Время Обречённых - Валидуда Анатольевич

Прицокнув от досады языком, он начал выбираться из толпы, зацепив глазами дирижёра. И приостановился. До этого момента на дирижёра он внимания не обращал, ну машет себе и оркестру руками и пусть машет. Теперь же, когда ракурс обзора сменился, Елисей невольно просверлил его взглядом. Седой с изрезанными морщинами лицом капитан, кисти рук в перчатках, не смотря на погоду и пришедшую весну. На груди орденская колодка и Владимир, а лицо, вернее левая щека и часть видимой из-под стойки воротника шеи, обезображены давним ожогом. Наблюдать этого капитана в качестве дирижёра было по меньшей мере странно. И тем более странно, что эмблем на погонах хоть и не различить, но военно-музыкальные белые наугольники на рукавах просто не давали права ошибиться. Вот вам и капельдудкин.

Теперь Твердов словно другими ушами услыхал знаменитый вальс русско-японской войны. Сами собой под мелодию всплыли слова:

Пусть Гаолян сон навевает вам,

Спите герои русской земли,

Отчизны родной сыны…

Он выбрался из толпы и не спеша пошёл по дорожке, обрамлённой постриженным кустарником и аллеей молодых ив. Ноги спустя минут десять сами вынесли к аттракционам. Силомеры, мишени для дротиков, детские игровые эстафеты, тир. Он приостановился, стало вдруг интересно отчего собралась возбуждённо гомонящая стайка детворы – мальчишки лет десяти-двенадцати. Да и пара старичков благообразного вида с газетой под мышкой у одного и шахматной коробкой в руках у другого что-то активно обсуждала. Елисей обошёл закрывавшие обзор липы. Вот и разгадка ажиотажа – хрупкая на вид барышня с винтовкой в руках. В лёгком синем платьице, туфельках, в модных среди молодёжи полосатых гольфах, она смотрелась несколько несуразно с винтовкой. Он протиснулся сквозь строй мальчишек и подивился насколько ловко она управляется с оружием.

Тир был самым обыкновенным – длинное кирпичное здание без окон, пятидесятиметровое поле для стрельбы, ростовые и грудные мишени для малокалиберных винтовок, стенд в 15 метрах от огневого рубежа для пневматических ружей, на котором в виде мишеней были представлены разнообразные паровозики, зайчики и птички – этот стенд был рассчитан на детей и барышень. Но девушка стреляла из 5,08-мм спортивной тульской винтовки, причём стреляла уверенно, долго не выцеливая и по наблюдению Твердова, да и по обсуждениям детворы и старичков, ни разу не выбила меньше восьмёрки. Так и казалось, что приклад вот-вот больно ударит в хрупкое плечико, она заойкает и бросит винтовку, но девушка вновь и вновь загоняла изящными пальчиками патроны, досылала кулачком затвор и, вскинув винтовку, стреляла.

Владелец тира стоял в стороне у прилавка, перед ним лежали опустевшие патронные пачки. За стрельбой он следил не отрываясь, с прищуром и азартом. А когда барышня настрелялась и отдала ему винтовку с открытым для контроля затвором, он лишь молчаливо покачал головой.

– А знаете, – улыбнулась она, – я пожалуй ещё постреляю.

Барышня приподняла отложенную в сторону на прилавок шляпу, вытащила из-под неё дамскую сумочку и выложила четвертак. Хозяин подгрёб его ладонью к себе и выдал новую пачку патронов, вернув девушке винтовку.

У Елисея созрел план. Он подошёл к прилавку, встал в метре от барышни.

– Желаете пострелять? – вскинулся хозяин.

– Да, есть такая мысль.

– Двадцать пять копеек пачка.

Получив от офицера четвертак, хозяин выдал патроны и винтовку.

– Посоревнуемся? – предложил Твердов девушке, надеясь завязать знакомство.

Она одарила его озорным взглядом. Премило улыбнулась, пожала плечами и скорее не спросила, а заключила:

– Офицер хочет победить девушку в стрельбе…

– Он просто заметил, что девушка умеет стрелять не хуже иного офицера.

– А вы всегда так от третьего лица беседуете? – она вновь улыбнулась, поправляя непослушную прядь тёмно-русых волос.

– Но вы ведь первой начали…

– Хорошо… Я принимаю ваш вызов.

– Тогда к барьеру, сударыня, – отшутился Елисей.

В пачке было двадцать патронов. Он вскинул винтовку, приноравливаясь к весу и конструктивным особенностям, и для пробы прицелился. Зарядил жирный от смазки патрон.

– Стреляем в ростовую, – сусловилась она.

– Договорились.

Глухо стукнул её выстрел, следом прозвучал и его. Перезарядка, короткое выцеливание и новый выстрел. Двухсантиметровые листы мишеней звенели от попаданий. А когда Елисей открыл затвор и вытащил последнюю стрелянную гильзу, владелец тира поднёс к глазам театральный биноклик, хекнул да объявил результаты:

– Сударыня… шестнадцать десяток, три девятки и восьмёрка. А у вас, штабс-ротмистр… У вас восемнадцать десяток и две девятки.

