Загадка Скалистого плато - Юрий Ясько
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лицо тонкое, бледное, губы полные, брови, сросшиеся на переносице, лоб высокий, волосы прямые, зачесаны назад, слегка сутулится.
— А теперь еще раз повторите, только помедленнее, мы запишем. Не возражаете?
— Это благодарно — помогать работникам органов, — Валентина Ивановна, улыбаясь посмотрела на Грониса.
«Конечно, — подумал Борис, — отошла, теперь можно и глазки строить».
Когда словесный портрет знакомого был составлен, Туриев протрубил отбой. Прощаясь с Валентиной Ивановной, он проникновенно проговорил:
— Вы — художник, так описать человека, которого видели всего несколько раз!
— Я женщина, милый следователь.
Туриеву показалось, что лицо ее осветилось добром и участием.
Не один раз приходилось ему сталкиваться с таким явлением, когда человек, причастный в той или иной мере к расследованию преступления, поначалу ведет себя не совсем корректно, даже агрессивно.
Иной раз приходится затрачивать немало усилий, чтобы убедить его в логичности поступков следователя, в закономерности поисков, помогающих расследованию деталей. Не всегда такой поединок заканчивается победой, а вот Федорова все поняла. И это хорошо. И Борис рад ее поддержке.
Глава третья
В середине июля в Пригорске устанавливаются погожие дни. После дождливых мая и июня над городом раскидывается глубокое небо, веселое солнце посылает на землю благодатное тепло, щедро и пышно распускаются цветы.
Темнеет поздно, и предночное время заполнено каким-то особым серебристым отсветом дальних снегов, лежащих на могучих плечах гигантских вершин.
Утром домой из Риги позвонил Борис: прилетит завтра.
Вот хорошо! Сегодня — запись передачи с ее участием, завтра — выход в эфир. Посмотрят телевизионный журнал «Природа и мы» вместе.
Строгий усатый вахтер в вестибюле студии телевидения придирчиво оглядел ее, крякнул, расправив усы, спросил:
— К кому идете, дамочка?
— К режиссеру Феоктистову.
— Второй этаж, третья комната справа по коридору.
Режиссер сидел за столом перед ворохом бумаг и что-то искал в этой рукотворной горе. Он мельком бросил взгляд на Дроздову, продолжая ворошить бумаги. Но вдруг, как от толчка, поднял голову, с нескрываемым восхищением окинул взглядом стройную фигурку вошедшей женщины и неожиданно тонким голосом спросил:
— Вы ко мне?
— Если вы режиссер Феоктистов… Я Дроздова, вы меня вызвали по телефону.
— Да, да, вызвал. Только не я разговаривал с вами, а мой ассистент. — Феоктистов вышел из-за стола, протянул руку:
— Харитон Иванович. Можно — Тоша. Меня все так называют.
— Елена Владимировна Дроздова, — Елена невольно поморщилась, — режиссер явно находился в творческом экстазе: так пожал руку, что пальцы заныли.
— Извините, никак не могу соизмерить степень пожатия руки с моей, увы, физической силой. Присаживайтесь. Представьте, я ищу ваш текст. Редактор передачи заболел. Куда он дел ваше выступление? — Феоктистов принялся снова за ворох бумаг.
— Не надо искать, у меня есть экземпляр, — пожалела его Дроздова, — возьмите. — Она вытащила из сумки несколько страниц с машинописным текстом.
Феоктистов мельком взглянул на строчки, что-то пробормотал про себя и выбежал из комнаты. Появился он минут через пять.
— Отдал на машинку. Надо три экземпляра: один вам, два мне. Значит, будете рассказывать о Скалистом плато? Надеюсь, в текст заглядывать не собираетесь?
— Надейтесь.
— Спасибо. Вы же тоже телезритель, вам ведь не нравится смотреть на человека, который, выступая по телевидению, читает по бумажке.
— Смотря что читать. Например, письмо…
— Ах, да, да, письмо, — рассеянно проговорил Феоктистов, — это верно: смотря что читать. — Режиссер не спускал глаз с Дроздовой. Ей стало даже неприятно от его долгого, липкого взгляда. Она передернула плечами, отвернулась. Феоктистов, выбрасывая вперед толстые ноги, обтянутые вытертыми джинсами, заходил по кабинету. Дроздову это мельтешение начало угнетать. Она с улыбкой спросила:
— В режиссера помещен вечный двигатель?
Феоктистов резко остановился перед нею, наклонил лобастую голову и жалобно проговорил:
— Вам приходится почти все рабочее время проводить за столом? То-то… Разрядка необходима. — Харитон Иванович посмотрел на часы. — Пора. Начнем репетицию. Я займу свое место, — Феоктистов сел, — а вы нам расскажите о Скалистом плато. Представьте, что вы уже в эфире.
Дроздова, слегка запинаясь, повторила текст выступления, выученный наизусть.
Феоктистов слушал, закрыв глаза, кивая, акцентируя логические точки. Когда Дроздова закончила, он сказал:
— Заучено и сухо. Не верю. Информация для телевизионных новостей — и та бывает сочнее. Забудьте о тексте, говорите своими словами, убедите меня, что Скалистое плато — интереснейшее место на земле, интереснее, чем Бермудский треугольник, Камчатка, остров Ява и мавзолей Тадж-махал. Понятно? Вложите душу в свой рассказ. Но не сейчас. Поберегите себя для репетиции в студии и для записи. Пока все! — Феоктистов уткнулся в бумаги…
Когда ведущий передачи предоставил ей слово, Дроздова внутренне была готова к выступлению, но вот на нее покатилось чудовище, именуемое камерой, она стушевалась и невольно; улыбнулась, скрывая свою растерянность. И тут же по внутренней связи услышала:
— Молодец! Улыбка — люкс! Начинайте!
Дроздова рассказала спокойно, может, чуть медленнее, чем она обычно говорит.
После просмотра Феоктистов «со значением» заглянул в ее глаза и заговорщически произнес свистящим шепотом:
— Если с вами поработать как следует, — из вас получится хороший теледиктор. Не желаете?
— Желаю, — кокетливо ответила Дроздова, — но я уже стара для подобной роли. Да и муж у меня ревнив слишком. Он не позволит, чтобы меня ежевечерне рассматривали десятки тысяч людей.
— А жаль, — сокрушенно ответил Феоктистов, — вы достаточно телетабельны.
— Ну и словечко!
— Профессиональное, Елена Владимировна. А вообще… вообще, сюжет о Скалистом плато — самый лучший в нашем журнале, поздравляю.
— Спасибо.
Дроздова спустилась по крутой лестнице в город, пошла на рынок. Здесь она купила фрукты, зелень. На проспекте в специализированном магазине приобрела бутылку «Псоу». Завтра во время передачи они устроят дома пир!
У гостиницы она увидела Васина и Орлова, подошла к ним.
Игорь Иванович, облаченный в мундир, выглядел необычно строгим. На левой стороне его груди играли в лучах солнца орденские планки. Орлов, опершись на трость, поклонился Дроздовой и вместо приветствия пропел: «И думать не додумался, что встречу я тебя…»