Жена самурая - Виктория Богачева

ее ожидание длилось недолго. Совсем скоро раздвинулись двери, и в спальню вошел Минамото. Наоми спиной ощутила его присутствие и поежилась от пробежавшего по позвоночнику холода.

Такеши молча изогнул брови. Признаться, он не ожидал увидеть девчонку; думал, та уже давно спит, ведь он допоздна задержался на ужине с Фухито и Нарамаро. Хотя он мог бы догадаться, что она будет его ждать. Все же сегодня они произнесли свои брачные клятвы. Он не трогал ее предыдущие недели. Давал время, что зажили раны, чтобы Наоми оправилась от последствий отравления, привыкла к жизни в поместье. А после Такеши с головой погрузился в дела клана, в управление поместьем в отсутствии отца, и его мысли занимали уже совсем другие вещи.

Наоми повернулась к Такеши, опустив прижатые к груди руки. Она уже успела смыть с лица толстый слой белой пудры и румян и черную, густую подводку с ресниц, но еще не разбирала сложную церемониальную прическу.

Такеши хватило одного взгляда, чтобы понять все ее терзания. Мысли девчонки, как всегда, были написаны у нее на лбу. Он чувствовал ее волнение и страх, слышал сбившееся дыхание. Он не касался ее с той ночи в чайном домике, и сейчас она ждала, что он воспользуется своими правами.

Потому и не стала ложиться без него, потому дожидалась, невидяще смотря в темноту за окном. Потому и дрожала сейчас, неловко пытаясь это скрыть.

Она дергалась после каждого его шага и, когда Минамото остановился подле нее, уже едва могла подавить громкий, испуганный стук зубов.

— Чего ты боишься? — спросил он, разглядывая ее лицо в свете луны.

Вопрос ошеломил Наоми. Его она никак не ожидала услышать.

— Неизвестности, — выдохнула она, с удивлением понимая, что была предельно честной. И удивилась еще сильнее, когда услышала его негромкий смех.

— Можешь больше не бояться, — сказал Такеши и потянулся к завязкам ее кимоно.

Неторопливо разматывая метры шелковой ткани, он размышлял.

Девчонка по-прежнему оставалась высокой и угловатой, и тот бой, и отравление, и все ее глупые переживания не добавили ее телу округлости, не сгладили острые плечи и коленки. И он по-прежнему не хотел обладать ею, но…

… но порой своей наивностью и неопытностью она напоминала ему молодого дикого жеребенка. Он приручал таких лаской и терпением до тех пор, пока животное не переставало показывать свой норов.

И Такеши думал об этом, смотря на Наоми.

Она была наивной и неопытной, и казалась ему схожей с чистым листом. Он мог бы написать на нем все, что угодно. Он мог бы сотворить из нее то, что хотел.

Наоми не шевелилась, пока Такеши снимал с нее кимоно, уверенно и ловко. Несмотря на страх, она почувствовала невероятное облегчение, когда последний отрез шелка упал к ее ногам. Вес праздничной одежды наконец-то перестал придавливать ее к земле.

Ладонь Такеши — горячая и тяжелая — накрыла поверх тонкого хададзюбана то место у нее на боку, где змеился тонкий шрам. Полученный от его руки.

Наоми прерывисто вздохнула и дернулась, и ее реакция, похоже, позабавила Такеши. Он хмыкнул, скидывая с себя традиционную накидку, и, как всегда бережно, снял с пояса ножны. Отложив их в сторону, он принялся разбирать сложную прическу Наоми, вытаскивая бесчисленные заколки, шпильки, гребешки, пока длинные черные волосы не упали ей на плечи и спину.

Наоми не отводила взгляда от его лица.

Он снял короткую куртку, и вновь на его обнаженной груди первым, что она увидела, было старое уродливое клеймо.

— Я хотел вырезать его, — вдруг сказал Такеши. — Но решил оставить. Чтобы никогда не забывать.

Он взял ее за руку и увлек на футон, заставил лечь на спину, а сам навис сверху, придавив своим телом. Шершавой ладонью провел по бедру и выше, сбирая в кулак ткань тонкой рубашки, оголяя низ живота и грудь с затвердевшими от прохлады сосками. Он заставил Наоми изогнуться и теснее прижаться к себе, пока снимал ей через голову хададзюбан, и почувствовал, как откликается на близость женского тела его естество.

Такеши вовлек ее в поцелуй, и она не сопротивлялась, но и почти не отвечала.

Вместо ярости это вызвало у него усмешку.

Он заглянул ей в глаза и, склонившись к уху, доверительно шепнул:

— Знаешь… ты еще будешь умолять меня.

Наоми дернулась, а Такеши грубо раздвинул ей ноги коленом и впился в шею. Он знал, как сделать женщину податливой и мягкой, словно воск.

Он сжал ее грудь, пощипывая, теребя соски, пока не уловил изменения в ритме ее дыхания. Оно сбилось, стало прерывистым.

Потом ладошки Наоми легли ему на плечи, слегка впиваясь в кожу ноготками, и она заерзала под ним, будоража кровь.

Такеши поцеловал ее грудь, покатал меж зубов сосок, провел по нему языком, и Наоми попыталась свести бедра. Из ее горла вырвался стон, когда она почувствовала там его колено, и она едва не заплакала от разочарования. Ей нужно, нужно было свести бедра! Этого требовал появившийся внизу живота тяжелый узел.

Такеши чувствовал ее смятение и продолжал ласкать грудь, доводя Наоми едва ли не до исступления. Она всхлипнула, не выдержав, и потерлась о его колено, пытаясь насадиться.

Ей было так мучительно стыдно и так хорошо!

Кровь прилила к щекам, и она зажмурилась, вскинула бедра, пошире разведя их, чтобы было удобнее тереться. Она чувствовала себя униженной, но это было так сладко, так приятно, что она тихонько застонала. А когда Минамото надавил коленом сильнее, благодарно всхлипнула и плотнее обхватила бедрами его ногу.

У Такеши зашумело в ушах. Девочка оказалась такой податливой… такой отзывчивой. Он убрал колено и провел ладонью между ее ног, почувствовав влагу на пальцах. Наоми вскрикнула, протестуя, и он шлепнул ее по бедру.

— Тихо.

Она приподнялась на локтях, затуманенными глазами посмотрев на Минамото, и сказала низким, грудным голосом:

— Я все еще не умоляю, — а после призывно качнула бедрами.

— Вот как? — справившись с ошеломлением, прорычал Такеши и поцеловал ее лобковые косточки, сдавливая зубами нежную кожу.

Он опустился ниже и языком коснулся ее внутри.

По телу Наоми прошла дрожь, и она инстинктивно попыталась сжать ноги, когда грубая хватка Минамото ее остановила. Медленно, безумно медленно он провел языком по бугорку ее клитора, слегка сжал его губами, и погладил кожу внутренней стороны бедра, успокаивая.

Такеши продолжил свою опьяняющую, неторопливую ласку, и вскоре Наоми заметалась на темных простынях, сбирая ладошками ткань. Она давила стоны, кусая себя за запястье, и выгибалась, вскидывала бедра, словно просила Минамото о большем.

Но он знал, что делал.