Семь царских камней - Турмуд Хауген

Максим, не попрощавшись, в растерянности положил трубку.

Двадцать миллионов швейцарских франков!

Двадцать миллионов?

Это невозможно! У него никак не могло быть больше пяти миллионов.

И почему Шнайдер сказал, что у него четыре счета? Откуда четыре?

У Максима было только три счета, и это он знал твердо.

Лидия поехала прямо домой. Она была не в силах ехать в свою контору, как сперва собиралась.

Некоторое время она сидела, не выходя из машины, рядом с домом и смотрела, как снег ложится на лобовое стекло. Еще немного, и ничего не будет видно. Она испугалась. Наконец она вышла из машины и, закрыв дверцу, постояла, опершись на нее, пока не пришла в себя.

— Добрый день, фру Сверд! — крикнул кто-то.

Она не поняла, кто с ней поздоровался, и, кажется, не ответила. Пошатываясь, она шла по дорожке к дому, темные камешки просвечивали сквозь снег.

Лидия бесшумно закрыла за собой дверь и сразу заметила необыкновенную тишину в доме. Может, она просто никогда не бывала в доме одна?

Просторный, высокий холл. Она как будто впервые увидела его. Телефонный столик и старинные кресла у лестницы показались ей безобразными и вульгарными. А ведь она сама их выбрала. Большая ваза на полу у столовой была пуста. Да стояли ли в ней хоть когда-нибудь цветы или ветки?

Лидия принюхалась. В доме ничем не пахло. Ни кофе, ни яичницей из кухни, ни сигарным дымом из кабинета, ни цветами из гостиной. Ничем.

Ее передернуло. А ведь в детстве она любила бегать по лужайкам, усыпанным цветами. Или она видела это в каком-нибудь рекламном фильме?

Лидия поднялась прямо в свою спальню и прошла в гардеробную. Открыла дверцы одного шкафа, посмотрела на висевшую на плечиках одежду — сколько же у нее всего платьев?..

«Пора укладываться, — подумала она, — через две недели я уже смогу уехать». Неожиданно у нее на глазах выступили слезы, пересохло горло.

Что взять с собой? Хотя, возможно, ей придется уехать с пустыми руками. Начинать все сначала. Одной. В чужой стране.

Она села на кровать, не в силах побороть бившую ее дрожь.

Неужели все так и должно быть? Мама, почему ты не предупредила меня? Нет, ты об этом не думала… А о чем тогда ты думала? Я ничего о тебе не знаю. Что скрывалось за твоими истериками, слезами и ссорами с отцом? Может быть, ничего?

Лидия встала. Я возьму с собой два чемодана. Надо все-таки понемногу складывать вещи. Хотя бы мелочи…

Она принесла с чердака два чемодана. Положила их на кровать, открыла. От вида пустых чемоданов ее опять затрясло.

— Нет! — сказала она и вышла на галерею.

Дверь в комнату Николая была открыта.

— Закрывай дверь, Николай! Следи за порядком! — громко сказала она и решительным шагом подошла к его комнате.

В комнате никого не было. Она оглядела кровать, письменный стол, кресло возле торшера. «Наверное, Николай в школе», — подумала она.

Лидия прислушалась. Но и внизу не было слышно его шагов.

В этот день ей было трудно удерживаться от слез. Смутные картины детства то и дело вставали перед глазами. Вот отец подбрасывает ее высоко в воздух. В животе у нее ёкает, она не боится, но кричит. Кричит от удовольствия.

И снова Николай и Флоринда сидели друг против друга за кухонным столом и пили чай. Всю дорогу домой они молчали и не знали теперь, что им делать. Флоринда всегда говорила, что чай помогает думать.

Она выглянула в окно. Ранние сумерки. Плотные, черные облака. Чуть-чуть света давал летящий снег.

Флоринда вздрогнула и поежилась. А вдруг больше никогда не взойдет луна? Она повернулась к Николаю, и ее захлестнула любовь к нему.

— Я собираюсь купить самовар. Ты знаешь, что это такое?

Он удивился и отрицательно покачал головой.

— У меня на родине в самоварах кипятили воду для чая, — объяснила она. — j Самовар, он… Нет, мне трудно его описать. Ты сам увидишь, когда-нибудь я покажу тебе фотографии.

Флоринда обхватила кружку обеими руками.

— Максим не любит меня, и я его понимаю, — сказала она. — Я помню, в каком отчаянии он уезжал отсюда, чтобы жить у чужих людей. Ему было восемь лет, я виновата перед ним. Нет, я его не шлепала, не наказывала, но я не сумела стать ему близким человеком. Я не брала его на колени, не гладила по голове, не читала ему книг, не пела. Я только была при нем, готовила еду, следила за его одеждой, встречала из школы. Бог свидетель, я пыталась перебороть себя, но не могла. Каждый раз, когда я прикасалась к Максиму, я видела Идун. Когда я начинала читать ему, мне вспоминалось, какой она была непоседой, и становилось нестерпимо больно…

Я никогда не говорила об этом Максиму.