– Обскакали вы меня, – девушка нахмурилась, но всё же улыбнулась.

– Обскакал да не намного. Где ж вы так стрелять-то научились?

– Меня отец научил. Будь тут наган или браунинг, у вас не было б шансов.

Он не нашёл что ответить, настолько неожиданны и главное очень уж уверенны были её слова. Он пошёл с нею рядом, не обращая внимания на детвору, крикливо предлагавшую продолжить соревнования. Самые нетерпеливые из мальчишек уже рванули к прилавку, сыпанули мелочью, чтоб пострелять из воздушных ружей.

– Меня Елисеем зовут…

– Редкое нынче имя. Старинное.

– Это смотря где оно редкое. У нас в Прибайкалье попадается.

– А меня Ириной. Вот и познакомились.

– На "ты"? – предложил он.

– Хорошо, давай на "ты". Здесь, в Сейнах часто бываешь?

– Честно сказать, впервые.

– Я тоже. Решила вот на выходной городок посмотреть.

– Без подружек?

– Подружки остались далеко… – вздохнула она. – Я тут никого ещё не знаю, я недавно приехала.

– Как и я… В первый раз из своего гарнизона выбрался.

– А я в первый раз вижу так близко от себя небесного гренадёра.

– Так… стрелять умеешь, в форме разбираешься… Папа у нас, очевидно, военный?

– И муж у меня тоже будет военный.

Он улыбнулся. Она тоже. Они шли, а он ждал разъяснений. Но она молчала, ей конечно хотелось романтических свиданий, не ни к чему не обязывающего флирта, а отношений, итогом которых стала бы свадьба. Ей шёл двадцать первый год и терять время попусту она не хотела, у сверстниц по двое деток давно, сколько же можно ходить в старых девах?

– Ир, я почёл бы за честь… Девушка ты красивая, к гарнизонной жизни привычная, даже стрелять умеешь.

Она весело хихикнула и взяла его под локоть.

– Нахрапистый ты, Елисей. Смелость города берёт?

– Ага. Со мною не соскучишься.

– Да уж… Скорее не с тобою, а за тобою соскучишься. Ладно, мой небесный гренадёр, погляжу каков ты кавалер.

Он расплылся в улыбке и почти на распев ответил изменённо-вкрадчивым голосом:

– Я знал, я знал, что неотразим!

– Прекрати, – она хихикнула, – а то моя крепость падёт раньше времени… Ах, я забыла, ты не жалуешь долгие осады. Нахрапом штурм, победа на клинке. Сразу видно гренадёра.

– Небесного гренадёра.

– Да ладно, "парашютиста" от "штурмовика" я отличу. Уже отличила ведь. Ты забыл, что мой папа военный?

– С тобой забудешь, как же… Кто б со стороны наш разговор послушал, романтика вперемешку с милитаризмом.

– Кто в гарнизонах не жил, не поймёт, наверное.

Они свернули с дорожки совсем не заботясь о маршруте. Солнце начало припекать и Елисей пожалел, что надел шинель. А ведь когда ехал в открытом кузове грузовика даже подмёрз от ветра. Вот Сейны – казалось бы тёплая Европа, а с Казанской губернией не сравнить. Там в начале апреля в шинели упреешь. А здесь… или просто весна выдалась холодной?

– По мороженому? – предложил он.

– Я ванильное люблю.

У палатки мороженщика скопилась стайка вездесущей детворы. Очередь двигалась быстро, у детей и подростков надолго терпения не хватало, они шустро напирали, совали мелочь и разбегались по своими делам. Мороженщик – парень лет семнадцати, быстро и сноровисто взвешивал вафельные трубочки или стаканчики на выбор да накладывал в них круглой мерной ложкой мороженое из холодильника. Затем вновь взвешивал и протягивал покупателям. Елисей ванильное недолюбливал и предпочёл пломбир.

– А давай на чёртово колесо, – предложил он, – округу посмотрим.

– Давай.

Контролёр – дед в полувоенном френче, начищенных ваксой и натёртых до блеска сапогах и в старинной бескозырной фуражке с пятном от кокарды на тульи, молча взял купленные в кассе билеты и открыл калитку ограды. Они уселись в подъехавшую кабинку друг напротив друга. Разговор пошёл о личном, то соскакивая на впечатления от видов парка с высоты, то возвращаясь на рассказы о себе. Ирина, как и Елисей, оказалась сормовцем. В Союз Русской Молодёжи она вступила в выпускном классе гарнизонной школы. Родилась Ирина в 1917-м в Киеве в семье преподавателя физики Киевского Императорского университета святого Владимира. Родилась когда её отец уже полгода как одел погоны осенью 1916-го и воевал на Юго-Западном фронте.