Агата Кристи. 11 дней отсутствия - Джаред Кейд

Серьезным творческим достижением Агаты стало создание проницательной и сообразительной мисс Марпл. Большинство исследователей литературных произведений Агаты ошибаются с датой первого появления этой доморощенной сыщицы, считая, что читатели познакомились с ней в 1930 году, когда вышел роман «Убийство в доме викария». Фактически же ее дебют состоялся за много месяцев до этого, когда журнал «Ройял мэгезин» в декабре 1927 года приступил к последовательной печати сборника из шести рассказов.

Мисс Марпл явилась полной противоположностью молодым и импульсивным героиням, прежде доминировавшим в произведениях Агаты. Обладающая некоторыми чертами бабушки писательницы, жившей в Илинге, мисс Марпл подозревает всех и вся в самых страшных грехах, причем часто ее подозрения оказываются необъяснимо точными; она непреклонна в своем мнении, что молодым наивным девушкам нельзя верить симпатичным мужчинам. Принимая во внимание душевный разброд Агаты, понимаешь, с каким трудом она создавала этот персонаж — умную и великодушную старую даму, какой самой писательнице предстоит стать еще очень и очень не скоро.

Исчезновение писательницы и его последствия чрезвычайно благотворно сказались на росте продаж ее книг в последующие три года: «Большая четверка» разошлась общим тиражом в 8500 экземпляров (превзойдя тираж предшествующего романа на 3000 экземпляров); было распродано почти 700 экземпляров «Тайны голубого поезда», а количество проданных экземпляров «Тайны семи циферблатов» превысило 8000.

Год 1927-й был периодом душевного выздоровления Агаты, и впереди ее ждали более счастливые времена. Но признание ее высочайшего профессионализма, которое практически уже наступило, омрачили газетные сплетни, питаемые возродившимся интересом публики к ее исчезновению. Результатом этого было ее единственное заявление, что больше всего она боялась лишь одного — развода.

19

Продолжение ограбления на Рипли-роуд

Меньше всего Агата хотела разводиться, но Арчи был решительно настроен в соответствии с законом положить конец их браку. Розалинд это, конечно, не радовало, и девочка без конца выговаривала матери: «Это тебя он не любит. Тебя, а не меня». Слышать такое Агате было нелегко, и она умоляла своего, хотя и проживающего отдельно, но пока еще супруга пересмотреть свое решение ради дочери. Она обещала даже не вспоминать о его неверности, если он к ней вернется.

Любовь Арчи и Нэнси между тем не ослабевала, ее репутация была для него делом первостепенной важности, и после ее возвращения из принудительного путешествия они жили раздельно: Нэнси — в доме родителей, а Арчи — в Лондоне на Аппер-Гросвенор-стрит, 9. Влюбленная пара довольствовалась короткими тайными встречами, родители Нэнси и слышать не хотели о возобновлении их отношений, поскольку не верили, что поведение Арчи в отношении их дочери будет достойным и что он женится на ней.

А он считал Агату главным препятствием их счастью и был решительно настроен жениться на Нэнси. Агата не могла перенести того, что ее ненавидит человек, которого она любит, и в конце концов согласилась на развод. По договоренности с Арчи Агата не должна была упоминать Нэнси в качестве третьей стороны процесса, за это он обещал заботиться о Розалинд. Своим лицемерием Арчи был отвратителен Агате, но она была вынуждена согласиться с его пожеланиями. К тому же он дал понять, что в противном случае расскажет суду, что ее исчезновение было рекламным трюком, рассчитанным на публику. Он был готов к сражению, если Агата усложнит дело в суде. Возможность стать в очередной раз скандально известной повергла ее в ужас, и она согласилась принять представленные им улики, касающиеся его заявления о нарушении супружеской верности с неизвестной женщиной.

Агата в ожидании бракоразводного суда неожиданно для себя в феврале 1928 года получила консультацию юриста, благодаря тому что ее исчезновение газеты связали с происшествием, получившим название «Ограбление на Рипли-роуд». Этот инцидент произошел в Суррее в ночь на 14 января 1927 года, по окончании обеда в клубе лейбористской партии в Лондоне, на котором приглашенный лектор, хорошо известный исследователь Фредерик Митчелл-Хедж, отзывался о современной молодежи следующим образом: «Вялые, трусливые люди, для которых главное не дух приключения, а кривляние под чарльстон». Митчелл-Хедж сделал ложное заявлении о том, что на него на Рипли-стрит якобы напали озлобленные молодые люди, которые хотели преподать ему урок и украли его портфель с монограммой «Мономаркса»[68]. Когда «Дейли экспресс» обвинила Митчелла-Хеджа в инсценированном рекламном трюке с целью создания рекламы «Мономарксу», он, не обдумав ситуацию, принялся упорно доказывать правдивость сфабрикованной им истории и даже пытался (правда, безуспешно) привлечь газету за клевету.

