Скоро конец света - Микита Франко

я заметил это впервые, лет в восемь, я возмутился, что они забирают себе часть моих конфет, на что воспиталка, отвесив мне звонкий подзатыльник, ответила, передразнивая:

– «Твоих конфет»! Здесь нет ничего твоего! А у меня вообще-то свои дети есть!

Снова посмотрев на Вику, я едва заметно кивнул:

– Ладно, хорошо.

Она заулыбалась:

– То есть ты согласен прийти к нам?

– Да.

С тоненьким звуком «И-и-и-и!» она бросилась мне на шею, крепко обняла и, быстро сообщив, что сейчас позвонит своим старикам и сообщит им, убежала. Я бы, наверное, еще долго возвращался в своей памяти к этому объятию, анализируя, что оно значило, но Викины слова о звонке напомнили мне о моем собственном мобильнике, который все это время лежал в кабинете воспиталок. Я рассудил: если Анна и Бруно не могут приехать, они все еще могут написать мне об этом и все объяснить.

Но вернуть телефон мне не удалось.

– Зачем он тебе? – грубо поинтересовалась воспиталка, преграждая мне путь и не пропуская в кабинет.

Я пожал плечами:

– Просто хочу забрать. Это же мой телефон.

Оттеснив меня за порог, она ответила так же, как тогда, с конфетами:

– Здесь нет ничего твоего, – и закрыла дверь.

* * *

Викины старики жили в собственном деревянном доме, похожем на резную избу из сказочных книжек с картинками. Мы приехали туда с Викой на машине Бориса Ивановича, и как только я попал внутрь, мне сразу почудилось, что я Кай, вернувшийся из холодного царства Снежной королевы, – так жарко окутывал горячий воздух с запахом смолы. Чуть ли не на пороге меня встретила тетя Оля с лопатой. Я не понял, зачем ей лопата в доме. Но она, ловко ухватившись, сунула ее в печку и вытащила оттуда огромную буханку хлеба. Я никогда раньше не видел печку вживую, только в старых мультиках.

Я, не удержавшись, выдохнул:

– Ниче се…

Тогда тетя Оля заметила Вику и меня и радостно заойкала:

– Ой, кто пришел! А у меня как раз все готово! – Она опустила хлеб на стол, на полотенце и, крутанув лопату в руках, поставила ее в кованую подставку возле печи. Отряхнув руки от муки, кинулась обнимать Вику. – Ну привет, девочка моя! – И потом сразу ко мне, тоже с объятиями: – И тебе привет, зайчик!

Мне не понравилось, что меня называет «зайчиком» не моя, чужая мама. Тем более при Вике. Но я сказал вежливо:

– Здрасте.

– Оливер, можешь повесить курточку сюда, – тетя Оля показала на вешалку в форме оленьих рогов. – Викуля, подашь тапочки, хорошо? И проходите к столу!

«К столу» прозвучало совсем тихо, потому что тетя Оля болтала на ходу, а сама делала тридцать дел одновременно: одной рукой показывала на вешалку, второй на тапочки, а сама уже была в другой комнате, на кухне и все оттуда что-то говорила и говорила.

– Она у нас такая, – будто извиняясь, сказала Вика.

Я пожал плечами:

– Да нормальная.

Повисла неловкая тишина. Я подошел поближе к печи и, стараясь разрядить обстановку, глупо сказал:

– У вас тут… Лопата.

– Она ненастоящая. В смысле, мы ей не копаем.

– Да? А я думал, вы вытащили ее из земли и пошли печь хлеб.

– Правда? – удивилась Вика.

– Нет, я пошутил.

Стало еще хуже, чем было: Вика замолчала и отошла от меня на пару шагов. Хорошо, что вернулся Борис Иванович. Он «отогревал» машину (что бы это ни значило), на которой мы приехали.

Постучав ботинками друг о друга, он стряхнул снег, скинул дубленку и, разувшись, повел нас за собой – в комнату с теликом и праздничным столом. По дороге он начал расспрашивать Вику о ее делах, занятиях и подружках, так что гнетущая неловкость пропала.

Из зала можно было разглядеть кухню: в доме почти нигде не было дверей, вместо них в проемах болтались цветастые занавески. Но между кухней и залом занавеска была сдвинута, и я видел, как тетя Оля погружает в духовку вытянутый поднос с рыбой.

– А зачем вам духовка, если есть печь? – спросил я, устраиваясь за столом рядом с Викой.

Борис Иванович сел по правую руку от меня, но как бы во главе. Услышав мой вопрос, он цыкнул:

– Мы же все-таки дети прогресса!

Я не понял, почему он говорит про себя и свою жену «дети», когда они такие старые.

Борис Иванович завел руку себе за спину и оттуда жестом фокусника достал колоду карт. Весело спросил у нас с Викой:

– Сыграем?

Я удивился:

– Во что?

– Во что умеешь. Хоть в «дурака».

– А можно?

– А почему нельзя?

– В баторе карты отбирают. Говорят, азартные игры.

– Азартные – это когда на деньги.

Вика загорелась:

– А мы на что?

– А на что хотите?

– На желания!

Я шутливо фыркнул (фыркнуть всерьез не решился, потому что все-таки был гостем). В баторе тоже любили играть на желания, а потом желали всякую чушь: пробеги голым перед директрисой или попроси у медички слабительное и выпей. Я понадеялся, что игра со взрослыми окажется не такой глупой.

Тетя Оля, закончив возиться с рыбой, тоже пришла играть с нами и продула три раза подряд, но не стала выполнять ни одно желание, потому что кричать «Ку-ка-ре-ку» – это «не к лицу солидной женщине», как и идти к соседям с просьбой поделиться оливье. Потом Вика проиграла мне, и я сразу подумал о поцелуе, хотя бы в щеку, но при стариках не решился на такое желание, вспоминая, как мне однажды влетело за поцелуй в семье священника. Поэтому я сказал выпить стакан сока залпом, потому что не придумал ничего лучше.

А потом Борис Иванович проиграл Вике. Она, хитро улыбнувшись, скрестила руки под подбородком и выжидательно глянула на него.

– Уже боюсь, что ты можешь загадать, – нервно посмеялся он.

По-театральному выдержав паузу, Вика спокойно попросила:

– Усыновите Оливера тоже. Вместе со мной.

Эта просьба мигом развалила непринужденную атмосферу за столом. Я почувствовал, что мне трудно дышать, словно потяжелел воздух. Борис Иванович и тетя Оля растерянно смотрели то друг на друга, то на Вику, то на меня. Я хотел закричать: «Не надо!» – но у меня будто пропал голос, как в кошмарном сне.

Борис Иванович, прочистив горло, наконец сказал:

– Так просто такие дела не решаются.

Вика легкомысленно пожала плечами:

– Пусть будет сложно, главное, заберите его оттуда.

– Ты не понимаешь…

– Понимаю! – перебила она. – Там ужасно, вы же знаете!

– Слушай, это нельзя решать вот так, за игрой в карты.

Вика с жаром доказывала, что тут нечего решать, надо забирать меня, и все, ведь я оказался в «тяжелой ситуации», тетя Оля мягко пыталась ее осадить, а Борис