Век перевода. Выпуск первый (2005) - Евгений Витковский

АЛЛЕН ТЕЙТ (1899–1979)

ОДА МЕРТВЫМ КОНФЕДЕРАТАМ

За строем строй, с готовностью небрежнойНадгробия сдаются в плен ненастьюПод ветра вой, что память разметаетИ в пасти рвов кидает листьев плотьВ давно привычном таинстве причастьяПеред сезонной вечностью распада…И избран вознестись в дыханьи мощном,Страшась небес взыскующего взгляда,Прошепчет лист о смерти неизбежной.

Осень запустение несетЗемле, где память проросла травоюИз бездыханных тел, чья плоть гниет,Чужую жизнь рождая строй за строем.Не первый тут промчался листопад! —Ноябрь кичливый с тщанием вандалаПятнает гнилью ряд могильных плитИ ангелов потерям счет ведет:Вот треснуло крыло, рука упала…Бездушье лиц застывших сердце сжало,Тяжел горгоний взгляд.

Густеет воздух, грудь сковало,Мир обернулся вязкою тюрьмою, —Ты словно краб слепой, что, вялоВорочаясь, клешнями шевелит.

Это всё ветер, только лишь ветерМятые листья кружит

Ты знаешь, стоя молча под стеной,Тот зов, который слышит зверь ночной,Что чует кровь и жертву ищет жадно,Суровых сосен строй и дымный мрак,Сигнал внезапный, бой, — ты знаешь, какПотопом бурным пруд вскипает хладный.Зенона немоту и ПарменидаТы знаешь… В вечной жажде разрубитьПроклятый узел и ускорить исполненьеЖеланий, смерть приблизить ты был рад,И жребий чудныйТы славишь — тех, кто гордо выступалЗа строем строй,И пал, спеша на битву безрассудно,Здесь, у провисших врат, перед стеной.

Листья, листья, только лишь листьяПадают, кружат, умирают

К неистовой эпохе обратись:Бойцов непостижимых твердь рождает —Рать демонов, которым не спастись.Поля залитые, Стонволл-стена,Булл-Рана, Шайло, Антьетама дни…Перед рассветом яростным склонисьИ вялый свет заката прокляни.

Пусто — только лишь листья плачут,Словно старик в вихре буриЧто это — крик? Безумная цикутаВо мрак немой перстом дрожащим тычет, —Ты мумия, оглохшая навек.

Лишен добычи,Беззубый волк, в овраге издыхая,Лишь ветер слушает…

Давно уж кровь их ран,Дав силу хищной чистоте потопа,Соль возвратила в древний океанЗабвенья… Что же, дни свои с тоскоюСчитая и поникнув головою,Одеты в траур, с мрачным торжеством —Что скажем мы об их костях нечистых,Поросших безымянною травою?Обломках рук, осколках черепов,Затерянных среди опавших листьев?Взвод серых пауков гарцует строем…Во тьме глухой, среди сплетенья ив,Совы зловещий крик-призыв,Зерно невидимое в душу заронив,Напомнит нам о рыцарстве былом.

Скажем — только лишь листьяПадают, кружат, умирают

Мы скажем — это только лишь листьяШепчут, страшась многокрылой ночи,Кружась в полумраке мглистом.Ночь темная — начало и конец…Меж альфой и омегой просветленьяНемых доктрин нас ждет холодный плен,Что взор темнят иль, словно ягуарВ пруду заросшем, с отраженьем бьются.

Что скажем мы, упрятавшие знаньеВ свои сердца? Ужель всё унесемВо гроб? А может, сразу сделать гробомСвой дом? Разверстым гробом?

Что ж, ступай…Врата закрыты, и стена гниет:Премудрый змей на шелковичном ложеТишь смерти языком тревожит —Могильный страж, который всех сочтет!

MARE NOSTRUM

Quem das finem, rex magne, dolorum?

Залив тянулся на пращи бросок,Укрыт стеной остроконечных скал.Из скуки дней ушли мы в тот чертог,Где древний мир своих героев ждал.

Наш парус черный рвался сквозь туман,Лишь чайки белой искрой озарен,И ветер, дикой страстью обуян,Его толкал усердно в глубь времен.

И там, под кровом тайным, где наш челнПронзил тростник и шепчущий прибой,Мы причастились подле мирных волнТех самых блюд, что вез Эней с собой.

Когда, устав от бури, поутруЖеланной суше ты падешь на грудь,Брось якорь и на радостном пируСъешь блюдо с чашей — чтобы кончить путь!