Слушание дела о клевете, состоявшееся в феврале 1928 года, выявило множество явных противоречий в показаниях Митчелла-Хеджа. Например, вместо немедленного обращения в ближайшее отделение полиции с заявлением о нападении Митчелл-Хедж и его спутники проехали несколько миль до полицейского участка в Гилдфорде, где сообщили о происшествии суперинтенданту Боужеру — тому самому полицейскому чиновнику, который расследовал исчезновение Агаты. Один из спутников Митчелла-Хеджа, ехавший с ним в машине, упал в обморок в полиции во время дачи показаний, а придя в себя, рассказал совершенно не то, что говорили другие «свидетели». Суд имел возможность убедиться в том, что веревка, которой, по утверждению свидетелей, бандиты связали шофера Митчелла-Хеджа, на деле оказалась шнурком. А также было установлено, что так называемые бандиты в действительности были друзьями Митчелла-Хеджа, а их шофер был братом его шофера. В пылу перепалки прокурор сравнил ограбление на Рипли-роуд с исчезновением Агаты, назвав Агату «женщиной, ловко одурачившей полицию».

Хотя процесс Митчелла-Хеджа и не был первым судебным слушанием, на котором исчезновение Агаты называлось трюком или мистификацией, новое публичное упоминание о нем сейчас, в самое трудное для нее время, было совсем некстати, ведь до развода оставалось всего два месяца. Агата понимала, что если слушание дела будет сопровождаться ожесточенными дебатами, то ее неспособность постоять за себя и защитить свою репутацию будет использована Арчи против нее. Поэтому она проинструктировала своего адвоката Стюарта Бивена выступить на процессе Митчелла-Хеджа с заявлением от ее имени, а также представить судье заключение, выданное двумя врачами. Обращение ее адвоката к судье с просьбой представить доказательства по этому вопросу было отклонено, и у Агаты не оставалось другого выбора, как только публично защищать себя, поскольку ей объяснили, что муж может быть назначен опекуном ребенка, если суд признает это обоснованным.

Ободренная верной Нэн, Агата нарушила данное себе слово хранить пожизненное молчание относительно своего исчезновения и в среду, 15 февраля 1928 года, дала интервью «Дейли мейл», на следующий день появившееся в газете. В своих ответах, больше похожих на короткие рассказы о перемещениях, проделанных ею в ночь исчезновения, она, разумеется, ни одним словом не обмолвилась о своей подруге Нэн. Агата настаивала на том, что у нее развилась амнезия после неудавшейся попытки покончить с собой и, будучи потом в состоянии затемненного сознания, она ошибочно назвала себя Терезой Нил. Она убедила журналистов, что впала в состояние вторичной личности[69], к тому же на фоне амнезии. Ее утверждению о том, что она обращала внимание некоторых обитателей отеля «Харрогит-Гидро» на свое сходство с миссис Кристи, не поверили, посчитав его намерением обвинить других людей в том, что они столько времени не могли ее опознать. В интервью «Дейли мейл» Агата сказала, что в день своего исчезновения вышла из дома в десять часов вечера, на что «Дейли мейл» не преминула обратить внимание читателей. Газета также подвергла обсуждению тот факт, что Агата на тот момент проживала с дочерью в Челси и «снова пребывала в полном здравии».

Давая свои объяснения произошедшему, Агата не учла одного: потеря памяти и состояние вторичной личности не могут наступить одновременно. В этом все медики были едины. Изворотливое объяснение Агаты, впервые воспроизведенное полностью после семидесяти лет, прошедших с момента его появления, считается наиболее изобличительным, поскольку она непреднамеренно смешала совершенно разные психологические условия:

«Я думала, что об этом случае все уже забыли, но, судя по судебному разбирательству дела о клевете, некоторые все еще считают мое исчезновение преднамеренно спланированным. Я, разумеется, сознаю, что в то время многие рассматривали его как хитроумный прием, направленный либо на повышение собственной популярности путем дешевой мистификации, либо на то, чтобы отомстить кому-то изощренным способом.