Флоринда подняла чашку, осторожно пригубила чай и продолжала:

— Дома, на берегу Ладоги, постоянно звучали песни, песни ветра, дождя и снега, песни озера во время непогоды, песни вёсел и даже песни лунного света, игравшего на мелкой ряби. Часто пели и отец с матерью. Они читали мне вслух, а я сидела у них на коленях. Мама рассказывала мне о своем детстве, о прошлых временах, о наших родственниках в Монголии и о неведомых силах. Она умела сама передвигать вещи усилием воли и могла заставить любого человека прийти к ней, когда ей этого хотелось. Я получила все, чего сама не могла дать Максиму.

— Ты никогда не рассказывала мне о своем детстве, — заметил Николай.

— Да.

— Я… Мне кажется… — Николай с трудом подыскивал нужные слова, Флоринда взглядом помогала ему. — Мне кажется, отец с матерью не очень любят меня, — наконец проговорил он, но вообще-то ему хотелось сказать, что они слишком редко бывают дома. Собственные слова испугали его.

Флоринда заметила у него на глазах слезы. Она молча пила чай, поглядывая на Николая из-за чашки.

Николай тоже молчал, он и так сказал уже слишком много.

— Думаю, им хватает своих забот, — вздохнула Флоринда. — Так было и со мной, когда Максим жил у меня.

— Что же будет дальше? — спросил Николай.

— Этого никто не знает. Но каждый должен делать то, что от него зависит.

Они помолчали.

— Мы найдем эти камни? — вдруг спросил Николай.

Флоринда пожала плечами.

— Ты уверена, что их у тебя нет?

— В последнее время я ни в чем не уверена. Да, я была у царя. Правда, мне тогда было всего восемь лет и никто не давал мне никаких драгоценных камней. Мы были там вместе с отцом, но, по-моему, и он тоже ничего не получил.

— А ты хорошо помнишь, как это было?

— Нет. — Флоринда опять вздохнула. — Попробую рассказать тебе то, что помню.

Она подлила себе чаю и начала рассказывать:

— Мы с отцом должны были прожить несколько дней в Петербурге. Он был столицей, и в нем жил царь. Не помню, что задержало отца, наверное, какие-нибудь дела. Я очень радовалась этому. Было начало лета, стояла теплая, ясная погода. На мне было новое белое платье, черные туфельки и бант в волосах.

Мы встретили в городе знакомого врача, тот очень обрадовался встрече и так крепко погладил меня по голове, что мне стало больно. Как же его звали?.. Вспомнила! Его фамилия была Боткин. Он был домашним врачом царя Николая II. Боткин сказал отцу, что больна великая княжна Анастасия. У нее уже давно держится жар, и Боткин никакими средствами не может его сбить. Утром температура немного падает, но вечером поднимается опять. Боткин попросил отца приехать и осмотреть великую княжну. С царем он об этом уже договорился.

Помню, в Царское Село мы ехали на поезде. Царь со своей семьей жил там большую часть года. От станции мы шли по широкой улице, которая вела прямо к воротам Дворцового парка. Потом мы узнали, что за нами была послана карета, но мы приехали слишком рано.

Что же было дальше?.. Перед воротами ходили солдаты в черных меховых шапках. Отец с кем-то поговорил, и нас пропустили. Помню, что в парке сильно пахло сиренью, кругом висели светло-фиолетовые и белые кисти. Казалось, сирень парит в воздухе.

В саду кто-то катался на пони. Вдали блеснула вода. Мне казалось, мы попали в заколдованное царство. Среди зелени стояли застывшие люди, отец сказал, что это статуи. Остальное я помню совсем смутно… Мы вошли в какую-то залу, я таких никогда не видела ни до, ни после. Все было как во сне. Особенно меня поразили люди, их одежда. У одной двери стояли два черных человека. Я думала, их покрасили, ведь я тогда еще не видела негров. Это были стражи, охранявшие покои царицы. Мы поднялись по лестнице. Нас вел Боткин, он встретил нас внизу. Мы пришли в полутемную комнату, там стояли две узкие кровати. На одной лежала девочка с черными волосами и большими голубыми глазами. Она стонала, это я хорошо помню. Было видно, что ей холодно, несмотря на теплые одеяла. В комнате было очень жарко, и за окном стоял летний погожий день. Отец и Боткин подошли к кровати. Они о чем-то говорили, но я этого не понимала. Я озиралась по сторонам, увидела стол с игрушками и подошла к нему.