Серые братья - Том Шервуд

Спустя четверть часа молодой птицелов вбежал во двор домика, расположенного неподалёку от моря. Домик уютный, беленький, одноэтажный, с голубыми ставнями, весь какой-то выпуклый и весёлый. Мальчишка, перехватив поудобнее клетку, вытянул из кармана обтрёпанных коротких штанов ключ на длинном шнуре (второй конец шнура был пришит внутри кармана к изнанке), отпер замок и, отворив дверь, скрылся в домике. Войдя внутрь, он поставил клетку с взъерошенной птахой на пол, замкнул дверь изнутри и, подняв обнаружившуюся в полу крышку погреба, сошёл вниз по деревянной, с широкими ступенями лестнице.

За этим белым домиком располагался небольшой садик с полудюжиной фруктовых деревьев. Садик граничил с соседским огородом, на котором виднелись две шпалеры аккуратных маленьких грядок. А уже за этим огородиком, отделённый от него густой стеною из разросшейся, переплетённой виноградной лозы, стоял соседский дом, – на каменном цоколе, с мезонином. Дом был наряжен в покров из толстого слоя серой штукатурки. Все окна на первом этаже были завешены тяжёлыми ставнями, и лишь окно мезонина пялилось в проходящий мимо переулок зеленоватым, толстым, старинным стеклом.

Не прошло и пяти минут, как мальчишка вылез из погреба. Вот только не того, возле которого стояла клетка с притихшей наконец птицей, а погреба второго, серого дома.

Пройдя из кухни в жилую комнату, он поднялся по довольно крутой лестнице в мезонин и, улыбнувшись и довольно потерев друг о дружку ладони, сел за небольшой чёрный стол, пристроенный возле окна. Продолжая улыбаться, юнец вытянул ящик, достал из него и положил на стол лист плотной бумаги и серебряный, в кожаном чехле-цилиндрике, грифель. Медленно, едва слышно стукнув, вернул ящик в нишу стола, взял в руку грифель и склонился над белым листом.

Через час с небольшим лист заполнили четыре бледных грифельных рисунка – дом Серых братьев, изображённый с четырёх сторон, – с забором, конюшней, сараем, воротами, с точным расположением и размерами дверей, окон и ступеней входной лестницы. Вытянув второй ящик, таинственный грифельщик достал из него кусок мягкой ткани и тёмную склянку с плотно притёртой фарфоровой пробкой. Открыв тёмный флакон, колдун смочил находящейся в нём жидкостью ткань, расправил её, держа за самые кончики, и накрыл ею только что завершённый рисунок. Накрыл, склонив голову, полюбовался и встал из-за стола. Быстро разделся до нательных (шёлковых!) панталон, подошёл к занимающему добрую половину мезонина высоченному шкафу и, нажав на что-то невидимое сбоку, отпахнул массивные створки. В шкафу, в два этажа, висело на плечиках неисчислимое количество разной одежды. Внизу, на слегка наклоненных полках стояло неисчислимое же количество пар различнейшей обуви. Вытянув наружу из чёрных недр шкафа круглую деревянную траверсу, – короткую, толстую, – деловитый пацан нацепил на неё пару изъятых из шкафа плечиков, и ещё пару, – снятых длинным шестом с рогулькой с верхнего яруса. Невесомо присев, юный фокусник влево-вправо поводил задумчиво головой и, кивнув сам себе, взял с полки и поставил под траверсой пару ботиков на неброско увеличенном каблуке. Верхняя кромка коротких голяшек была оторочена кантом плотного меха, цвета между сизым и бирюзовым (разумеется, крашенным). (Да, кант был меховой, а за окном плавилось лето.) Затем раздетый до шёлкового исподнего костюмер вернулся к столу, сел, вытянул новый ящик и, с любовью посмотрев на лежащую поверх листа ткань, принялся выкладывать поперёк столешницы – вертикально, от себя – коробочки, свинцовые баночки, кисточки и шкатулки. Да, ещё кремень, трут, огниво и огарок свечи. Придвинул с другого угла прятавшееся там в полумраке на круглой подставке вытянутое вертикальным овалом тяжёлое зеркало, поставил перед собой и, наклонившись к нему, за четверть часа сделал себе другое лицо. Белые усики, белый клинышек бороды, бледная с серым кожа в неглубоких морщинах и старческий (или чахоточный) лёгкий румянец. Запалив трут, затейливый старичок поджёг свечу, наплавил лужицу воска и быстрыми, нервными прикосновениями нанёс жидкий воск на кончик носа и ноздри. Нос заблестел – как у старинной лакированной куклы. С усилием, опершись нетвёрдой рукой, лакировщик поднялся, подошёл к приготовленному гардеробу и медленно, как бы даже смакуя, облачился в чулки с вшитой подкладкой, делающие икры твёрдыми и выпукло-шишковатыми, в короткие панталоны с огромными перламутровыми дисками пуговиц по бокам у колен, в длинный, с откровенно сальными полами зелёный сюртук, в малиновый обтягивающий появившийся орешек пузца жилет, на который от плеч до кармашков были набиты нитяные белые мушки (в подражание горностаевым хвостикам на королевских мантиях), в крахмальную, толстую и жёлтую от времени сорочку, ворот которой замыкал новенький, идеально белый, со строчкой мелкого жемчуга шейный платок, и, наконец, в золочёную узкую перевязь без шпаги, нацепленную наискось через грудь. Затем забавный старикан снял с головы короткие светлые волосы и надел на голый шар невеликого черепа белый напудренный паричок. Завершили картину тёплые, с каблучком, ботики. Задышав болезненно, с хрипом, человек-канарейка проковылял, выворачивая наружу костистые подрагивающие колени, к столу – и убрал с бумаги утратившую влажность ткань. Бывший бледный грифельный рисунок на ней был теперь ярко-чёрным. Высыпав на набухший лист плошку чернилосушительного песка, одышливый чертёжник вернулся к шкафу, добыл из него трость с шаром из потускневшей слоновой кости и закрыл уходящие под потолок створки-ворота. Освободив лист от песка, бесшпажный гуляка свернул его в трубку, стянул ниточкой, упрятал во внутренний карман засаленного сюртука, стуча тростью, спустился по лестнице вниз, вышел из дома, запер дверь и шагнул в переулок, противоположный тому, по которому не так давно прискакал, радостно прыгая, с пойманной птицей удачливый древолаз.

А благообразный, почтенный клерк с мозолями от боевой маски закончил обедать и сидел, отдуваясь, переваривая употреблённую пищу, добавив к стоимости заказанного мелкую монетку за право не освобождать пока оголённый и влажно поблёскивающий после мокрой тряпочки стол.

Так он сидел до тех пор, пока в трактир не вошёл, вздёрнув носик, с остатком былого умишка старик, утративший силы носить дворянскую шпажку, но сохранивший их для ношения золочёной шпажной перевязи. Тут клерк встал и вышел. Старичок остался в трактире, а клерк взобрался в свой экипаж и, когда кучер тронул пару застоявшихся лошадей, белолицый испанец наклонился и поднял с пола кареты свёрнутый в трубку лист плотной бумаги, стянутый прочною ниткой.

Летучая мышь со стальными когтями