Смертники Восточного фронта. За неправое дело - Расс Шнайдер

Он был прав — это выяснится позднее, когда он вернется обратно в Россию и попытается поточнее разобраться в своих чувствах. Затем это неожиданно пройдет, и на полях сражений возле Великих Лук он почувствует себя преданным, обманутым, на него нахлынет острое презрение ко всему окружающему миру. Ему бы следовало раньше подумать о том, что такое может случиться, однако во время отпуска ему не хотелось думать о чем-то подобном. Происходящее казалось ему забавным, и поэтому он предпочитал жить сегодняшним днем. Тем самым он избегал неприятных мыслей и предчувствий, отделываясь легким смешком, как будто самое плохое давно осталось в прошлом.

Поезд вез их обратно, покачиваясь, издавая гудки, пыхтя дымом, то сбрасывая, то набирая скорость. Что касается скорости движения, то перепады в ней могли им только казаться, потому что состав, на котором они возвращались из России домой, ехал очень медленно и подолгу останавливался на разных полустанках, что называется, кланялся каждому дорожному столбу. На этот раз они ехали в обычном немецком поезде. Им предстояло проехать несколько сот километров, прежде чем пересесть на военный эшелон где-то на земле Польши или Восточной Пруссии. Поезд катил по зеленым полям, мимо далеких заводов, из труб которых в небо вздымался дым.

Истина состояла в том, что они оказались в числе избранных. На Восточном фронте сотни тысяч солдат ждали очереди на отпуск, чтобы провести дома несколько недель. Им приходилось подолгу ждать, но отпуск либо не давали вообще, либо постоянно откладывали из-за неожиданного ухудшения обстановки на передовой, когда невозможно бьгло отпустить даже одного человека.

Пора отпусков все-таки настала, однако возможность ненадолго съездить домой предоставлялась лишь немногим счастливцам, а остальным приходилось ждать их возвращения. Ожидание было порой долгим — по месяцу и даже больше. Они оставались в раскисших окопах позади ограждений из колючей проволоки, выглядывая из них на лес, в котором затаились русские.

Для защитников Холма все было иначе. Не было никакого экономного распределения отпусков. Все те, кто выжил и вместе с самим Шерером дождался конца осады, получили длительный отпуск, который провели в Германии. Даже оставшиеся в живых полицейские на какое-то время вернулись домой, прежде чем их снова отправили в Россию, чтобы они возобновили операции, которыми занимались до переброски в Холм. Защитники Холма стали знаменитостями. Это было известно широкой общественности, газетчикам и прежде всего партийным функционерам, причем даже больше, чем самим участникам боев, оборонявшим далекий русский город.

Был сделан широкий жест, призванный прославить фронтовиков, подкрепленный тем фактом, что в конце концов 5 мая в Холме в живых осталось не более двух тысяч человек. Столь малое количество солдат легко можно было в пропагандистских целях отправить в отпуск, тем самым щедро вознаградив их за боевые подвиги. Они вполне заслужили это, проявив чудеса мужества, и руководство НСДАП решило показать народу Германии, что по достоинству оценивает героев нации, отважно сражавшихся на Восточном фронте. В случае с гарнизоном генерала Шерера это было вполне реально и значительно проще, чем предоставить отпуск ста тысячам солдат, воюющих под Демянском, Севастополем или на берегах Волхова, Донца и Миуса.

Однако героев Холма власти и военное командование выделили особо, причем совершенно заслуженно, воздав им должное за их великие страдания. Они заслуживали отдыха, и они его получили.

Проведя несколько недель в Германии, они снова сели в поезд и отправились обратно на Восточный фронт.

Они были рады, что увиделись с Моллем. Это было вчера.

Фрайтагу хотелось, чтобы встреча состоялась как можно скорее, но Кордтс настоял на том, чтобы они не спешили. В это время его мысли занимала главным образом Эрика.

Часы, проведенные в ее обществе, подготовили его к возвращению на фронт, и он полагал, что сможет вынести еще шесть месяцев или даже пять лет разлуки.

Он ничем не отличался от тысяч других солдат, которые испытывали те же желания и по-своему удовлетворяли их или пытались удовлетворить. Это было ему понятно, он понимал эти чувства с точностью ученого, изучающего определенную проблему и умеющего отделять главное от второстепенного. Дело было не в том, что Кордтс обладал склонностью к анализу, он просто, повинуясь интуиции, мог понять суть вещей и определить самое важное в них. Во всяком случае, его разум был не обременен лишними идеями и знаниями. Он пытался воздерживаться от споров и старался никому не навязывать своего мнения и тщетно желал — принимая во внимание моральный климат того времени — того, чтобы и окружающие относились к нему таким же образом.

