Вечное дерево - Владимир Дягилев

Вдали слева виднелась парашютная вышка и сразу два упругих купола над нею. В лучах солнца парашюты казались золотистыми, а сама вышка синей и легкой.

Парашюты периодически опускались, и под ними покачивались темные фигурки, четкие, точно нарисованные углем на чистом холсте светло-голубого неба.

Степану Степановичу вспомнилось, как он впервые прыгал с парашютом и со страху дернул за кольцо раньше положенного счета, и чуть было не зацепился стропами за хвост "У-2".

"Когда ж это было? Перед Отечественной. Почти двадцать пять лет назад". Он удивился, что время пролетело так быстро, наверное потому, что не думал о нем, думал о делах, о службе.

"Когда начинаешь вспоминать, замечать время-это уже сигнал, это уже звоночек..."

- Чапай думает,-раздался густой бас.-Не помешаю?

Перед ним стоял Куницын.

- Пристраивайся.

Куницын сел, широко расставив ноги, хлопнул себя по коленям.

- Наблюдаю,-объяснил Степан Степанович, упреждая ожидаемый вопрос, и указал на парашютную вышку.

- У тебя сколько за плечами? - спросил Куницын.

- Десять прыжков.

- А у меня дюжина. - Куницын засмеялся, словно закашлял, потом оборвал смех, добавил уже спокойно и мечтательно: - Пока над тобой не раскроется, не тряхнет, впечатление такое, будто душа с телом расстается.

А как раскроется-душа на место заползает и орать на весь мир охота: мол, снова жив и ногами болтаю.

- Похоже, - согласился Степан Степанович.

Они замолчали, оба думая об одном и том же: о том, что все это было, но прошло и уже никогда не повторится.

- Легендарные факты вычитал, - первым прервал молчание Куницын. - Для тебя специально.

Он полез в карман, достал потертую записную книжку с загнутым углом.

- Записал даже.

- Докладывай.

Куницын раскрыл книжку, но продолжал, не заглядывая в нее:

- Оказывается, во многих странах опыты проводили относительно работоспособности пожилых и стариков.

Любопытные данные. В Англии, например, обследовали четыреста предприятии и установили, что производительность труда пожилых рабочих в основном та же, что и у молодых. В Америке... Что же в Америке? - Он полистал книжку и нашел нужную запись: -Ага, вот. В Америке обследовали свыше пяти тысяч рабочих разного возраста. Работоспособность 35-44-летних брали за 100. И получилось: у 45-54-летних этот коэффициент равен 101,1, у 55-64-летних - 98,6, от 65 лет и старше101,2. Каково?

- Убедительные факты, - сказал Степан Степанович. - Только чего это ты вдруг?

Куницын покачал головой, глядя на носки своих ботинок, вновь схватился за книжку.

- Вот еще факты. Академик Гамалея жил до 90 лет и трудился. Также до 90 лет не бросал работы академик Зелинский. Великий английский писатель Бернард'Шоу творил до 94 лет. Основатель агробиологии академик Виноградский умер в возрасте 97 лет и почти до последних дней интересовался жизнью и работой. А композитор Верди создал своего неповторимого "Фальстафа" в возрасте 80 лет. А вот еще один весьма знаменательный факт. Азербайджанский колхозник Махмуд Айвезов прожил 152 года и до последних дней трудился. Трудовой стаж этого человека )33 года. Айвезов этот никогда не болел, купался в родниковой воде, спал под открытым небом.

- Природа-она из всех врачей врач,-подтвердил Степан Степанович.

- Еще могу весьма мудрую цитату подбросить,- продолжал Куницын, явно довольный произведенным эффектом. - Это слова Джона Беллерса, и приведены они в "Капитале" у Маркса. Вот эта цитата: "Труд подливает масло в лампу жизни, а мысль зажигает ее".

- Труд подливает масло в лампу жизни... - медленно, с восхищением повторил Степан Степанович.-Здорово сказано!

Куницын взъерошил усы, помедлил и произнес неожиданно:

- А не уйти ли тебе с завода, Степан Степанович?

Переход был настолько резким, предложение настолько нелепым, что Степан Степанович не воспринял его всерьез.

- А не сбрить ли-тебе усы; Платон Матвеевич?- спросил он с усмешкой.

- Я не шучу,-пробасил Куницын.-Я от чистого сердца.

Степан Степанович догадался: товарищу известна история с реостатными рамами.

"Работает сарафанное радио. Наверное, накрутили вокруг этого случая, раздули из мухи слона".

- Ты, собственно, о чем? - спросил Степан Степанович.

- Брось прикидываться, - отмахнулся Куницын. - Весь завод знает.

- Кроме меня...

- Ляпы делаешь... Не прижился...

- Ну и что? Бывало и похуже.

- Тогда война шла. И вообще, армия, служба - это совсем другое.

- Армия - другое, - подтвердил Степан Степанович. - Я - тот же.

