам обоим нужна помощь.

Афра осторожно развязала тесемки, которыми был перевязан футляр, и шкатулка открылась.

— Ну, говори же, что там в этой таинственной шкатулке? — нетерпеливо спросил Ульрих.

— Пергамент, — в голосе Афры сквозило разочарование. — К сожалению, прочесть его нельзя.

— Покажи, — велел Ульрих.

Пергамент был светло-серого цвета, сложенный в два раза, величиной с ладонь. От него исходил своеобразный, но нельзя сказать что неприятный, запах. Развернув его и осмотрев с обеих сторон, Ульрих удивленно замер.

Афра кивнула:

— Ничего. Чистый пергамент.

Ульрих поднес пергамент к мерцающей свече.

— Действительно ничего! — Он разочарованно опустил пергамент.

— Может быть, — тихо начала Афра, — он очень старый и чернила уже выцвели?

— Вполне возможно. Но в таком случае твой отец тоже не мог его прочесть.

— Об этом я не думала. Тогда дело должно быть в другом.

Ульрих фон Энзинген осторожно сложил пергамент и вернул его Афре.

— Говорят, — задумчиво начал он, — алхимики владеют тайным письмом, которое, едва перенесенное на бумагу, исчезает, как снег на весенней поляне, и потом, чтобы его прочесть, нужна какая-то тайная смесь.

— Ты думаешь, что на этом пергаменте скрыто такое письмо?

— Откуда мне знать? Во всяком случае, этим можно было бы объяснить указание, данное в письме, что о содержании пергамента не стоит знать всем.

— Звучит интригующе. Но где же найти алхимика, который сможет нам помочь?

Мастер Ульрих закусил губу, а потом сказал:

— Давно это было. Один алхимик по имени Рубальдус предлагал свои услуги. Он бывший доминиканец, в любом случае, монах, как и большинство алхимиков. Он говорил образами и загадками о сродстве металлов и планет, но больше всего о луне, которая имеет очень большое влияние на строительство собора. Замковый камень свода будет держаться тысячу лет, если его класть в новолуние. По крайней мере так говорил Рубальдус.

— Ты не руководствовался этим?

— Конечно же нет. Я кладу замковые камни тогда, когда подходит их черед. И в любом случае я не смотрю на ночное небо, заканчивая свод. Боюсь, Рубальдус обиделся на меня за то, что я прогнал его тогда. Он надеялся поживиться за счет строительства собора. Насколько мне известно, сейчас он живет на берегу реки и состоит на тайной службе у епископа Аугсбургского. В противном случае он давно бы уже умер от голода. Алхимия — не очень прибыльная наука.

— И не очень благочестивая. Разве Церковь не осуждает алхимию?

— Официально да. Но тайно, на безопасном расстоянии, у каждого епископа есть алхимик — в надежде на чудо, что однажды ему удастся превратить железо в золото или создать эликсир правды. Были такие епископы, даже папы, которые читали больше книг по алхимии, чем по теологии.

— Мы должны найти этого мастера Рубальдуса. Мой отец был умным человеком. И если он сказал, чтобы я открыла шкатулку только в крайнем случае, то он на что-то при этом рассчитывал. Может быть, это поможет нам обоим. Не отказывай мне в этой просьбе.

Ульрих с сомнением посмотрел на нее. На что может сгодиться кусок чистого пергамента? И не слишком ли опасно отправляться к алхимику, если ее и так уже обвиняют в колдовстве? Но, увидев взгляд Афры, исполненный мольбы, Ульрих согласился.

На следующее утро, очень рано, они переплыли реку неподалеку от того места, где Блау впадает в Дунай. Паромщик сонно щурился на утреннее солнце и молчал. Это было только на руку Афре и Ульриху, потому что они были глубоко погружены в свои мысли.

Дом алхимика стоял на небольшом возвышении и был скорее узким, чем широким, — на каждом этаже было всего одно окно. Здание казалось не очень гостеприимным, и каждого, кто подходил к нему, было видно издалека.

Поэтому никто не удивился, когда Ульрих фон Энзинген постучал в двери и назвался. Тем не менее им пришлось долго ждать, прежде чем их впустили. Наконец двери приоткрылись не более, чем на ширину ладони, и показалось лицо, белое, как простыня, со стеклянными глазами. Раздался низкий грубый голос:

— Ах, мастер Ульрих! Архитектор нашего собора! Вы передумали и теперь вам все-таки нужна моя помощь? Хочу вам кое-что сказать, мастер Ульрих: убирайтесь к черту, с которым вы, кажется, заключили союз. — Раздался сдавленный смешок, а потом голос продолжил: — А как же иначе объяснить то, что ваш устремленный к небу собор до сих пор не рухнул, хотя вы и потешались над влиянием луны на строительство собора? Я не забыл ваших слов: «Луна может помочь гуляке, возвращающемуся ночью домой, а для строительства собора не важно, растет она или убывает, светит или нет». Исчезните с глаз моих, вы и ваша прекрасная спутница!

Но прежде чем Рубальдус успел захлопнуть дверь, Ульрих протянул ему золотой, и тут же лицо алхимика просияло. Он убрал засов и открыл двери.

— Я всегда знал, что с вами можно иметь дело, мастер Рубальдус, — иронично проговорил Ульрих и вложил золотой ему в руку.

Тот кивнул головой в сторону Афры и спросил:

— А это кто такая?

— Афра, моя любимая, — прямо ответил Ульрих. Он знал, чем пронять алхимика. — О ней и речь.

Рубальдус взглянул на девушку с интересом. Выглядел алхимик довольно странно. Ростом он был Афре по плечо. Из-под его черного камзола, подпоясанного на талии и едва доходившего ему до колен, выглядывали ноги в чулках. На голове у Рубальдуса был ночной колпак, окутывавший лицо и шею и спускавшийся воротником на плечи.

— Она заколдовала вас, и теперь вы хотите от нее избавиться, — сказал Рубальдус таким тоном, как будто это была самая обычная вещь на свете, голосом, совершенно не подходившим такому маленькому человечку.

— Чепуха. Я не верю в такие фокусы-покусы. — Лицо Ульриха стало строже, и алхимик втянул голову в плечи, как будто хотел спрятаться в раковину подобно улитке.

— Говорят, алхимики владеют тайным письмом, которое исчезает, после того как оказывается на бумаге, и нужно приложить немало усилий, чтобы снова можно было его прочесть.

По лицу мастера Рубальдуса пробежала довольная ухмылка.

— Да, говорят, — его физиономия снова поднялась над воротником, и с гордостью в голосе он объявил:

— Да, да, совершенно верно, мастер Ульрих. Еще Пилон Византийский, живший за три сотни лет до рождения Господа нашего и написавший девять книг о знаниях своего времени, знал о тайных чернилах из железного галлия. Хотя книга, в которой он описывал, как невидимые чернила снова сделать видимыми, потерялась.