Он отправился вместе с Эрикой за город. В тот день его пригласили в качестве почетного гостя на собрание жителей города для чествования героев Холма. Насколько ему было известно, он — единственный такой герой. Может, правда, найдется еще несколько человек, но не более того. Идти туда и участвовать в праздных славословиях ему не хотелось. Однако неодолимые силы обычно заставляют даже более упрямых людей, чем он, отправиться на подобные мероприятия. Однако Кордтсу удалось устоять, по крайней мере на этот раз.

Упрямство не принесло ему особого вреда, да и каким наказаниям его смог бы кто-нибудь подвергнуть? Разумеется, никаким. В любом случае, он не стал бы особенно переживать по этому поводу. Он знал, что в тюрьму его никто не посадит и в трудовой лагерь не отправит, и поэтому ему было на все наплевать. Что с ним еще могут сделать эти тупоголовые крестьяне? Штрафной батальон? Это просто смешно. Нет, этого они тоже не сделают. Он, безусловно, пользовался преимуществами, положенными ему как фронтовику, и отдавал себе в этом отчет, но все-таки пусть будет так, как будет. Он не говорил Эрике точную дату, но затем просто забыл о мероприятии, и она нервничала из-за этого даже в то время, когда они устроили пикник на природе, а затем предавались любви на склоне холма. Он вряд ли мог в чем-то винить ее и на обратнохм пути в город. Кордтс понимал, что ей придется столкнуться с трудностями, а она не умеет относиться к ним с таким же стоицизмом, как он. По причине проявленного им эгоизма нелегко придется и его родителям. Они хорошо относились к нему, по правде говоря, даже больше, чем следовало. Кордтсу, несомненно, надо было извиниться перед ними. То же самое нужно сделать позднее и с Эрикой, когда они останутся наедине. За годы их знакомства он привык думать о ней особо, как о немногих других людях, которыми дорожил. Возможно, когда-нибудь его мнение об этих людях изменится. Будущее покажет.

С этой ситуацией было бы проще справиться, если бы они находились в промышленном городке. Здесь же его посчитали грубым и невоспитанным зазнайкой. Для представителя среднего класса последствия могли быть более зловещими — крестьяне с радостью подставили бы такого типчика. Но если парень, происходящий из среднего класса, носил на рукаве щиток защитника Холма, то они, возможно, отпустили бы его, отругав и бросив ему в спину угрозы. Кордтс всего этого не знал. Он знал лишь то, что когда партийные функционеры пришли в дом его родителей на следующий день, он встретил их в своей обычной вызывающей манере. И тогда его отец по-настоящему рассердился на него, и он понял, что ставит свою семью в крайне неприятное положение. В 1945 году, на закате Третьего рейха, из-за подобного поведения его в тот же день повесили бы на ближайшем дереве. Но тогда на дворе стоял всего лишь 1942 год и вермахт все еще был на пути к Сталинграду.

Между тем Кордтс, будучи героем-фронтовиком, прибывшим домой в отпуск, позволил себе грубо и вызывающе общаться с отцом и местными партийными функционерами. Тогда его отец, чтобы сгладить неловкость, вызванную поведением сына, и в то же время сохранить достоинство, пояснил, что сын все еще мучается от жуткого ранения, полученного на фронте, и просил извинить его за резкость. Нервы, знаете ли. Рана Кордтса благополучно зажила, оставив лишь шрам на щеке, и поэтому незваные гости выслушали объяснения с вежливой недоброжелательностью. Пожалуй, слова отца были самым разумным выходом в сложившихся обстоятельствах. В конечном итоге гости пришли к выводу, что не стоит держать зла на одного из доблестных защитников Холма, пусть даже и такого высокомерного. Сказав, что они так это дело не оставят, функционеры ушли. И отец, и сын поняли, что, несмотря на эти слова, никаких репрессий все-таки не последует.

Спустя какое-то время отец перестал сердиться на сына, и они крепко выпили. При этом Кордтс грубо отвечал на упреки родителей, однако в его словах таилось одобрение мудрого поведения отца, сумевшего избежать серьезного конфликта с местными властями. Отец тогда сильно напился, что было не редкостью в округе, но редкостью в их семье.