- Ты, может быть, и тот же,-согласился Куницын, - но жизнь другая. Все изменилось - техника, организация, люди. И выходит, ты отстал.

- Кое в чем - да. Но не это главное. - Степан Степанович помедлил, решая-говорить ли ему до конца?

Но на душе было так тяжко, что он пооткровенничал:- Главное, что я не могу еще места своего найти, не привыкну к обстановке. Сделаю из хороших побуждений, а выходит не то. Вот поменялся с одним деталямибригаду подвел, а они... молодняк какой! Меня же...

Мою же работу...

- Вот видишь,-обрадовался Куницын.

- Вижу,-подтвердил Степан Степанович, но, уловив непонятную радость в голосе Куницына, тут же возразил: - Перемелется.

- Зачем это тебе нужно? Попробовал, убедился, увидел - не идет, так поступи мудро. Ты ж военный человек. Измени тактику. Отступи вовремя.

- Не привык. Уж извини, Платон Матвеевич, отступать не привык.

Куницын хлопнул себя по толстым ляжкам и начал растирать их, точно у него вдруг занемели ноги.

- Ты многого еще не знаешь.

- Чего ж это я не знаю?

- Одним словом... Я от чистого сердца.

- Нет, ты не уползай...

- Чего ты добьешься? - вместо ответа повторил Куницын. - И вообще.., Ну скажи, кто тебя осудит, если ты уйдешь с завода?

- Я. Я себе судья. Совесть меня осудит.

Куницын продолжал настаивать на своем:

- На Украине кажут: упэртый. Вот ты и есть "упэртый". При чем тут совесть? И. почему бессовестно, если, скажем, ты перейдешь с одного завода на другой? Те* перь у тебя есть некоторый опыт. Учтешь ошибки. Тебя никто не осудит, честное слово.

Степан Степанович посмотрел на него пристально, пожал плечами.

- Или ты не понимаешь, Платон Матвеевич, или еще что? Серьезно там ко мне относятся или не серьезно, я не разбирался. Но сам я стараюсь, и на меня люди смотрят.

- По-моему, ты преувеличиваешь, - не отступал Куницын. - Обходились там без тебя и дальше прекрасно обойдутся.

- Без меня -да, но я без завода не обойдусь. Теперь тем более... Теперь я вроде в большом долгу... Моральном... А трудности... Что ж. Преодолею. Не впервой.

Зачем же отступать?

- Не знаешь ты всего, - повторил Куницын. - И зачем тебе это? Всё на нервах. Неизвестно еще, чем все кончится. А ушел, и все.

- А это?! Красная книжечка! Она что-нибудь значит? - сердито спросил Степан Степанович.- Или она сама по себе, мы-сами по себе? Партбилет, говорю?!

Куницын не ответил, не мог быть откровенным, не мог рассказать о стычке с Песляком, о его поручении и о своих терзаниях. Он и до сих пор не знал, как поступить ему. Как сделать так, чтобы и с Песляком помириться, и Стрелкова не подвести? Но сегодня блеснула спасительная мысль. Куницын подумал: "Вот выход. Сговорить Стрелкова уйти с завода. Уйдет-вопрос сам собой снимется с повестки..."

- Я от чистого сердца, а ты... - буркнул Куницын. - Инфаркт вот схватишь, легенда.

"Лучше от инфаркта, чем от плесени", - хотел огрызнуться Степан Степанович, но, увидев по-стариковски опущенные плечи товарища, пожалел Куницына и ничего не сказал.

* * *

"Дорогая Ганка!

Ну, как ты там? Действует на тебя море? Это ж такая красота-лучше всякого лекарства! Дорогая Ганюша, поправляйся. Очень тебя прошу об этом. Мне так тебя не хватает.

О нас не беспокойся. У нас все нормально. Бригадиром вместо тебя временно назначили полковника. Он хотел отколоть номер, но у него ничего не вышло. Хотел отдельный наряд взять. Представляешь, додумался?!

И вообще, с фокусами. Позавчера с Клепко деталями поменялся. Тот, жлоб, реостатные рамы всучил и доволен.

Ну, ничего. Мы ему устроили. Сеня отчитал его по первое число. А мы тоже свое сделали: всему цеху рассказали.

Пусть не пользуется неопытностью человека. Я даже в комитете сказала. А что? Пусть знают. Хватит пепеловским нормы выжиливать.

Полковник старается что-то придумать, чтобы ошибку исправить. Каждый день насчет рам что-то соображает.

И еще... Без него приходил один человек, тоже офицер в отставке маленький такой, сухонький. Он тоже насчет этих рам пытал. Оказывается, они помочь своему полковнику хотят. Все ж таки крепка эта армейская дружба! Мы вчера об этом весь вечер говорили! Представляешь, человек уже не с ними, он где-то, а они все ж таки о нем думают и помочь стараются.

А теперь расскажу про наши отношения с Сержем.