Чтоб берег вожделенный стал твоим,Энеева пророчества залог,И бог скитальцев снова грозный РимМорским бродягам основать помог,

Чтоб дивный век попробовать на вкус,Что скрыт от глаз, но вечно молодой, —Когда клинок смиряло пенье музИ в винном бурдюке был рай земной.

Возляжем с кубком на краю земли,Где наши предки спят в тиши веков,Пусть Океан ломает корабли —Он Средиземным стал для моряков!

Какую землю мы возьмем себе?Где пустим корни и продолжим род?Ход полушарий подчинив судьбе,К себе домой мы начали поход —

Назад — от Геркулесовых столповК закату, где благословенный крайУстал нас ждать, готовя стол и кров,Где сок лозы нам обещает рай!

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ АЛИСЫ

Отдавшись лени сумеречных дней,Громадина, хоть вовсе не толста,Алиса дремлет, а в листве над нейОскал мерцает вечного Кота.

Свет, что блеснул на гибельных вратах,Так и застыл, и травяной волне,Живого мира отразившей страх,Стоять вовек в зеркальной глубине.

Мудра Алиса! Тщась забыть про то,Что, злобствуя, таит в уме своём,Учёный нос задрав, глядит в ничтоИ думает весь день, но ни о чём,

Растерянна пред бездной роковой —Не шевельнуться ей без двойника.На сердце Все-Алисы мировой —Любви бессильной ярость и тоска,

Любви к себе, к Алисе-близнецу,Что губы тянет, нежности полна,Но не прильнуть к любимому лицу:Здесь Зазеркалье, и она одна —

Одна, бесстрастьем тяжким налита,В инцесте духа, теореме грёз,Как пламя бестелесное, пуста,Безвольна, словно меловой утёс.

Здесь день напрасно жаждет умереть,А в небесах — лишь только ночь, без дня,И взор усталый обречён смотреть,Как стынет прах, живую плоть тесня.

Безликая толпа, рабы теней,Мы тоже не вернёмся в мир живых —Нас душит саван цифр и степеней,Мы функции, мы ворох карт слепых,

Ввысь уносимых… Без грехов — и в рай?Бог плоти нашей, гнев святой яви!Дай злыми быть, путь каменистый дай,Чтоб заслужили дар твоей любви!

Михаил Лукашевич{25}

БЁРРИС ФОН МЮНХГАУЗЕН (1874–1945)

ЕПИСКОП-СКВЕРНОСЛОВ

«Зовут в Италию. На кой?Блажна сия причуда!» —Епископ Крут сказал с тоскойИ по столу хватил рукой —Аж прыгнула посуда.«Мы в адском пламени сгоримИз-за поездки в чертов Рим!Всё проклянешь, покудаДотащишься дотуда».

До папы весть дошла, что КрутРугается безбожно.И вот легат уж тут как тутИ просит в Рим на папский судПриехать неотложно…На сотню непотребных словДал отпущение греховПрелату добрый духовник —И думал, что запас велик.

Чуть свет карета седокаНесет по кочкам ходко.Внутри молчание пока.В окне трясутся нос, щекаИ складки подбородка.Но мук подагры наконецНе выдержал святой отец:«Эй, кучер! Легче ты, баран!Без ног доставишь в Ватикан!»

Прислужник в замке в нужный часНе вспомнил про побудку.«Дерьмо собачье!» В этот разВсерьез уменьшился запас —Прелат струхнул не в шутку!На въезде в Лемниц был овраг,И колесо в овраге — крак!Накладная поломка!Крут выругался громко…

А вот и Мюнхен! Град хмельной!Гуляй на всю катушку!Цирюльник пьяною рукойНа требник вывернул в пивнойЕпископскую кружку.Такого Крут простить не мог. —«Ах ты, мозгляк! Срамной стручок!Вонючая отрыжка!Тебе, мерзавец, крышка!»

Но вскоре опустил кулак:Не говоря ни слова,За кружку заплатил «мозгляк».И Крут, хотя запас иссяк,Сиял, как пфенниг новый:«Мне Мюнхен люб! Случись сто бед —Нужды скупиться больше нет!Пусть в Риме духовенства цветПотерпит, бес им в ногу!Не двинусь я, ей-богу,Пока запас не обновят, —Я слишком мало, верхогляд,Проклятий взял в дорогу!»

Вячеслав Маринин{26}