Чумовые истории. Пёстрый сборник - Одран Нюктэ

class="p1">– Это называется "бомжи" по-русски.

С.А.Л.О. Границы

Сталёва Воля, Польша, апрель.

Три часа ночи.

Аиша: мальчики, вы бы знали, как смешно смотрится со стороны, когда вы втроем выходите из одной кабинки общественного туалета!

Ксандр: я стирал манжеты рубашки.

Шур: я набирал воды для охлаждения двигателя.

Арсен: а я один просто делал мои маленькие делишки!

Аиша: мальчики, вам достаточно мне намекнуть…

Долгие пересмешки.

– Арсен! Собирайся живее! Семеро одного не ждут!

– Я еще чай не допил! Почему это мы должны все равняться на самого борзого? А если я в команде – стайер?

– Осторожно, копуша!

– Только после вас. Дамы вперед.

– Всем стоять! У меня болтик из запястья выпал!

– На тебе, мужик, изоленту.

– У меня микросхема отпаяется – тоже предложишь изолентой заклеить? Или сразу – прибить гвоздем?

– Всё, что невозможно починить при помощи синей изоленты, можно починить при помощи красной изоленты.

– В противном случае оно не подлежит ремонту?

Соня Козак – сам закон во плоти. Она работает на польско-белорусской таможне. Не понимает шуток. И гипнозом её не проймешь. Она подняла на них свой взгляд. Крашеная брюнетка с ледяными глазами, волосы затянуты в хвостик, одета в синюю форму, с осиной талией и нежными, как лепестки розы, губами. Если и есть у тов.Заможского некий пунктик, то ему нравятся люди в униформе. Так шта… Соня Козак ему очень приглянулась. Ты не представляешь, как притягательна Аиша, когда нарядится во френчик Чернокнижника и обольется Красной Москвой…

– Сконт панове ести?

– Естэщмы з Росйи. Пшыехалэм с Пэтэрсбурга. Естэм Полякем с походзэня. Розумем по-польску, також мовие по-немецку.

– Чим се пан займуэ?

– Працуэ в финансах. Кщёнговы.

– Прошэ оддачь пашпорты до контроли. Чо пан там ма? – указала на саквояж.

– Ньэ мам ниц до оулэння.

– Проще отворжиц валижке.

Ксандр послушно и расторопно раскрыл багаж. Пахнуло нафталином. Софья перегнулась через заграждение и внимательно посмотрела содержимое. Тряпье.

– Кладите всё на ленту.

Саквояж и зонт, шляпа и пальто поехали через рентген.

– Чего у вас там? Доставайте. Какие-то лекарства?

– Прошу, пани. Стшыкафка да пигулкем. (шприц и пилюли) Йэстем хворым, цукшица да запалене плуц. (я болен, диабет и пневмония) Ото рэцэпта. Мушэ написачь тэ жэчи в дэкларацйи?..

– На вывус тэго нье почшэбнэ ест зэзволения. Муси пан уисьциць оплатэ цэльном.

– Иле выноси оплаты?

– Чшыдзести злотых.

Заплатил. Софья всё не давала добро, листала взад-вперед странички паспорта, смотрела на фото и на лицо.

– Вы, значит, с этими людьми едете?

Показала она на тоскующих среди груды всякого хлама и раздетой до самого исподнего голубенькой 'вольво' (сидения, обшивка, колеса, крышки багажника и капота – всё снято) утомленных попутчиков, которые явно застряли на досмотре минимум еще часов на пять-восемь. Скворец мочил печенья в луже, натекшей из-под машины.

Доли секунды хватило нашему славному киборгу-упырю, чтобы сориентироваться.

– Ньет-ньет! Знамам, плугаць з тэми, щчи на вторем пункта. Щасливы Хлопаки, оне граюць, йом при них менагером.

И он весело помахал ручкой в сторону черного микроавтобуса, уже прошедшего все пограничные формальности. И да, "Счастливые Люди" тоже увидели своего несостоявшегося промоутера и стали торопливо загружаться внутрь, но не успели они задвинуть боковые двери и защелкнуть изнутри на замок. И сигнал будто застыл, не спеша с красного меняться на зеленый.

– Як дужно чим май подождали, дзеки!

Он подхватил вещи и с невероятной прытью нагнал отъезжающих, и скакнул следом.

– Вот черт, ущипните меня, чито это чичас было? – мои персы – и Анаксимандр едва шеи не свернули.

– Для больного с тяжелым недугом он шустро бегает!

– Ымбечиле…

– Что?

– Да так, вдруг не к месту всплывает румынская лексика. Дурак, говорю.

– Ах, вы разве не поняли? – устало вздохнула Аиша. – Отставной министр просто повел себя как обычно: как перебежчик.

Аиша с Арсением пошли сидеть в зал ожидания, пить кофе и дремать на неудобных пластиковых креслах, пока Шур разбирался с авто и таможенниками. На граммофоне играло нечто вроде "в тот вечер голубой простились мы с тобой моя рука твоей коснулась как жаль то время не вернулось". (слова безжалостно перевраны)

Все вещи насмерть пропахли табаком, костром, всеми теми запахами бесприютных скитальцев.

Шесть часов героического ожидания.

– Если бы этот умный-умный, но такой дурак, Барсик, взял с собой одну пилюлю, то есть одну дозу, он еще мог убедить, что это не контрабанда. Но две?.. Да, он сам заявил и сдал, не дожидаясь, когда это обнаружит пограничная служебная собака. Это, типа, облегчает меру.

– Нет, ребята, я не хочу повторять подвиг Сноудэна. Сколько можно торчать не пойми где, ни туда ни сюда, в зоне таможенного контроля, на ничей земле? И что меня поражает, нет, я решительно не понимаю, как этот подлец так ловко проскочил?! И ведь не позвонишь ему, вон, запрещено. Положим, меня остановили из-за машины и советского паспорта. Арсен своё спортивное ружье декларировал, броню и про пилюли сочинение писал. А с тобою-то что за камень преткновения?

– Вы же на меня козла повесили.

– Что?

– Ну я его хозяйка получается, а ввоз животных, мясных там или молочных, живых или нет, – просто ЧП.

– Ну, разрешили?

– Да.

– Я знаю, что скажет Ксафа: я с козлом в Питег не поеду.

6.3 Ода шнуркам

(и да, мы увы, давно и безнадежно барочны)

О, вы, прекрасные шнурки

Коварной прелести полны!

Кто бережет своей спины,

Тот слуг на помощь призывает.

В шелках мой ангел изнывает.

Кому так важны каблуки?

Воланы, рюши и манжеты?

Давно забыли уж поэты

Напудренные парики,

Но не забыли про корсеты.

О, жертва моды скоротечной!

Ты так юна, ты так беспечна!

Щебечешь птицей день деньской,

Украла разум и покой.

На тонкой талии шнуровка,

Слугой затянутая ловко,

Придаст вам прелести стократ.

Признаться, я бы даже рад

Освободить из плена вас…

Пройдемте-с в спальню сей же час?

7. Непереносимость (эпизод на борту "Ласточки-2")

– Молчи!! Я с тобой не разговариваю!! – сорвался на визг Ласло, топая ногами и размахивая как знаменем зеленым казенным полотенцем. Он был босой и небритый. На безволосой впалой груди можно перечесть ребрышки.

Капитан велел всем выдать униформу.

– Я почувствую себя в этом глазированным сырком! Аквалангистом, выкинутым на берег! Разрази тебя морская лихорадка! И, чтоб тебе рак глаза выел! Носи это сам, чертово пугало!

– Да ладно тебе, не надо скандалить. Эта форма не так ужасна.

– Не так ужасна!? По сравнению с чем, оберштурмбанфюрер?!

– Эй, скучаешь по отмыванию гальюна?

– Это начальственный произвол! Террор! Требуй